Мы покинули Петербург, прошли Балтику и завернули в Плимут. Там нашу гафельную шхуну в должной мере оценили и восславили знающие толк в морском деле британцы. Тем не менее, дольше необходимого задерживаться на берегах Туманного Альбиона мы не стали. Нас ждала Атлантика. В Бискайском заливе «Санта Лючию» изрядно потрепало, однако наше гордое судно с честью выдержало все испытания. Потом были Канары, Бермуды, Панамский канал…
Описывать в деталях наше путешествие я не стану. Не время. Вот закончу книгу, тогда все всё узнают. Но закончу я ее не раньше, чем замкнется кругосветное колечко, и команда «Санта Лючии» вполне по-американски воскликнет: «Мы сделали это!» – и занавес опустится под рукоплескания восхищенных зрителей.
Написать книгу мне хотелось давно. Именно это в немалой степени подвигло меня к тому, чтобы перечеркнуть бесцветное прошлое ради прекрасного настоящего. Плох тот журналист, который не хранит за пазухой, поближе к сердцу, гусиное перо. Только им, по мнению некоторых, и можно писать книги. В принципе, я с этим согласен, да и звучит красиво, но я все же предпочитаю ноутбук. Оправдание у меня такое: не роман созидаю, не эпопею, а что-то вроде отчета, записки путешественника.
Поначалу складывалось не очень. Вахтенный журнал получался, только приукрашенный и причесанный. В какой-то момент – день не скажу, но было это на подходе к Малым Антильским островам, – я понял, что леплю халтуру, и сплюнул песок, налипший на зубы.
Хронология, как прием убогий и затертый, была перечеркнута и забыта. Книжка стала создаваться заново – как Бог на душу положит. Первая глава, впрочем, была, конечно же, о явлении Петровича в образе Санта-Паруса, все же начало начал, без этого никак. Потом появилась глава об изысках кулинарии на камбузе размерами восемьдесят сантиметров на метр двадцать. В этой главе, кстати, поднимался сакраментальный вопрос: почему в Атлантике экипажу шхуны так возжелалось маринованных огурчиков, банки с которыми были забыты на пирсе марины Лас-Пальмаса?
Будет в книге и глава о бане. С нашими мечтаниями, грезами, бесконечными разговорами о ней, любимой! Со всем своим безусловным талантом я почти дословно приведу некоторые из них: «Что пригорюнился?» – «В баню хочу». Я поведаю читателям, как мы мусолили эту тему в долгие дни штиля, отвлекаясь лишь на сетования по поводу храпа нашего капитана. Расскажу и о том, как через два дня легкий бриз тронул паруса «Санта Лючии». Строго в соответствии с прогнозом. Или высшим силам просто надоело слушать, как то дружно, то поодиночке мы скребем палубу, да еще и свистим при этом? Допускаю. Есть же люди, которых трясет, когда пенопластом по стеклу или ножом по эмалированному тазу.
Ветер набрал силу, и «Санта Лючия» устремилась к острову Уполу. Пять дней спустя мы вошли в бухту, на берегах которой вольно раскинулся город Апиа.
Здесь нам предстояло задержаться. Корпус шхуны надо было очистить от ракушек и всякой дряни, наросшей за время плавания в тропиках. Требовал ремонта и такелаж, и рангоут. Обязательно надо было укрепить бушприт, а то бог морей Нептун уже с трудом удерживал его на своих деревянных плечах. В каком-нибудь европейском порту, с его отлаженным сервисом, всех дел было недели на две, на знойных Карибах – на месяц, но в этих краях, изнеженных и беспечных, ремонт обещал растянуться на пару месяцев. И это означало, что Новый год и Рождество мы встретим в столице независимого государства Западное Самоа.
Когда сомнений на сей счет не осталось, капитан собрал нас, свою команду, и произнес краткую речь:
– В Москву слетать надо.
Мы воззрились на Петровича. Видя наше недоумение, кэп пояснил:
– Финансовый вопрос. Кто со мной?
– Я – сказал Пашка, и скуластое его лицо начал заливать румянец. – Дочку хочу повидать.
Ну, ясно, что не жену. Конечно, чадо у нашего Пашки та еще пигалица, дитя общества потребления, но Пашка ее любит, и это понятно. К тому же, девчонка школу оканчивает, с институтом пора определяться, и Пашка считает, что тут без отеческого напутствия никак невозможно. Ошибается, конечно, но мы его не разубеждаем. Бережем отцовские чувства. И заблуждения.
Они улетели, а мы остались. Не знаю, чем руководствовались Вадик и Саня, у меня же было две причины отказаться от новогоднего визита в стольный град Москов. Во-первых, Петрович – человек слова, и не позволил бы мне лететь за свои. А вводить его в расход мне не хотелось, все-таки отсюда до Родины – через Окленд и Лондон, – 73 тысячи рубликов отдай. Это если в пересчете. И назад столько же. А во-вторых, не очень-то меня тянуло в Отечество. Пока еще… Возможно, Саня и Вадик остались из тех же соображений.
Как бы то ни было, мы остались, а они улетели. Жили мы на берегу, в скромном пансионе, на всем готовом. Работы на шхуне, как и ожидалось, шли ни шатко, ни валко, так что времени у нас было предостаточно.
