Мимо меня прошла дама с собачкой, а если точнее, то необъятных объемов бабища, очень похожая телесами на женщину, что встретилась мне когда-то на пляже Варадуро. Только при той был шпиц, а у этой на поводке – доберман.
Пес глянул на меня и слегка обнажил клыки, что было знаком самого дружеского расположения, на которое только способны доберманы.
Я ахнул:
– Пауль!
Псина сжала челюсти, хозяйка дернула за поводок, и они удалились.
Нет, не Пауль. Не мой драгоценный Пауль, которого за уроки с тарелкой-фрисби мне до последних его собачьих дней бифштексами кормить – с кровью! – и то маловато будет.
– Намордник надо надевать! – пробормотал я.
– Что? – подняла голову Мари.
– Ничего.
– И никого?
– Никого.
Она спросила – я понял; я ответил – она поняла. Нет плота и дяди Пети нету. Но волноваться – пустое, скоро появится.
Неизвестно откуда взявшийся ветерок уколол песчинками лицо. Пришлось отряхиваться. Потом задуло сильно и ровно. Но мы видали ветра и покруче! А Кривушину такой ветер лишь на пользу. Если, конечно, он уже не взят на буксир катером береговой охраны. Тогда во вред.
Ну, где же он?
Подождем…
А может, выпить? Вон, мужичонка на скамейке сосет что-то из бутылки, упрятанной а коричневый бумажный пакет. Отвернулся от ветра – и глоток за глотком. И жмурится – видать, первая с утра, отпускает. Помню, помню, каково это с похмела…
Виски? Бренди? Ром? Ну хоть пива? А вот не хочу! Праведники мы теперича, излечились от страсти пагубной, порока злосчастного более не ведаем. Хотите того же? Тогда вперед, через Атлантику! Наличие седого странника у руля приветствуется, присутствие француженки на борту эффект усиливает.
Мужичонка оторвался от бутылки и привалился спиной к бетонной урне, придающей скамейке форму буквы «Г». Прикрыл лицо соломенной шляпой и приготовился вздремнуть. Ветер шевелил его майку-«алкоголичку» и вылинявшие до белизны безразмерные шорты. И все ему было в кайф.
Крошечный пятачок песка в углу порта стремительно наполнялся загорающими. Они прятались под пляжными зонтиками, напоминавшими мексиканские сомбреро. Хотя, наверное, их и сплели из пальмовых листьев так, чтобы они именно их и напоминали. Все для туриста, все для человека!
Народ покрывал себя блокиратором от ультрафиолетовых лучей или средством для равномерного загара, кому что требовалось, шмякался на лежаки и застывал в истоме и безделье.
Я тоже не знал, чем себя занять, только мое безделье было вынужденным, я им маялся.
К этому трудно привыкнуть, к такой смене ритма. События последних месяцев то пускались вскачь, то будто замирали, и казалось, продолжения дерби не будет. Но звучал не слышный никому выстрел стартового пистолета, и жизнь вновь набирала скорость, и казалось уже другое – что эта бешеная скачка никогда не кончится. Не по мне это, такая чехарда.
– Сейчас вернусь, – сказал я, вставая.
Рядом с кафе распахнул двери магазин электроники. Деньги у меня были, а вот телефона не было. О том, чтобы купить SIM-карту и пользоваться «взрывным» аппаратом, сейчас покоящимся на дне моей сумки, я даже не помышлял, это как жабу в руках держать. А телефон нужен, и лучше смартфон-«наладонник», не все же мне у Мари одалживаться.
Пятнадцать минут спустя я был при новеньком девайсе, даже более продвинутом, чем у Мари. Вот, красавица, полюбуйся, мы тоже не лаптем щи хлебаем. Хотя откуда тебе знать, что такое лапти…
Когда я вернулся за столик кафе, то обнаружил за соседним мужчину, мирно попивающего кофе. Был он в мокасинах на босу ногу, как носят яхтсмены, и рубашке с надписью на спине Yacht Russia Sailing Academy. Мужчина лишь мельком взглянул на меня и машинальным жестом огладил бородку – из тех, что называются «шкиперскими», то есть когда выбривают под губой, оставляя «подкову» по бокам и на подбородке.
– Everything is all right? – спросила Мари не потому, что ее волновало, все ли у меня в порядке, а давая понять, что в присутствии сотрудника российского «парусного» журнала лучше изъясняться на любом другом языке, кроме русского.
– Yes, – ответил я.
Мужчина, а это несомненно был русский журналист, посмотрел на часы шириной в запястье, одним глотком допил кофе и подозвал официанта. Расплатившись, встал и направился к причалам.
Ясно было, что он знал что-то, чего не знали мы, а именно: когда в порту появится плот «Великий Океан». Сейчас и появится. Или скоро.
Я сунул в карман смартфон, который не успел ни освоить, ни персонализировать, и поднялся. Положил на стол купюру, которой хватало «с походом», и подхватил сумку.
Пьянчужка на скамейке приподнял шляпу и мазнул по нам бессмысленным взглядом.
Уже шагая по променаду в сторону управления порта, безликому зданию у самых причалов, Мари поинтересовалась:
– Сибирь – это далеко?
– Сибирь – это много, – объяснил я. – А что такое?
– Там есть такой город – Чета.
– Чита. И что?
– Миронова видели в Чете.
