Страха своего я, однако, не показал, оставаясь спокойным и даже насвистывая. Закалился я на борту. Это подействовало: страх немного отступил, затем скатился к пяткам, а потом и вовсе пропал, потому что вера в нашего капитана тоже дорогого стоит: сказал – дойдем, значит – не потонем.
Дрожь прошла, снова стало жарко.
Быстро темнело.
Ветер совсем стих. Паруса потеряли гордую форму – пошли морщинами, потом складками, затем и вовсе обвисли, лишь иногда, с порывами, чуть поднимаясь, разглаживаясь и тут же снова опадая. И все же мы приближались к земле. На экране картплоттера это было ясно видно. Если ничего не изменится в природе, ничего не случится на плоту, то сразу за полуночью мы окажемся в заданной точке. Оттуда нам предстоит плыть самим…А сутки спустя, вряд ли больше, по нашему маршруту проследует надувная лодка с бычарой. Опять же, если ничего не случится, если уже ничего не случилось.
Все было готово: лодка послушно плелась за «Великими Океаном», то натягивая, то ослабляя конец, которым была привязана к плоту. Несколько бутылок воды и пачка печенья на борту – больше нам и не надо. У штурвала стояла сумка с нашими нехитрыми пожитками. В ней было то, что я прихватил из Москвы, а дядя Петя – из моего гостиничного номера. Как же давно это было! Что же касается Мари, то она за время плавания через океан вещами по не обросла, возможности не было.
Мы переоделись и теперь выглядели почти в точности так, как на Фаяле. Я – в брюках и рубашке-поло; Мари – в бриджиках и маечке. И все же«почти в точности». Оговорка эта необходима, потому что загорели мы дочерна, и лица заветрились. Но я себе такой нравился: подтянутый, с аккуратной стрижкой, еще раз спасибо искусной девушке Мари. А еще я побрился.
– Посмотри в столе, – сказал Кривушин, когда я поинтересовался, нет ли у него, часом, чего-нибудь острого, а то тесаком подбородок скоблить как-то несподручно. Только, чур, tool фирмы Leatherman не предлагать, при всем моем к нему уважении.
Я внял совету и посмотрел в столе, где и обнаружил вполне приличный станок Gillette. Упаковка была нетронутой – и это понятно: кэп свою бороду пусть не холил, не лелеял, но чтобы избавиться от нее, о том не помышлял. Другой вопрос: зачем этот станок ему вообще понадобился? Ну да ладно, пустое это, может, подарил кто с тайным умыслом, а выбросить Кривушин посовестился, вот и валяется среди прочего хлама.
Еще в этом пестром собрании были образец искусства scrimshaw от сеньора Азеведу и SIM-карта от моего телефона. Я взял ее, повертел в пальцах. Маленькая такая, невесомая, а могла человека убить, вернее, без нее было не убить…
– Сергей! Иди сюда!
На зов капитана надо реагировать быстро и не задумываясь. Я сунул «симку» в карман и кинулся к выходу.
– Какая красавица!
Такими словами встретил меня Кривушин. А красавицей, перед которой он млел, предлагая сомлеть и мне, была Мари.
Воспользовавшись щедростью капитана, она вымыла голову пресной водой, расчесалась и уложилась, после чего выставила себя на всеобщее обозрение. То есть сначала на обозрение дяди Пети, а теперь и мое тоже.
Я поджал губы скептически, но мгновение спустя вынужден был превратить их в одобрительную улыбку. Действительно, приятно глазу. И что характерно, ни малейшего намека на растаманское прошлое. Никаких тебе бусинок, кудельков. Все скромно, достойно и стильно. И кстати, ногти давно без лака, и так даже лучше.
– Симпатично, – сказал я.
– Симпатичная! – чуть подправил меня кэп.
Я пожал плечами и стал готовиться к бритью. А когда побрился, переоделся, глянул на себя в зеркало, тогда понял, что я себе таким нравлюсь. И не только снаружи. Я вообще себе нравился. Откуда что взялось, но вроде как лучше стал.
А вот интересно, Мари… Она только внешне изменилась или у нее тоже в душе, на сердце что-то сдвинулось-повернулось?
Спрашивать я не стал. О таком не спрашивают, как мне кажется. Говорить вообще не хотелось. Так бывает, когда вдруг оказывается, что такси у подъезда еще нет, и вообще глупо так рано отправляться в аэропорт, времени – вагон, но чемодан уже у порога, и ничего не остается, как ждать, и слов нет, и сердце обволакивает тягучая тоска, хотя радоваться впору – все собрано, документы в кармане, впереди отдых. С чего тосковать-то?
Есть с чего.
Я сидел на лавке-рундуке, смотрел на воду и спрашивал себя, почему только сейчас, вечером, уже почти ночью, я дал себе труд вспомнить о блондинистом парне, который был у штурвала катера. Во время допроса бычары я это принял к сведению – и поскакал дальше. А в эти минуты – подумалось. Ведь человек, пусть бандит, бугай, но человек, а дядя Петя, пусть вынужденный, но убийца, а я, получается, пусть нечаянный, но его пособник. Так отчего же не было и нет во мне ни сожаления, ни раскаяния, ни тревоги за свою бессмертную душу? Смерть старика Кульчицкого и то больше эмоций вызвала. Наверное, это оттого, что я не видел его последних секунд. Катер взорвался, затонул – и все. Ничего не видел, ничего не знаю и знать не хочу! Иначе тяжко.
