pot-au-noir – называется экваториальная зона затишья, но с другой стороны, ласковые ветра там порой сменяются шальными, рвущими паруса шквалами. Но и этот плот закончил свои дни не у зеленых берегов Южной Америки, куда так стремился Рене, а на том же безлюдном каменистом африканском побережье. И все равно Лекомб не одумался, не отказался от своей сумасшедшей идеи. Он взялся за строительство нового плота, который не без вызова и без всякой выдумки назвал «Pot-au-noir II». В начале 1960 года Лекомб снова в море. Ему много пришлось испытать, и все же он дошел до Антильских островов. Он пересек океан!
– Лекомб остался жить на Антильских островах, – рассказывал дядя Петя. – Он стал строить новое судно, на котором собирался вернуться во Францию, чтобы оттуда отправиться в кругосветное плавание. Он построил не плот – катамаран длиной 8 метров и шириной около трех. Назвал его «1000 вех» – «1000 bornes». Почему так назвал? Не спрашивай – не знаю. На этом катамаране в марте 1963 года Лекомб отправился с острова Гваделупа в Европу. Его видели советские моряки с дизель-электрохода «Альбатрос». Потом его видели с греческого теплохода. А потом… – Кривушин вздохнул: – Обломки катамарана нашли на скалах острова Флориш. Помнишь, я тебе говорил, это самый западный из Азорских островов. И человека нашли. Птицы склевали его лицо… Но там была металлическая коробка, в ней лежали документы. Это был Рене Лекомб.
– Вот так вот, – заключил я.
– Да ничего это не значит, – вскипел дядя Петя, и должен заметить, что я впервые видел его таким… взъерошенным. – Наверное, он действительно был безумен, если решился идти через океан на таком… сооружении. У Рене было мало провизии, мало воды, убогий такелаж, плохие паруса. И ко всему прочему Лекомб шел с Запада на Восток по прямой, не подчиняясь течениям, а сопротивляясь им, против господствующих ветров – пассатов. Против самой природы! – Взметнувшийся голос дяди Пети вдруг упал чуть не до шепота: – И был наказан.
На этом первая часть лекции закончилась. И началась вторая, которую опять же условно можно назвать так: «Правильным курсом идете, товарищи». Суть ее сводилась к следующему: в силу имеющихся в наличии течений, а именно – Северного Пассатного, Антильского и Гольфстрима, а также устойчивых попутных ветров, исторически сложился маршрут трансатлантических плаваний под парусами. Опробовали и «обжили» его еще испанские конкистадоры и последующие века подтвердили правильность решения первопроходцев. То есть, если, например, из Англии вам необходимо попасть в Америку, особенно Центральную, то нет смысла ломиться напрямую. Здравый смысл диктует другое: надо спуститься на юг до широты Лиссабона или даже к Канарским островам, это еще южнее, и уже оттуда направляться на Запад, благодаря небеса, спокойное море и пассаты, прилежно изгибающие паруса. И наоборот, чтобы вернуться к берегам Европы, надо с Антильским течением подняться к северу вдоль побережья Америки и, достигнув Гольфстрима, вместе с ним и попутными ветрами пуститься через океан. Вот и вся премудрость.
– Коли уж мы заговорили о мореплавателях-одиночках, то первым Атлантику с Востока на Запад в 1923 году пересек француз Ален Жербо на яхте «Файеркрест», – просвещал меня Кривушин. – От Гибралтара до Нью-Йорка он шел больше ста дней. Это много. Но и причины тому были. Жербо был не самым умелым моряком. Его яхту даже с натяжкой нельзя было назвать приличным ходоком. И наконец, пройдя в 50 милях от Мадейры, он взял курс на Нью-Йорк, тогда как логичнее было идти на Карибы, а уже оттуда подниматься к Большому Яблоку, раз уж оно ему так по вкусу.
«И это он знает», – подумал я, отдавая должное эрудиции майора, употребившего полуофициальное – ласкательное – прозвище, которое ньюйоркцы дали своему городу.
– Именно этим проверенным путем, фактически кружным, шли и идут сотни яхт и тысячи яхтсменов. Идут сами по себе и флотилиями, участвуют в гонках и никуда не спешат. И яхты у них самые разные – от «супер» и «мега» до «мини» и «микро». В 2008 году француз Франк Андреотта прошел от Тенерифе до Гваделупы за 48 дней на яхточке «Штерн» длиной, только представь себе, 1,68 метра. Но это не рекорд: за 15 лет до этого шотландец Том Мак-Нэлли пересек Атлантику с остановкой на Мадейре на лодчонке «Вера Хью» длиной 1,66 метра; на это ему потребовалось 134 дня. Но что яхты! Следуя этому маршруту, Атлантику пересекали на байдарках, надувных лодках, на каноэ, ну, и на плотах, конечно, тоже. Про Лекомба я тебе уже рассказал. Но были еще братья-близнецы Эммануил и Максимилиан Берк, тоже собственноручно построившие свой плот. Ну, и Энтони Смит, разумеется. Британец. Между прочим, мой друг.
– Рассказывай, – потребовал я.
Дядя Петя приосанился:
– Да, друг. Началось с того, что я о нем в газете прочитал. О нем тогда много писали. Это в 2011 году было. Потом репортаж по «ящику» видел. Там дело так было. Энтони и три его товарища… Сразу скажу: самый младший из них только-только вышел на пенсию, а самому Смиту незадолго до старта стукнуло 85. А кто-то, кажется, говорил, что дальние плавания мне не по возрасту. Ты говорил, Сережа, в Ключиках еще!
