рентов, как за заре «дикого капитализма» в России, а в уклонении от налогов, подкупе чиновников и контрабанде. Очевидно, высказывали свои соображения московские интерполовцы, оказавшись на Фаяле, Игорь Давидович заскучал. Чувствовал он себя вполне бодро, и как-то совсем перестал думать о спасении души и о том, почему Господь дважды пуганул его, а все же не прибрал. Он не смог устоять перед искушением и вновь проявил преступную активность, на этот раз на ниве нелегальной миграции. После такой обстоятельной справки прошло совсем немного времени, и из Москвы пришла срочная депеша: некто Миронов, один из ближайших сподвижников Кульчицкого, отправляет на Фаял курьера, причем задачи миссии неясны.
– И тогда к операции подключили тебя, – сказал я.
– Да, тогда подключили меня. У меня не было опыта оперативной работы, но я знала русский язык. Я ведь не обманывала тебя, Сергей, про бабушку, про корни, про родителей. – Мари спохватилась и тут же поправилась: – То есть не во всем обманывала. Бабушка, университет… Только после университета я поступила на службу в полицию, а через год уже работала в Интерполе. Делопроизводителем, переводчиком. Работа у меня была скучная, бумажная, и вдруг – предложение принять участие в настоящей операции. Конечно, я согласилась.
– И что тебе предписывалось?
– Познакомиться с тобой, не вызывая подозрений. И постараться выяснить цель твоего приезда на Фаял.
– Тебе это удалось.
– Удалось… Только ты оказался совсем не таким, как я ожидала, как все ожидали.
– Я пил, шатался и безобразничал.
– Да, ты пил, вел себя неадекватно, история с портсигаром вообще казалась полнейшей нелепицей. А потом все вышло из-под контроля.
– Это когда ты бритого стулом по голове? – уточнил кэп.
– Это произошло само собой. – Мари улыбнулась краешком губ. – Хотя мое руководство сочло, что я проявила разумную инициативу и удачно… как это?.. втерлась в доверие. Правильно?
– Правильно, – мрачно сказала я. – Втерлась. С этим не поспоришь. Развела грамотно.
– Что? Нет, нет, я же говорю, это произошло само собой.
– Ага, и в дом Кульчицкого ты за мной отправилась тоже как-то так, сама того не желая.
Мари молчала, явно задетая за живое. А когда заговорила снова, то заговорила уже о другом:
– Оказавшись на плоту, я не знала, что делать дальше. Руководство, похоже, тоже растерялось. С кончиной Кульчицкого вся операция оказалась на грани провала. Никто не верил, что его смерть – результат стечения обстоятельств. Это представлялось какой-то игрой, и роль Миронова в этой игре была абсолютной загадкой. Мне было велено следить за тем, как будут развиваться события, и лишь накануне отплытия поступил приказ покинуть плот.
– Что же ты?..
– Я ослушалась. Я понимала, что за этим последует.
– Что?
– Ваш арест. А я была уверена, что вы лишь жертвы все тех же обстоятельств.
– Мы – жертвы?
– Вас обязательно задержали бы. А вот что было бы дальше – неизвестно. Настоящих преступников могли и не найти, хотя вернее – их нашли бы, но что им смогли бы предъявить? Они бы все отрицали, тем более что один из них был пострадавшим. Тебя еще бы и обвинили в нападении! К тому же, русские говорили, что пока не могут по-настоящему взяться за Миронова, не хватает улик, доказательств. В такой ситуации самое простое – это сделать вас…
– Крайними, – подсказал кэп.
– И я осталась на плоту. Отказалась уходить. И мои шефы смирились с этим. У них не было другого выхода. Забирать силой было равнозначно тому, чтобы поставить окончательный крест на операции. Потому что тогда пришлось бы забрать вас, и без лишнего шума тут бы не обошлось. От такого камня – большие круги: преступники затаились бы, причем все – и бандиты на острове, и Миронов в России, и те, что наживаются на нелегальных мигрантах.
– Получается, все всё знали, – сказал я. – А мы еще в «гробы» ложились, прятались.
– Полиция Орты была не в курсе. И таможенные службы. Такие операции – не их уровень.
– Ну, хоть что-то.
– Снова связаться руководством я смогла уже на Барбадосе. Я сообщила о бандите, которого оставили в лодке.
– Завидное человеколюбие!
– Его смерть никому не была нужна, – парировала рассудительная девушка Мари. – И вам с капитаном в первую очередь.
– Это верно, – согласился дядя Петя. – На нас и так достаточно висело. И о начинке портсигара тоже рассказала?
– Конечно. На это мне было сказано, что Миронов – на острове. Выследили его, провели от самой российской границы.
– Зачем же ты мне заметку о Чите-Чете подсунула? – поинтересовался я.
– Чтобы ты перестал дергаться. Когда дергаешься, легко наделать ошибок. Это было важно, потому что меня предупредили: Миронов обязательно попытается установить контакт и изъять портсигар, как единственную улику, прямо указывающую на него как на организатора убийства Кульчицкого.
Тут я решил продемонстрировать свою недюжинную сообразительность:
– А еще сказали, что брать Миронова нужно в момент контакта, как только портсигар окажется в его руках. Так?