Я посмотрел на Мари. О чем она думает? Почему глаза – внутрь?
Кривушин тоже о чем-то размышлял. О чем? Темна вода во облацех. И душа темна.
– Покемарить не хотите? – нарушил молчание капитан.
Мари не ответила, а я сказал:
– Так переоделись уже. И вообще… Музыку, что ли, послушать?
Дядя Петя кивнул на картплоттер:
– Бери.
Я взял планшет, закрыл навигационную программу, порылся в плей-листах и нашел, что искал: «Ермака» Игоря Растеряева.
Возражений не было.
Странно, должно быть, но звуки гармошки-трехрядки совсем не казались неуместными здесь, у экватора. И слова-рассказ о делах давно минувших не казались чужеродными. Особенно вот эта строка: «У России нет границ, у России есть только горизонт». Я ее даже повторил, и Кривуши взглянул на меня с сочувствием, то есть разделяя чувства. А мне стало неловко, потому что я сам не знал, что меня так зацепило: спроси – не объясню. А Мари… Она вздохнула так, как могут вздохнуть только русские женщины, и за этот вздох, в котором столько любви, столько готовности терпеть и надеяться, ты, мужик, жизнь отдашь.
Я не стал ставить другие песни, искать другую музыку, других исполнителей. Так мы и сидели – молча.
И так же молча Кривушин встал и отправился на нос плота. Я не стал провожать его взглядом – понятно, куда идет человек, дела естественные. Но я ошибся. До носа кэп не дошел. Открыл инструментальный ящик у мачты и достал пакет с тряпьем, а правильнее сказать – с портсигаром и телефоном.
– На, – сказал он, протягивая мне пакет. – Возьми с собой. На крайняк пригодится.
– Зачем?
– Если полиция прихватит – предъявишь. Да, скажешь, чуть не убил, но не убил же. А к остальному отношения не имею. А в Орте действовал по неведению и дурости.
– Ты того… – запротестовал было я, но был прерван:
– По дурости! – повысил голос Кривушин. – А потом бандитов испугался, с испуга и удрал. А портсигар хранил как доказательство. Как страховку. Можете проверить, газ на месте. Все на месте. И телефон – страховка. Я вчера на вахте его аккумулятор зарядил. И SIM-карту возьми, в столе она.
– Уже взял, – я хлопнул себя по карману.
– Чего ж ты выделываешься, коли сам сообразил?
– Я случайно. Как-то само собой вышло.
Кривушин сел рядом, а я убрал пакет в сумку.
И снова мы молчали.
Я вдруг подумал, надо бы попросить у дяди Пети фотографию на память, из «триптиха», лучше ту, где мы с ведром и клюквой, пусть со мной будет. Я даже рот открыл – и тут же его захлопнул. Нет, не заслужил пока.
Мари тихо вздохнула, опять совсем-совсем по-русски.
Я закинул голову. Звезды просом засыпали небо. Шелестели волны. Ветер сушил щеки.
Огни появились к началу «собачьей» вахты, которая у нас была одна на троих. Огней было мало. Это вам не Лазурный берег, это Барбадос.
Глава 21
Итак, что я знаю о Барбадосе?
Когда-то корабли искателей приключений из Старого Света, который тогда был просто Светом, в единственном числе, подошли к этим берегам. И что же увидели измученные долгой дорогой мореходы из оставшейся за океаном Португалии? Они увидели фиговые деревья, с которых свисала какая-то дрянь явно растительного происхождения. И взглянули моряки друг на друга, на свои заросшие диким волосом физиономии, и воскликнули: «Os Barbados!» Так появился на картах мира «бородатый» остров.
Так, что еще? Я напряг память, выискивая в ней что-то помимо «бородатой» истории, которой давеча поделился с нами Петр Васильевич Кривушин.
Из темных глубин поднялось лицо в обрамлении темных локонов, его сменил красавец парусник, потом раздались звуки – свист бича и стоны истязаемого, а затем хриплые мужские голоса затянули: «Пятнадцать человек на сундук мертвеца! Йо-хо-хо…»
Нет, этот хор – из «Острова сокровищ», но все, что прежде, из «Одиссеи капитана Блада». Барбадос! Остров каторжников и сахарного тростника, где разворачивается большая часть действия романа Рафаэля Сабатини. Как же, помню, помню, Арабелла Бишоп, джентльмены удачи, дуэли и сокровища. Хорошая книжка, а вот советский фильм по ней проскочил почти незамеченным. В перестройку вышел, не до него было. К тому же, разбойников за окном хватало, в неприглядной реальности, и были они куда искуснее и безжалостнее пиратов с Ямайки и флибустьеров с Тортуги.
Что еще?
Барбадос относится к Малым Антилам, ближайшие острова к нему – на западе: Сент-Люсия, Сент-Винсент и Гренадины. Но нам туда не надо… То есть можно было бы и туда, нам без разницы, но уж если вынесли ветер и течение к Барбадосу, так тому и быть.
Столица острова – Бриджтаун. Находится он на западном побережье, а мы высадимся на восточном, у мыса Китридж. Оттуда нам предстоит добраться до города Батшеба, куда завтра… уже сегодня должен прибыть плот «Великий Океан II».
Game over.
Что и говорить, сведения мои о Барбадосе скупы и убоги. Ну, ничего, после на подробности размениваться будем. Вот войдем в Интернет, узнаем перво-наперво, что там с Мироновым, что на Фаяле, а потом и полюбопытствовать можно, куда мы, собственно, прибыли, с деталями.