who is who, и завязали с этим. А что говорить? Ведь всякое слово о ней – свидетельство нашей ограниченности и близорукости. А кому приятно такое про себя слышать? То-то.
И ведь действительно – близорукости. Столько было странностей, совпадений, что и не сосчитать, и все они дружно указывали на то, что не случайно Мари оказалась рядом со мной на пляже Варадуро, не от скуки увязалась следом, когда я отправился на встречу со старичком в панаме, не просто так последовала за мной в особняк-дворец Кульчицкого. Ей надлежало следить и наблюдать. Вряд ли в ее обязанности как агента Интерпола входило бить стулом человека по голове и отправляться на плоту через океан, но обстановка потребовала, и она пошла на экстраординарные меры. А что касается плота, то наверняка еще и получила одобрение начальства. Как? Да проще простого, через курдуляку разлюбезную, недаром она смартфон из рук не выпускала. Не с друзьями-родителями она диалог вела, с руководством, инструкции получала. Змея!
Ох, Мари, Мари…
И все же, где был мой разум – что его затуманило? Где были мои глаза – что их застило? Теперь, вспоминая наше томительное ожидание в Орте, наше плавание, я с легкостью вспоминал десятки эпизодов, когда Мари выдавала себя то неосторожным словом, то опрометчивым поступком. Должно быть, еще и удивлялась, как это ее еще не разоблачили.
При этом, что поразительно, она оставалась надежным товарищем, стойко переносящим все трудности и тяготы морской работы. И пусть тягот этих было не так уж много, однако сам факт примечателен.
И все же, все же, все же, что бы положительное за ней ни числилось, все это не отменяло главного. Мари была засланным казачком, вернее, казачкой. Предательство никого не красит, не красило оно и нашу спутницу. Что сдала она бычару, вывела на него вертолет, это мне до лампочки, что она нас сдала – этому прощения нет.
Вот и верь после этого людям. Особенно женщинам.
Иногда я думал, что мы уже и не встретимся. А что, задание выполнено, мы с дядей Петей – отработанный материал. И останется девичий образ Мари только в моей потревоженной памяти… Вот каким штилем изъясняюсь. Прямо XIX-й век. Или начало XX-го, будто из слезливых романов Лидии Чарской строчку выдернул, из какой-нибудь «Княжны Джавахи».
С другой стороны, это вряд ли, ну, что не увидимся. Протоколы протоколами, а следствие продолжается, наверное, и суд будет, и в его зале я увижу ее. Может, и словом не перемолвимся, но увидеть – увижу. А насчет слова – это и к лучшему. Не представляю, как буду с ней говорить. Не сорваться бы на упреки, не по-мужски это будет. Зато знаю, на что хотелось бы получить разъяснения. Нет, не в том вопрос, как у нее с совестью, не беспокоит ли? Перво-наперво, что интересно, это когда и каким боком ко всей этой истории Интерпол прислонился. Что такого Колька Миронов натворил, что им международные институты занялись? Или это из-за Кульчицкого? Вот что меня занимает. Потому и считается любопытство пороком, что сильно и неотвязно. И я грешен.
Но она появилась раньше – Мари.
Был обычный солнечный полдень. Я сидел в дурном настроении. Сидел в ожидании, когда наша заслуженная плитка доведет воду в чайнике до кипения. Решили мы с кэпом чайком себя побаловать, такое дело. Кстати, возможность появилась, а интерес к спиртному у меня так и не проснулся. Иногда выпивал пивка, и все на этом. А что до виски, бренди, другого чего покрепче, к этому вообще не тянуло. Я даже опыт провел: влил в себя рюмку Malibu, это ромовый ликер такой, он с конца XIX века визитной карточкой Барбадоса считается. Быть на острове и не попробовать Malibu? Даже неловко как-то. Вот я и попробовал. И никакого удовольствия не словил. Потом еще и плевался, потому что вкус кокоса терпеть не могу, а этот ликер как раз на кокосовой стружке настаивается. Нет уж, я лучше чайку.
– Сергей!
Она стояла на пирсе и смотрела на меня. И была… Платье вразлет и в горошек – голубым по белому, с двумя изящными кармашками. Прическа стильная, макияж, туфли. На бетонном пирсе, среди кнехтов, тросов и баков для мусора все это казалось на редкость чужеродным. Вот если бы плот стоял там, где швартуются яхты или хотя прогулочные катера, тогда – да, такой наряд был бы уместен. Но не здесь, ведь когда выяснилось, что мы здесь надолго, портовое начальство задвинуло нас в самый дальний угол – к трудягам-буксирам и рыбацким лодкам. Тут на пирсе можно и в лужу пролитого машинного масла угодить, между прочим. И туфельки попортить.
Воспитанная девушка Мари ждала ответа – и приглашения. Без него ступить на трап и сойти на плот она, очевидно, не решалась. И правильно!
Кто-то на моем месте, возможно, отвернулся бы с видом оскорбленной невинности, но не я. Точнее, я колебался. А вот Кривушин – нисколько. Он как раз появился на корме. В руках у него была миска с печеньем, которым он под завязку затарился еще на Фаяле.
