После затишья, когда СМИ ждали, в какую сторону повернут события, тему подхватила «желтая» пресса. «Миронов идет на конфликт!» – захлебываясь от восторга и ожидания восторга еще большего, строчила она. И действительно, бизнес-наследник Гарика Кульчицкого, легендарного Культи, решил переть буром: ни прислушиваться к «старшим», ни тем более делиться он не собирался. Это было смело. До бесшабашности. Вот же дурак!
Все указывало на то, что ожидаются «терки», «стрелки», «разборки», вплоть до «контрольного поцелуя в лоб». И тут Миронов совершил фатальную ошибку. Он обратился в правоохранительные органы, надеясь с их помощью отразить любые атаки. И все бы у него получилось, если бы Николай Миронов сам по себе был непорочен, аки агнец. Однако за ним числилось столько прегрешений, что Уголовный кодекс прямо-таки стонал и ерзал в нетерпении, когда этот злостный уклонист от справедливого возмездия все-таки окажется в его объятиях.
Получив «заяву» от Миронова, наверху сочли, что мужик малость того – хамит, и вообще, самое время пропалывать огород, пора избавить грядку от еще одного сорняка. А возможно, наверху кому-то просто захотелось подмять под себя прибыльный бизнес, а слова о торжестве закона были лишь прикрытием, завесой, скрывающей истинные намерения. Намеки на это в «жареных» статьях имелись.
Как бы то ни было, Миронову сначала помогли сохранить status quo в противоборстве с кредиторами из криминальной среды, а потом, когда он остался один на престоле, королевича самого прижали к ногтю.
Колька перепугался, стал предлагать последовательно отступные, проценты с прибыли, долю в бизнесе, наконец весь бизнес габузом, лишь бы его оставили в покое, вообще про него забыли. Но не тут-то было. Хватка была железной, как у бульдога, насмерть.
Прокуратура сделал запрос о взятии Николая Миронова под стражу, и тот, не иначе как в истерике, решился на финт, хорошо известный и прежде часто срабатывавший. У других вышло, а он чем хуже?
Миронов созвал пресс-конференцию, на которой объявил, что травля, развернутая против него, суть месть за его передовые либеральные взгляды и финансовую помощь оппозиции. И потому, как истинный поборник демократии, он взыскует о защите со стороны общественности горячо любимого и глубоко несчастного Отечества, стонущего под пятой тирании, а также о заступничестве мировых организаций, стоящих на страже гуманистических ценностей. Короче, руки прочь от господина Миронова!
Этот вопль, эта мольба не могли пропасть втуне. Пара известных своей прозападной ориентацией радиостанций тут же разразились гневными филиппиками, в которых слова «произвол» и «беспредел» мирно уживались с «диктатурой» и «рейдерством». Вакханалия, однако, продолжалась считанные дни. Потом все замерло. И отнюдь не до рассвета. Кому-то из зарвавшихся журналистов власть мягко попеняла, особо рьяных жестко одернула, после чего поступила и вовсе умно. Гласности были преданы некоторые темные и мерзкие делишки гражданина Миронова, трактовать которые как-то иначе было невозможно. Еще как-то очень ко времени выяснилось, что никакой финансовой помощи оппозиционерам не было и в помине. И все, радио заткнулось. Телевидению этого не потребовалось, так как оно и без того рта не открывало.
Прокуратура продолжала терроризировать суд, уже не прося, а требуя высочайшего одобрения постановления об аресте. И все указывало на то, что такое разрешение она получит.
Тогда Миронов исчез.
Семью свою – красавицу жены и лапочку-дочку – он загодя отправил во Францию, где на берегах Луары у него была кое-какая недвижимость в виде «хибары» о трех этажах при четырнадцати комнатах, четырех ванных и пяти сортирах, – и виноградник при ней, при «хибаре».
Родители любезного сына Николаши «прозябали» на Бали, не уставая восхвалять щедрость отпрыска и не собираясь возвращаться на Родину, чего-то совсем их туда не тянуло. И кто только сочинил эту сказку о ностальгии?
И вот Миронов пропал. И тут же был объявлен в федеральный розыск. Но скорее всего, к тому времени Колька уже сумел каким-то образом покинуть Россию, хотя пограничники пересечения им отеческих рубежей не зафиксировали. Но мало ли дырок в камзоле, если тщательно поискать? Так говорили в старину, и с тех пор ничего не изменилось.
Оставалась, правда, вероятность, что Миронов страну не покидал, а затаился где-то в глубинке. На таких позициях стояла одна популярная газета из «желтого сектора». Начав собственное расследование, она даже отрядила корреспондента в новгородскую деревню Ключики, где Миронов обустроил что-то наподобие родового гнезда – воздвиг усадьбу с колоннами и портиком, скупил у бывших колхозников их земляные наделы, перегородил плотиной речку Ореховку, создав каскад прудов, разбил парк.
Вел себя Миронов в Ключиках как помещик-самодур, а деревенские жители, даром что оставались свободными гражданами свободной России, были при нем вроде крепостных. Мужики трудились на его полях и лесных делянках, женщины – в птичнике и на молочной ферме, ухаживая за племенными коровами голштинской породы, выписанными аж из самой Голландии. Даже ребятне находилось занятие: собранные ими грибы и ягоды отправлялись в консервный цех, откуда появлялись закатанными в банки с этикетками «Мироновские погреба. Элитный продукт».
