Миронов сел и оглядел нас. На Кривушине взгляд задержал:
– Что ж ты, дядька, – он качнул головой, – совсем родню не уважаешь. На чужого человека променял. Разве так можно?
В отличие от меня, дядя Петя дара речи не потерял.
– Не племянник ты мне. Вот его в родню готов взять, Сергея, а тебя из родственников я вычеркнул.
– Даже так? – Кадык на шее Кольки дернулся. – Вообще-то, мы, Мироновы, еще никому в друзья не набивались, а в родственники и подавно. Люди сами просили, а мы думали, соглашаться ли. Смотри только, Петр Васильевич, как бы тебе не пожалеть. Многие жалели, да поздно было.
Он быстро взглянул на Мари и снова обратился к Кривушину:
– Я так понимаю, что дама ваша русский язык разбирает.
Кэп не ответил. Мари сжала губы. Я по-прежнему был безъязыким.
– Ну, и Бог с ней, – легко согласился Миронов с нашим молчанием. – Не нужна она мне, не интересна. Давай лучше с тобой поговорим, друг мой Сережа. Ты хоть соображаешь, что натворил?
– Э-э-э… – через силу выдавил я.
– У тебя что, столбняк?
– Э-э-э…
– Оставь его, – потребовал кэп. – Видишь, не в себе человек.
– Ладно, – снова уступил Миронов. – Дам время очухаться, я не жадный.
– Нет, – сказал Кривушин, – ты жадный. И злой. Если бы не твоя жадность, ничего не было бы. Ведь полна была кормушка, аж за ушами трещало, все равно еще хотелось. Чего тебе не жилось, а?
– Здесь спрашиваю я! – вскипел Миронов, но тут же поутих: – Хотя… Объяснил бы я тебе, дядя Петя, что к чему, да, боюсь, не поймешь. Но все же попробую. Вот ты, наверное, думаешь, что все это я ради денег залудил. Ошибаешься. Денег мне хватает и до конца жизни хватит. Обидно мне было, вот она, сердцевина. Я вкалывал, строил, создавал, приколачивал миллион к миллиону, и не рублей, заметь, «зеленых». Не он – я! А главным все равно Кульчицкий был. Распорядитель хренов! Одно время появилась надежда – окочурится, так нет, оклемался. На Фаял уехал здоровье поправлять. С одной стороны, мне полегче стало – все дела на меня замкнулись, но по сути-то ничего не изменилось: на вершине все равно он оставался, Культя. И захоти он, враз меня от кормила отодвинул бы… не кормушки, дядя Петя, кормила! Разве не тошно? А еще обиднее, что я при этом ему подарочки посылать должен. Со всем моим почтением.
– Выпендрошник, – вдруг проговорила Мари.
– Что?
– Ты ее не слушай, – торопливо сказал Кривушин, – ты меня слушай. Раз уж взялся отвечать, так выкладывай честь по чести. Я вот чего не пойму: ты зачем все так нагородил? Что за нужда была? Должен был сообразить, что слишком сложная конструкция, звеньев много, одно выдерни – все рассыплется. Оно и рассыпалось.
– Это все из-за него. – Миронов кивнул в мою сторону. – Если бы не он…
– Человек – существо непредсказуемое, – глубокомысленно изрек кэп. – Не винтик в часах, не шарик в подшипнике. А значение то же: нет винтика – и часы встанут, нет шарика – и все наперекосяк. Так ведь?
– Ну, так. Только ошибиться всякий может.
– Да уж, Коля, навалял ты ошибок. Сначала Сергея чуть под монастырь не подвел, потом бугаев своих к Кульчицкому послал, а они его до «кондратия» довели. Потом нам навстречу катер отправил с охотничками.
Миронов прищурился и сказал глухо:
– Выходит, встретили они вас. И где же мои архаровцы?
– Один точно на том свете.
– А второй?
– Второй? Это бритый который? Вот за него не скажу. Гостил он у меня на плоту, врать не буду. А вот дальше… Может, жив, а может, не повезло ему. Если жив, то болтается сейчас где-то в океане, лодку мы ему дали. Будет грести как следует – завтра-послезавтра сюда доберется. Тогда и встретитесь, если дождешься его, конечно.
Вопросительного знака в конце предложения не было, но он подразумевался. Однако Миронов на уловку не поддался – ждал продолжения. И кэп продолжил, опуская детали про то, как, собственно, бритый бычара оказался на плоту, как прежде не сказал, куда делся белый катер:
– В общем, отпустили мы его, но сначала поговорили.
– И что он вам наплел?
– Кое-что. Не все, конечно, но мы не живодеры, пытать не стали.
Миронов задумался, очевидно, решая, как ему себя вести: выяснять, сказал ли бритый о начинке портсигара… а вдруг умолчал? А если смолчал, и ведь наверняка смолчал, то и ему лучше молчать, и не потому, что сказать нельзя, теперь все можно, а просто ни к чему.
И он спросил о главном:
– Где портсигар?
Кривушин не ответил.
Отвечать должен был я.
Глубоко вздохнув, я кашлянул осторожно, проверяя, на месте ли связки и гортань, и сказал:
– А ты чего не в Чите?
Не спрашивать я должен был – отвечать. Но вырвалось это, потому что с первых секунд, как Миронов встал передо мной, как лист перед травой, именно этот вопрос занозой сидел у меня в голове и типуном на языке.