– Ну, говорил. Ты, дядь Петь, дальше давай.
– Даю. Смит и три его товарища пересекли Атлантику на плоту за 66 дней. Стартовали на Канарах, финишировали на Карибах. Цель у них была благородная – не рекорд установить, а привлечь внимание общественности к тому, что миллиард людей на планете не имеет доступа к чистой воде. Они потом деньги собрали, пожертвования, и все до цента отдали экологам и благотворительным организациям. А я как тот плот на фотографиях в газете увидел, а потом на экране, сразу смекнул: похоже, это то, что мне нужно. И в памяти припрятал – пригодится. И пригодилось. Я же сюда, на Фаял, еле-еле добрался. Плот у меня был заслуженный, но старый, штормами побитый, на ходу разваливался, еще одного серьезного шторма точно не выдержал бы. Как ни горько, а ремонтировать его смысла не было. Если хочу идти дальше, надо строить что-то новое. И не из футляров от ракет, с этим на Азорах, сам понимаешь, затруднительно. Тут-то я и вспомнил о путешествии Энтони Смита и его друзей-пенсионеров. И про его плот. Назывался он «An-Tiki» – с иронией, значит. Потому что был не из бревен, вообще не из дерева. Свой «An-Tiki» Смит собрал из восьми 12-метровых канализационных труб диаметром 80 сантиметров. Не металлических, разумеется, а сделанных из металлопластика. А что? Не гниет, и надежно – положил поперек такие же трубы, только вчетверо меньшего диаметра, стянул хомутами, и порядок. Но все эти детали я потом узнал, а начал с того, что взял планшет, залез в Интернет и нашел там электронный адрес Смита. Это оказалось проще простого, потому что из той самой газеты – заметочку-то я сохранил, – я знал, что Смит много лет работал ведущим программы Tomorrow's World на BBC. Написал я ему – он ответил. Стали мы переписываться. Я ему вопрос – он мне ответ. И совет, много советов. Как строить, из чего, какие хомуты использовать. Как мачту крепить, какой парус ставить. Потом он сюда прилетал, помогал мне, так и подружились.
– «An-Tiki», – произнес я медленно, словно пробуя, как слово лежит на языке. – Смешно.
– А это ничего, что смешно. Над Смитом тоже смеялись, а он сказал – и слово свое сдержал: одолел Атлантику. Настоящий мужик!
– Истинный британец!
– Можно и так.
К исходу четвертого дня ненавязчивый прессинг дал свои плоды:
– Тебе, дядя Петя, только девок уговаривать, – резюмировал я. – Но тут вот какая закавыка имеется. Виза! Что я предъявлю?
– Закавыка, – согласился Кривушин. – Только она из тех, которые преодолеваются по мере возникновения. Ты думаешь, у меня все документы в порядке были, когда я по Средиземке шатался? Да ничуть не бывало! Но всегда выкручивался. А знаешь, почему? Потому что страна стране рознь. Это в России пограничники лютуют – еще с советских времен инерция. И на Украине. Плюс коррупция. Но есть страны, где к тебе со всем уважением, к правам твоим. Там как? Ну, оступился человек, так что же его сразу в преступники, в контрабандисты записывать? Оступился – так поднимется. Так что, дорогой вы наш, живите на здоровье, оформляйте документы, мы вас только оштрафуем малость, а на будущее, уж пожалуйста, законы не нарушайте. Я, бывало, и не видел их, пограничников и таможенников. Пришел в марину, ушел, будто и не было меня. У них, у гуманистов этих, одна забота – чтобы ты работать не начал, хлеб насущный у местных не отбивал: на это разрешение нужно, тут они следят сурово. Это я тоже на себе испытал. А на все остальное они сквозь пальцы смотрят. Вот и на Карибах та же картина. Ты уж мне поверь, я в «Спорте» про это историй наслушался. Не маячь без толку, не суетись, не упивайся до состояния риз – в таком в участок забирают, и никто тебя за руку хватать не станет, документы не потребует, в каталажку за их отсутствие не упрячет. Никому это не нужно.
– И что, везде так либеральничают?
– Есть исключения, как же без них. Но Куба нам без надобности, хватит с нас революций и революционеров. Пуэрто-Рико тоже, там американцы хозяйничают, это вообще практически их штат. И Багамы под американским «колпаком». Каймановы острова еще, известная офшорная зона, янки там деньги «отмывают». Но все это севернее и к материку ближе, а южнее – лафа: ни тебе строгостей, ни мне неприятностей. Кстати, течение как раз южнее и проходит. Очень удобно.
– Складно излагаешь, – похвалил я. – Но есть еще вопрос…
– Ну-ка.
Я указал глазами на Мари и перешел на русский:
– Ее положение моего немногим лучше. Но лучше, потому что с Мироновым ее ничто не связывает. Полиция заловит – выкрутится, молчать не будет, у нее от молчания гешефта никакого.
– Резона молчать у нее нет, – кивнул капитан «Великого Океана». – А еще так может сложиться, что будет не до резонов. Это если ее не полиция, а московские гости прихватят.
– Если вы обо мне, – подала голос Мари, – то я с вами.
Мы воззрились на нее. Да, мы – о ней. Нетрудно догадаться. Но поняла ли она суть и смысл предложения капитана. Это следовало проверить.