– Выкладывай, философ! – потребовал я.
Если вкратце, то план Вадика состоял в следующем. Если бани нет, а в баню тянет, то ее нужно построить. Ну, если не построить, то соорудить. И в ней встретить Новый год!
– А что? – протянул Саня и взглянул на меня: – Можно попробовать.
– Что тут пробовать? – возмутился я. – Дело надо делать!
Как же упоительны были наши заботы в последующие дни. Прикинув, что мы можем себе позволить на имеющиеся у нас талы, так называется местная валюта, идущая по 2.85 за доллар, мы поняли, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
Прежде всего требовалось найти подходящее помещение. В городе, на девять десятых состоящем из частных особняков и фале, сделать это было непросто. В особняки нас не пустят, а циновки вместо стен заведомо не удержат желанный пар. Что касается оставшейся одной десятой, то это упомянутый кинотеатр, госпиталь, школы, парламент, несколько офисных и гостиничных зданий. Ну, и церкви.
– Пожалуй, я смогу вам посодействовать, – задумчиво молвил Руди, к которому мы обратились за советом.
И посодействовал. В наше распоряжение был отдан домик, в котором садовник методистской церкви хранил свой инвентарь. Мы, не колеблясь, выложили требуемую сумму.
Садовник стал освобождать помещение, мы же озаботились его новым содержимым. Стены домика внутри были даже не оштукатурены, но с этой неприглядностью мы справились легко. Отправились на верфь, сняли пайолы «Санта Лючии» и «задекорировали» ими стены. Опять же на шхуне мы вытащили из-под дизеля большой металлический поддон. Заполненный крупной галькой, которую мы набрали на берегу, он стал каменкой. Не буду вдаваться в подробности, как именно, но мы смогли даже обустроить предбанник, а с помощью все того же Руди раздобыли печку и бак для воды. Таким образом, к вечеру 31 декабря все было готово к торжественному омовению. У нас даже были веники! Не березовые или дубовые, естественно, но Руди, вручая нам охапку каких-то стеблей, заверил, что местные колдуны распаривают эти растения и хлещут ими недужных, изгоняя из них хворь. Мы решили, что, если колдунам и больным годится, то и нам подойдет.
– Спасибо, – сказали мы хором.
А вот чего у нас не было, так это оцинкованных шаек. Сколько ни искали, ничего даже отдаленно похожего найти не смогли. Пришлось удовлетвориться кастрюлями с камбуза нашей шхуны.
Оставалось два часа до Нового года, когда Саня «забил последний гвоздь». За сущие гроши он купил мешок копры. Там же, на рынке, зеленщик каким-то хитрым механизмом превратил ее в белоснежную стружку.
– Теперь у нас есть снег! – объявил Саня.
Мы засыпали стружкой углы предбанника, уже украшенного гирляндами из цветной бумаги и звездами из фольги. Очень красиво получилось. Аж сердце защемило.
Можно было раздеваться.
Ну, это быстро. Всей одежды – шорты да футболки. Тропики.
Пока разводили огонь, пока выгоняли дым – банька-то получилась «по черному», – уж и время подошло. Мы подсели к накрытому столу. Вместо соленостей – пряности, вместо селедочки – тунец, будь он не ладен. Но водочка есть, пусть и не нашенская.
Разлили.
– Хорошо сидим, – сказал Вадик, и нотки пронзительной грусти прозвучали в его голосе.
– Им сейчас тоже хорошо, – сказал я, и друзья, конечно же, поняли, о ком я.
– Хоть позвонили бы, – непривычно резко проговорил Саня.
По радио приглушенно зазвучали позывные Москвы. Это нам тоже удалось – протянуть радиониточку между Уполу и Красной площадью.
– Позвольте мне, – сказал я, поднимая пластмассовый стаканчик с водкой. – Я хочу пожелать нам всем семь футов под килем. Пусть «Санта Лючия» несет нас дальше по морям-океанам, и все мы будем вместе, и все мы будем счастливы.
В это мгновение дверь дома отворилась, и на пороге в клубах жаркого пара появился Санта Клаус.
Это было чудо! Все было ровно так, как два года назад.
– Петрович! – заорали мы и бросились к Санта-Парусу.