– В Чите? – удивился Колька. – В какой Чите? Ах в Чите… – он рассмеялся. – Был я там, правду в газетах пишут, только давным-давно, обознался стукачок. Я другим путем родные пенаты покинул. Через тайгу и Китай долго и хлопотно. Есть пути попроще, особенно если запасной паспорт наготове, в нем только фотография моя, а все остальное чужое. Так что имей в виду, дружище, что не Миронов я теперь, имя-отчество тоже другие, и родился я не в деревне Ключики Новгородской области, а… впрочем, это все неважно.
– А здесь ты – как?
– Это ему спасибо скажите, Петру Васильевичу. Газеты о нем уж трубить устали. Атлантика, Барбадос…
Лгал Колька и не краснел. Не было никакого ажиотажа в прессе, теперь мне это доподлинно было известно. И про Барбадос только днями выяснилось.
– А где он, там и ты, Сережа, – продолжал Миронов. – Вот я его в порту и поджидал. Встретил. Глядь, ты в толпе светишься. И девица с тобой. Чего ж ты девчонку не пожалел-то, а? С собой через океан потащил.
– Я сама, – подала голос Мари.
– Ах, сама… Ну, сама и расхлебывай. Значит, встретил я дядю Петю. Подождал, когда он на причал выйдет, и за ним потопал. Он меня к вам и привел. Я-то, признаться, думал, вы на плоту прячетесь. Что, высадил вас капитан где-то на побережье, да? Ну, мне так даже сподручнее, а то выковыривай тебя с плота для разборок.
– Хорошо – не для «стрелок».
– Шутишь? Это радует. Мозги, выходит, работают. А коли так, то глупостей от тебя ждать не приходится. Нет, «стрелку» забивать мне с тобой ни к чему. Хотя аргументы имеются. – Миронов шевельнул рукой в кармане пиджака. – Порешаем по-мирному. Согласен?
– Что тебе нужно?
– Да все то же. Где портсигар?
– Потерял я его. Еще на Фаяле твоим бугаям об этом твердил. Теперь тебе говорю.
– Не верю.
Вот и бычара не поверил – там еще, в Орте.
– Не верь.
– Врешь ведь!
– Не вру, – соврал я.
Миронов… или кто он там сейчас по паспорту?.. отодвинулся вместе со стулом, чтобы лучше была видна рука в кармане и очертания чего-то похожего на пистолет. А вдруг не на пушку берет, вдруг у него там действительно «пушка»? Достали же его подручные оружие, с которым отправились к нам на белом катере. Отчего же и Кольке…или кто он там сейчас по паспорту?.. было не вооружиться компактной «игрушкой» из тех, что называют пистолетами «второго шанса», какой-нибудь «береттой» или «ругером».
– Обыскивать будешь?
– Фу! Я же предложил «по-мирному». Ты парень разумный, дважды на одни грабли не наступишь. Соврал на Фаяле, и вон что вышло. А сейчас может получиться и того хуже.
Я прикинул, что может быть хуже, и ничего, кроме летального исхода, мне на ум не пришло. Летальный исход меня, естественно, не устраивал.
– Дался тебе этот портсигар, – сказал я после нарочитой паузы, в течение которой по моему лицу пронеслась буря эмоций. И все они были фальшивыми. Решение я принял еще когда отпирался, прекрасно зная, что мне не поверят. – Ну зачем он тебе нужен? Так нужен, что ты за ним к черту на куличики поперся. Сначала людей своих подсылал, теперь сам объявился.
Очень мне было любопытно, что ответит Колька. Тоже, как бритый бычара, начнет нести пургу про то, что пообещать и не вручить – это западло, братва не поймет? Или что-то поумнее придумает? Но всей правды не скажет, с этим он уже определился.
– Не твое дело! – отрезал Миронов, и глаза его стали колючими. Он как-то вдруг преобразился, подобрался. Где былая вальяжность, ленивая расслабленность? Где пивной животик, куда делся? Передо мной сидел крепко сбитый мужик с налитыми мускулами, с перебитым в детской драке носом, такому мундир с нашивками и берет на голову – вылитый вояка из какого-нибудь спецназа. Такому лясы точить недосуг. Такому руку противнику сломать – что другим плюнуть и растереть. Или ногу. Или шею свернуть. И в то, что у такого мужика в кармане может быть пистолет, очень даже верилось. Да что «может» – должен быть!
– Вообще-то меня это тоже касается, – пробормотал я, поражаясь собственной смелости. Кто я пред таким исполином? Пигмей.
– Ладно, – неожиданно смилостивился спецназовец, вновь превращаясь в дружески расположенного ко мне собеседника. – Портсигар – доказательство, что я к смерти Культи причастен. Нет портсигара – нет вопросов. И очень неудобных вопросов. Ты этим портсигаром меня за самое «яблочко» ухватить можешь. И даже не своими руками – найдутся желающие. Только намекнуть – сбегутся. Поэтому, Серега, отдай. Добром прошу! Пока.
Вот так. И ни слова о начинке портсигара. Как и ожидалось. И вообще, нагнал Колька тумана. Но я разгонять туман не буду, я другое скажу:
– Твоя взяла, – вот что я сказал.
В глазах Мари была тревога.
Кэп хмыкнул, а потом спросил негромко:
– Ты понимаешь, что делаешь?
Да, я понимал, что делаю. При этом совсем не был уверен, что смогу довести задуманное до конца. Но не отступать же!
Я нагнулся, подтянул к себе сумку, поднял ее и поставил на колени. Распустил «молнию», сунул руку утробу, набитую моим скромным багажом, и достал портсигар. Коробка была скользкой и показалась очень тяжелой.