Что характерно, такое зависимое положение деревенских, видимо, вполне устраивало: получил с вечера наряд – поутру иди работать, а каждые две недели нате вам зарплату, пусть не очень большую, но приличную, жить можно. Стабильность, она тоже дорогого стоит! И какой же после этого Миронов мироед?
Одно расстраивало: прежнее разгульное винопитие было под запретом. Хозяин, то есть Миронов, сильно пьющих не терпел, а уж запойных и вовсе. Пригубливать дозволялось только по праздникам и то в меру, ну, и по выходным рюмку под закуску, а больше – не смей! Если внушения и предупреждения не помогали, и грешник продолжал упорствовать, в ход шли другие приемы. Мироновский управляющий – не местный, неизвестно откуда прибывший, на пару с участковым, который тоже с хозяйской руки кормился, могли упрямца и кулаками поучить. Коли и это просветлению в мозгах не способствовало, то неподдающемуся указывали на дверь, то есть настоятельно советовали покинуть Ключики, подыскав менее трезвое место жительства. Обычно это действовало, было лишь три случая, когда заскорузлые пропойцы продавали Миронову свои дома и отправлялись куда глаза глядят, благо «пьющие деревни» на Руси от века в подавляющем большинстве. Да и как не продашь, ведь спалит! Вообще без «походных» останешься…
Об этой современной пасторали, обозвав ее почему-то «местечковым тоталитаризмом», корреспондент поведал со страниц своей газеты, не пожалев ни эмоций, ни красок. И так увлекся, что чуть не забыл о первоначальной цели своего визита в Ключики.
Нет, не объявлялся Миронов в своей вотчине.
«Не было хозяина, – божился управляющий имением. – Звонил – да, распоряжения дал кое-какие, наказал жить, как заведено. Обещал вскорости приехать, но как скоро, того не сказал».
Выяснил корреспондент еще одну примечательность. Говоря строго, не был Миронов местным помещиком, потому что и усадьба с колоннами, и коровник с импортной живностью, и сад с оранжереей, и пруд с карпами и карасями, и делянки с лесопилкой, и консервный заводик – все-все-все принадлежало его отцу. А то, что этот уроженец Ключиков как уехал давным-давно из деревни, так больше здесь не появлялся, а нынче и вовсе предпочел Отчизне далекий индонезийский остров, ничего не меняло. Да уж, предусмотрительным человеком был Николай Миронов, так обставился, что хрен подступишься.
Наконец, последняя колоритная деталь, которую посланец столичной газеты привез деревни Ключики. Местные пейзане не только без удержу славословили своему благодетелю, то бишь Миронову, но и отмечали, что из всех деревенских он один оказался «лица необщего выраженья» (это была не цитата, это журналист свою образованность показал). Тут собеседник запинался: хотя не он один… Жил тут чудак, Кривушин по фамилии, Петр Васильевич, майор в отставке. Так он плот построил и на нем куда-то далече отправился, говорили, что на самый Таити, остров такой есть, райский. Вон его изба стоит, Кривушина, покосилась вся, и окна заколочены. А баня так вообще развалилась, и то – без ухода-то.
«Я тогда мальцом был, – говорил корреспонденту дюжий парень, мастер на лесопильне.– Мы с пацанами все у плота того крутились. Мечтали, что дядя Петя кого-нибудь с собой возьмет. На глаза лезли, все понравиться пытались. Но он один пошел. Э-э-х! – парень махнул лапищей размером чуть ли не со штыковую лопату. – Взял бы он меня с собой, вся жизнь другой колеей пошла бы».
«А родители пустили бы?»
«Пьющие они у меня. Сбежал бы – и не заметили».
«А что сейчас?»
«Вытурили их отсюда. В соседней деревне бухают»,
«Нет, я о другом, что сейчас-то на месте сидишь?»
«Так укоренился же, да и поздно уж. Ладно, заболтался я с вами, а мне на работу пора, у нас с этим строго».
Парень повернулся и, косолапя, пошел прочь. Вдруг остановился, обернулся:
«Был слух, он и сейчас плывет, Кривушин-то. Э-э-х».
Он опять махнул лапой-лопатой и потопал вдоль кромки проточного пруда, который когда-то был извилистой речкой с тихими заводями. Большой сутулый мужик, в прошлом то ли «левобережный» пацан, то ли «правобережный». Корреспондент и это нарыл – про мальчишек с двух берегов, которых примирил плот чудака-человека Петра Васильевича Кривушина.
Максимально живописно передав этот разговор, виртуоз пера и факта, словно опомнившись, еще раз напомнил читателям, что в Ключиках беглый Миронов, или как он его обозначил – недоолигарх, не показывался. Видно, справедливо рассудив, что опасно это, первым делом здесь искать будут. Что ж, страна большая, затеряться есть где.
Нахлебавшись досыта информации о Миронове, я интереса ради вбил в поисковик «Кривушин» плюс «путешественник» плюс «плот» и кое-что получил в ответ. Среди небогатого прочего ссылки вывели меня на сайт журнала