– Да.
Меня еще раз озарило:
– Слушай, а ты, часом, на курдуляке своей диктофон не включила, когда Колька принялся разглагольствовать?
– Включила.
– Ловко. Никто и не заметил. А не боялась, что он стрелять начнет?
– У него не было оружия.
– Это ты знала, а мы-то не знали! Мы думали, у него в кармане настоящий шпалер, а не детская пукалка.
– У него не было оружия.
– А если бы было?
– Прикрытие было надежным.
– Прикрытие? Ха! Баба, пьяница и мужик в трусах.
– Меня заверили, что в захвате будут участвовать лучшие оперативники.
– И где он сейчас?
– Кто?
– Миронов.
– Вчера его увезли с острова. И бритого тоже.
– Куда?
– Я не знаю.
– Ах не знаешь…
– Хватит препираться! – вдруг повысил голос Кривушин. – С нами и без твоего рассказа более-менее понятно было, а теперь тем более. Ты-то как?
– Я? Я подала прошение об отставке. И по-моему, руководство этому только радо. Я избавила его от необходимости принимать меры, выносить взыскания, все-таки на Фаяле с действовала в нарушение инструкций. Приказано было не вмешиваться, а я стулом… И в дом Кульчицкого полезла. А потом на плоту вообще отказалась выполнить приказ. Подчиненным такое спускать нельзя. Даже если все оказалось во благо делу, все равно нельзя.
– Значит, свобода? – задумчиво произнес кэп. – Свобода – это хорошо. Это просто здорово! И что собираешься делать?
– Ну что ты к ней вяжешься, дядь Петь, – не выдержал я. – В Париж вернется. Скатертью дорога!
– Зачем ты так? – тихо сказала Мари. – Я ведь не хотела…
– Это мы уже слышали!
Мари повернулась к Кривушину:
– Дядя Петя, а можно я с вами? Дальше? Возьмите меня, пожалуйста.
Я как сидел, так… и остался сидеть. А вокруг рушились вселенные. Да что же это делается? Как же это? Париж ей, видите ли, не нужен. Может, и мне Москва без надобности. Может, я тоже… Может, я сам…
Капитан молчал.
– И вот еще. – Мари достала из кармашка платья фотографию. – Вы ее на стенку в каюте прикрепите. Рядышком с теми. Пусть будет… На память.
Я вытянул шею. На фотографии была она, Мари – девушка, красивая до невозможности.
– Здесь вот какое дело, – размеренно проговорил Кривушин. – Дорога предстоит дальняя. Панама, потом Полинезия. Тут не только меня надо спрашивать, хоть я и капитан. Тут у всего экипажа надо поинтересоваться – как он, не против? Что скажешь, Сережа, ты не против?
Дядя Петя смотрел на меня, и столько лукавства было в его взгляде, столько ума и доброты, что я понял: нет у меня никого ближе этого седого странника. Вот не хочу я с ним расставаться, даже думать об этом не хочу. С ним – и с Мари.
И я сказал:
– Ладно, пускай, я не против.
Кривушин огладил пятерней усы и бороду:
– Вот и согласовали.
А Мари…
Она не захлопала в ладоши, не залилась смехом, она взяла из миски печенье и с хрустом разгрызла его. Потом встала, одернула платье и скинула туфли, потому что босиком на плоту удобнее.
– Давайте я чай заварю, – сказала она и все же засмеялась: – Соскучилась я по вахтам.
Солнце Барбадоса путалось в ее волосах.
Мир и гармония царили внутри нас и вокруг нас.
Наверное, это и есть счастье.
О, Мари!
2017 г.
САНТА ПАРУС Рассказ
Каждый год, 31 декабря… Ну, вам прекрасно известно, кто каждый год, 31 декабря, ходит в баню. И чем такой поход в баню может закончиться, вам тоже известно. Но традиция есть традиция – приходится следовать.
А вот мы с ребятами, мы с института друзья, каждое лето на неделю отправляемся на Селигер. Две машины, на багажниках два складных швертбота «Мева», а в салонах четыре радостно хихикающих обалдуя. Это мы. Саша, Паша, Вадик и я, Сергей меня зовут.
Есть у нас и другая традиция. С тех давних пор, когда мы только-только распрощались с армией, как за полтора года до того распрощались с институтом, когда были уже не зеленые, но пока не ржавые, когда еще продолжали распускаться и не верили, что когда-нибудь опадем, с тех давних пор повелось у нас встречать Новый год вместе и в местах по возможности экзотических.
Потом первый из нас – Вадик – отправился под венец. И тут же возникла проблема, поскольку бытует в народе ошибочное суждение, будто Новый год – праздник семейный. Жена Вадика придерживалась именно этого мнения. И если неделю с Селигером и швертботом молодая супруга перенесла стоически, то тут уперлась.
Вадик, понятно, напрягся, за ним – его друзья, следом напряглась традиция. Будущее рисовалось в черных красках, а затем вдруг развиднелось. До сих пор тайна, что произошло, что было сказано, но Вадик с нами поехал. Пусть на два дня и одну ночь, а не на четыре и три, как остальные, но ведь поехал же! Потому что традиция. Если их не поддерживать, не холить, не лелеять, что с миром будет? И нами.