Утро мы начинали с плотного завтрака. Потом направляли стопы на крошечную верфь на окраине города, где местные умельцы охорашивали «Санту Лючию». Там мы убеждались, что сделано прискорбно мало, но хотя бы со старанием. После этого можно было отправляться, куда глаза глядят.
Мы вдоль и поперек исходили город. Вполне типический, надо сказать, для этих мест. Центр его был застроен зданиями европейского типа – с верандами, тенистыми патио и прочими ухищрениями для спасения от тропического зноя. Окраины представляли собой россыпь фале – хижин, покрытых пальмовыми листьями. Стен у фале нет, видно насквозь, но если обитателям «дома» нужно заняться чем-нибудь сугубо личным… сами догадайтесь, о чем я, – проемы между столбами, на которых держится крыша, завешиваются циновками. Однако обычно циновки лежат свернутые в углу. Отсюда вывод: вопреки широко распространенному мнению, самоанцы делами приятными и глубоко личными занимаются не так уж часто. Может, богобоязненность мешает?
Количество церквей в городе поражало воображение. Очевидно, это было своеобразным наследием прошлого. Слишком много разноязыких «цивилизаторов» брали Самоа под свою опеку. Сначала голландцы, потом англичане, американцы. Пятнадцать лет – вплоть до начала Первой мировой воны – Западное Самоа было колонией Германии. Затем настал черед Новой Зеландии… Разумеется, просвещение островитян было немыслимо без Божьего благословения, вот и появились в Апиа церкви католическая и протестантская, методистская, храм мормонов, церковь конгрегацио… и не выговоришь. И прочая, прочая, прочая. А вот православного храма на острове Уполу нет, как нет его и на других островах архипелага. А ведь в начале XX века здесь находилась русская фактория, хозяин которой – купец из Владивостока Аким Седых, – считался одним из богатейших людей этих мест. Достаточно сказать, что именно Седых купил поместье, некогда принадлежавшее писателю Роберту Луису Стивенсону.
Да, да, конечно, мы поднимались на вершину горы Веа, чтобы в молчании постоять перед могилой автора «Острова сокровищ». Наведались мы и в его поместье в местечке Ваилима. Ныне здесь национальный парк, в центре которого находится официальная резиденция главы государства.
В наших прогулках нас нередко сопровождал сын хозяйки пансионата Руди Краузе. При таком имени и такой фамилии в облике этого молодого человека не было ничего немецкого. Хотя по идее что-то должно было быть, ибо Руди был правнуком моряка с немецкого крейсера, в конце позапрошлого века бросившего якорь у берегов Уполу. В обществе Руди мы побывали в обсерватории, на сейсмографической станции, на фабрике вееров и корзинок.
Ну, что еще? Пару раз мы сходили в кинотеатр. Обследовали со скуки владения трех отелей, убедившись, что до «пяти звезд» им – до Луны ближе. Но как бы ни тешили мы свою любознательность, скоро она была исчерпана до дна. Увы и ах, основным нашим времяпрепровождением стали посиделки в одном из баров на набережной. Мы пили пиво, ностальгировали по кафе «Толстый Мо» на Студенческой и лениво поругивали местные нравы, климат, а больше всего – кухню. Остров, а из рыбы только тунец в банках с японскими иероглифами. Тропики, а нормальных фруктов днем с огнем не сыщешь. И пиво с душком…
Между тем наступило 25 декабря, и островитяне, посетив поутру свои церкви, отдались во власть Рождества. С одной стороны, мы были за них рады, чего ж не порадоваться за людей, но с другой – работы на «Санта Лючии» остановились окончательно и когда они возобновятся, этого сказать не мог никто.
Прошел день. Наша троица вновь сидела на террасе бара и мрачно курила. На столе перед нами стояли банки пива. Но даже пить не хотелось! И тут Вадик сказал:
– А не пойти ли нам в баню на Новый год?
Мы посмотрели на него с сожалением, как на человека больного тяжело и неизлечимо:
– Очумел? – вежливо поинтересовался Саня.
– Очумел, – подвел черту я, полагая излишним задавать вопросы умалишенному. Все равно на внятность ответа рассчитывать не приходится.
– Сами вы… – обиделся Вадик и потянулся за пивом.
Это он зря обиделся. Не надо было наступать на любимую мозоль. Зачем посылать солью незаживающую рану? Нет здесь бань. Нету!
Мы выяснили это чуть ли не сразу по прибытии на остров. Вот как вселились в пансионат, как наплескались под душем, так и кинулись выяснять. Потому что душ – это хорошо, очищает тело, но где бы нам душу омыть? Увы, итог наших поисков был неутешительным: на весь город имелось одно единственное помывочное заведение – что-то среднее между хаммамом, турецкой баней, и древнеримскими термами. А не нравится, так пожалте в джакузи, этого добра сколько угодно. Но в джакузи нам не хотелось.
– Пашка, небось, в Сандуны ходил, – протянул чуть погодя Саня. – Или в Краснопресненские.
– И не раз! – подхватил я. – А Петрович, можешь верить, каждый день баньку топит. А потом в Черной купается. Голышом!
– Тебе, Серега, только бы уязвить человека, – сказал Вадик. – Нет, чтобы выслушать, ознакомиться с проектом, внести коррективы…
Вадик сейчас говорил с интонациями чиновника немалого ранга, коим он и был в недалеком прошлом. И держался так же – с заносчивостью аристократа, оскорбленного в лучших чувствах. Одно нарушало гармонию – рука, которой он смахивал пивную пену с губ.