– В Чите… – снова автоматически поправил я. И вскинулся: – Откуда знаешь?
Мари протянула мне смартфон. Я остановился. Ты подумай, она тоже в «рунете» рылась. На дисплее был сайт той самой «желтой» газеты, а в сайте статья того самого корреспондента. Но другая, свеженькая, что называется, с пылу с жару. Мол, от достоверного источника в недрах Следственного комитета стало известно, что след Николая Миронова привел в Читу. Там у него обнаружилась «секретная бизнес-дочка», она же, как пошутил журналист, «бизнес-точка». Оттуда лес-«кругляк» переправляли в Китай. Это приносило Кульчицкому и Миронову солидный доход. Туда, в Китай, очевидно, и навострил лыжи беглец от правосудия, чтобы потом перебраться в Гонконг, потом в Сингапур, а там ищи его, свищи его.
– «Навострил лыжи» – значит, туда собрался? – уточнила сообразительная девушка Мари.
– Именно!
На радостях я чуть не хлопнул ее по плечу. Да понимает ли она, что – все? «Источники» в России обыкновенно говорят правду. Теперь день-два, а то и часы считанные, и возьмут Колю-Николая под белы рученьки – и на нары. А там следаки его мигом расколют, это вам не азорианские полицейские, наши миндальничать не приучены. И выяснится, что ни при чем я, вслепую меня использовали… пытались использовать, и нет на мне ничего. Ничегошеньки! А пропавший в синем море у Барбадоса белый катер ко мне никак не пришить.
– Все! – засмеялся я. – Finita la comedy!
И как аккомпанемент мне ликующе взревел корабельный гудок. Из-за скального мыса появился катер. Он его кормы тянулся трос. Еще секунды, и нашим взорам предстал «Великий Океан II». Буксирный конец дядя Петя завел за мачту. Флаг России бился на ветру. Вокруг плота носились надувные лодки с моторами, исполняя роль торжественного эскорта. Лодки то замедляли ход, то резко набирали скорость, поднимаясь на редан и раскидывая по бирюзовой воде шлейфы белой пены.
А плот-то, плот какой маленький. И такой беззащитный! У меня даже мурашки побежали. Я же его со стороны не видел. Когда «заселялись» в Орте, была ночь. Когда покидали сегодня – заполночь. Когда купались, обвязавшись страховочным концом, то и не разглядеть ничего толком. А сейчас… И на этом, с позволения сказать, сооружении, на котором от воды до палубы-настила метр от силы, мы пересекли океан? Тысячи миль как в копеечку? Да мы герои!
Капитан стоял у штурвала. Как и пристало великому мореплавателю, бесстрашному покорителю стихий, он помахивал рукой, приветствуя восторженную публику.
Мы с Мари тоже помахали. А как же? Тут все сложилось: чтобы от масс не отрываться – все махают, и мы с ними, и потому еще, что рады были его видеть живым и здоровым. И ведь понимаешь умом, что ничего не могло случиться – и оставалось чуть-чуть, и океан спокойный, а все равно как-то нервно было. Это все сердце, оно с разумом не всегда в ладу. И вроде бы не о чем тревожиться, а оно как защемит…
Вот так же оно ёкнуло ночью, когда мы покидали дядю Петю. Он сказал: «Пора!» – и мы поехали. Загрузились в лодку, Кривушин отвязал веревку, и тут я подумал, что надо было, наверное, слезу уронить, да просто «спасибо» сказать. А то как-то слишком буднично, принижает это и момент расставания, и нас самих заодно. Подумать-то я подумал, а исправлять что-либо было уже поздно. Лодку относило от плота. И вот уже лишь силуэт на силуэте – дядя Петя на корме. Потом и они растворились в темноте.
Снова взревел гудок. Катер подвел плот к причалу. Кривушин передал на берег носовой швартов, затем кормовой, и добровольные помощники из числа встречающих споро заложили их за кнехты.
Тут бы самое время грянуть духовому оркестру, но праздничная медь молчала по причине ее отсутствия. Жаль, было бы уместно.
Мы с Мари продолжали протискиваться поближе и в конце концов оказались в первых рядах.
Дядя Петя дарил улыбки и пожимал тянущиеся к нему руки.
Люди на причале взахлеб щелкали фотоаппаратами.
Два человека в полотняных брюках, черных лаковых ботинках и форменных рубашках с шитыми золотом шевронами сошли на катер. У одного их них в руке была папка, сквозь целлулоидные бока которой виднелись какие-то бумаги.
Выходит, оформлять приход «Великого Океана» и его капитана на Барбадос будут прямо на плоту. Надо полагать, в знак особого уважения.
Широким жестом Кривушин предложил представителям власти пройти в каюту, что они и сделали. Сам он последовать за ними не успел.
– Петр Васильевич!
Перекрывая шум, сотрудник «парусного» журнала из далекой России пытался обратить на себя внимание. Мы такой вольности позволить себе не могли, а так хотелось дать знать, что здесь мы, дядя Петя, здесь, и все у нас в порядке.
– Петр Васильевич!
Кривушин обернул удивленное лицо. И то, кричали-то по-русски.
– С прибытием! Москва вас приветствует! Полчаса для интервью журнала Yacht Russia.
Капитан «Великого Океана» что-то ответил. Что именно, я не понял, но по тому, как разулыбался журналист, было ясно, что полчаса ему были обещаны.