– Привет, – сказал он. – Заходи. – И руку протянул, чтобы помочь даме удержать равновесие на шатком и узком трапе.
– Спасибо.
Мари с торопливой готовностью приняла помощь, в которой, на мой взгляд, не было никакой необходимости. И спорхнула на палубу.
– Я сяду? – спросила она, словно отныне и навсегда на каждый свой шаг, на каждое действие должна испрашивать разрешение. И то верно, чужая территория! Не вражеская, но чужая. А была своей…
– Садись, конечно, – сказал дядя Петя, который в футболке с корабликом у ключицы и выцветших шортах смотрелся рядом с причепуренной красавицей несколько комично. Только он был у себя дома, а она – в гостях.
Мари придержала подол и опустилась на рундук. Коленки вместе, руки на них крестиком – по-девичьи. Ишь ты, сама скромность, воплощенная кротость.
– Чего так долго не появлялась? – спросил кэп, усаживаясь напротив. – Мы уж заждались.
– Ты за себя говори, – буркнул я. – Мне такая компания без надобности.
– Я боялась.
– А чего бояться, мы не кусаемся, – засмеялся кэп.
– Что не примете.
– А мы не примем! – зло выдохнул я.
– Ты за себя говори, – вернул мне Кривушин мои же слова. – Забыл, кто на корабле главный?
– Да помню я, помню.
Мари осторожно взглянула на меня.
– Я понимаю, вы обижены. Ведь я обманывала вас. Но так получилось! – это она произнесла едва ли не с отчаянием. – Я потому еще не приходила, что ничего не могла объяснить. Не имела права.
– Теперь, значит, можешь, – усмехнулся я.
– Теперь могу. Мне разрешили.
И она начала рассказывать сначала медленно, потом торопясь, лишь бы ее не прервали, выслушали.
Если по пунктам, то выходило следующее. Следствие продолжалось, однако основные вешки были уже расставлены, и мы с дядей Петей оказались вне круга подозреваемых и соучастников. Проходили как свидетели. Мои показания были признаны удовлетворительными. В том числе и в той части, где говорилось о располосованном горле бандита. «Куда бросал – не знаю, что попал – не виноват». Меня никто и не виноватил, и вообще этот инцидент остался как бы за скобками, против чего ни малейших возражений у меня не было. У них – свои резоны, у меня – еще более веские. Таким образом, после оформления соответствующих бумаг я могу быть свободным. Относительно. Потому что имеются кое-какие «пограничные преграды». С Барбадосом у Российской Федерации особый визовый режим – штамп ставится в паспорт прямо на границе, если предполагается пребывание в стране не больше 28 дней. Но я границу пересек нетрадиционным способом, к погранцам потом не обращался, просто не имел возможности, и сроки пребывания на острове у меня уже зашкаливали за 28 дней. И это только одна преграда. Вторая – что делать с незакрытой «шенгенской» визой, поскольку португальские владения я покинул тоже не спросясь и не отмечаясь?
– Мы связались с российским посольством, – сказала Мари. – Они окажут содействие.
Посодействовать мне было решено как человеку, оказавшему существенную помощь в изобличении и поимке опасного преступника, а также в пресечении противоправной деятельности организации, занимающейся переправкой нелегальных мигрантов из стран Магриба и Центральной Африки в Европу.
С капитаном было сложнее. Из-за катера, блондинистого бугая и наличия на плоту «калашникова». Но и тут следствие проявило вдумчивость и снисходительность вместо обычного казенного дуболомства. Ясно же, что стрелял Петр Васильевич Кривушин из самозащиты, что подтверждается специальным агентом Интерпола и следует из показаний выжившего после взрыва преступного элемента. И вообще, взрыв – маловероятная случайность, намерения уничтожить катер не было, гибель рулевого – непредсказуемая трагедия. Посему в вину капитану «Великого Океана» можно поставить только незаконное владение автоматическим стрелковым оружием и само присутствие автомата на плоту, что также идет вразрез с законом. А это – внимание! – карается денежным штрафом либо шестью месяцами пребывания в кутузке. Учитывая же тот факт, что оружие использовалось вынужденно, сдано добровольно, и правонарушитель обнаруживает все признаки раскаяния, в качестве наказания можно ограничиться штрафом.
– С деньгами я помогу, – сказала Мари.
– И за залог спасибо, – не стал отказываться от вспомоществления капитан.
– Спасибо, – вынужден был присоединиться я.
– А что за мигранты, что за организация? – спросил кэп.
Роскошная девушка Мари поправила выбившийся из прически локон:
– Мы… то есть Интерпол… давно занимались этим делом.
Нелегалов переправляли морем регулярно и большим числом. Внедренный в преступный синдикат агент сумел узнать, что все нити ведут к Игорю Кульчицкому, гражданину России, в настоящий момент проживающему на Азорских островах. Чтобы выяснить, что это за человек, было решено обратиться к российским коллегам. Кульчицкий оказался им хорошо известен. Преступник со стажем! И хотя по состоянию здоровья Культя вроде бы отошел от дел, он по-прежнему находился в разработке. Тому было немало оснований. Бизнес Кульчицкого был насквозь криминальным, только сейчас это выражалось не в рэкете и убийствах конку