Мы обнимали его, тискали, стучали по спине, причем особенно усердствовал в этом его племянник. Потом Вадик вцепился в фальшивую бороду пришельца и сорвал ее.
Это был не Петрович. На нас испуганно взирал Руди Краузе.
Такого разочарования я не испытывал давно. Может быть, никогда не испытывал. Это было падение. Это был крах!
Мне страшно было посмотреть на Саню и Вадика, потому что их лица были зеркалом моего собственного. Мы были убиты, растоптаны. И на Руди посмотреть было боязно. Как бы не вмазать сгоряча, хотя парень явно хотел как лучше, хотел угодить гостям – хорошим, хотя и малость ненормальным людям из загадочной северной страны.
– Россия – священная наша держава, Россия – любимая наша страна… – вдруг раздалось из-за дверей.
Что это? Я поднял голову, а со двора неслось:
– Могучая воля, великая слава – твое достоянье на все времена!
И я подтянул дребезжащим, плачущим козлетоном:
– Славься, Отечество, наше свободное!..
Они появились на пороге. Петрович и Пашка. Живые и здоровые.
Мы ринулись к ним.
Пашка прикрылся руками и запричитал:
– Только не бейте, дяденьки!
А Петрович пробасил:
– Вы что, шуток не понимаете?
Обошлось без рукоприкладства. Было братание, тычки, вопросы:
– Вы когда прилетели?.. Что так рано, вы же позже собирались?.. Петрович, как твой финансовый вопрос?.. Как там Москва?.. Как дочка, Паш?.. Что за хохмы?..
Нам торопливо отвечали:
– Только что… Решил… А что там делать, в слякоти? Да и вас жалко… Стоит столица, мерзнет… С дочкой нормально, перебесится – авось человек станет… Это мы Руди попросили, ну, типа чтобы розыгрыш…
– Идиоты! – возопили мы с Санькой и Вадиком, забыв о дружеских чувствах к Пашке и надлежащем почтении к капитану «Санта Лючии».
Вы спросите, что было потом? А потом была баня. С иноземными вениками, с возлияниями и закусками. И разговоры до утра. Хороший получился Новый год. Волшебный.
Через две недели мы вышли в море. Вскоре остров Уполу растаял в утренней дымке. Нас ждали новые моря, земли и острова. Саня всегда мечтал побывать на Фату-Хиве, Пашка – на острове Пасхи, а Вадик – на Мадагаскаре, ему, видите ли, страсть как охота на лемуров посмотреть в естественных условиях. Ну, а у нас с Петровичем, нашим уважаемым Санта-Парусом, другие приоритеты – нам бы плыть и плыть. А куда, так ли это важно?
2012-2015 гг.
ДЕНЬ АНГЕЛА Рассказ
Газета была хрупкой и желтой. И ветхой, потому что декабрь 1913 года, настоящая древность. От страниц пахло минувшими десятилетиями и пылью, но пахло приятно, как от городских улиц после майского дождя.
На последней странице, в нижнем углу, который от века отводится происшествиям из разряда «попал под лошадь», стояла заметка в три десятка строк с заголовком «Парус на телеге».
Прочитав ее, я воскликнул… Разумеется, про себя в заботе о библиотечной тишине. Кстати, ее напрасно называют «мертвой». Невежды! Вы даже не представляете, какая жизнь сокрыта в этом безмолвии, какие страсти кипят. Мне не верите, у Нины спросите.
«Бинго!» – говорят сегодня. «В яблочко!» – говорили прежде. «Попалась!» – воскликнул я. После чего перечитал заметку еще раз.
«Вчера на Лейхтенбергской улице была остановлена телега, двигавшаяся от Обводного канала. Причиной внимания городового стал ее груз – лодка. Подобное у нас не редкость, лодки часто доставляют на телегах и фурах из мастерских в яхт-клубы города, удивительным то, что лодка имела мачту и поднятый парус. Сопровождавший необычный груз господин Н. потребовал указать причину задержки, поскольку передвигаться таким образом по улицам никакими уложениями не возбраняется. На это ему было указано, что в рождественские дни по распоряжению градоначальника Санкт-Петербурга действует особый порядок движения, всякий же непорядок надлежит пресекать. На это г-н Н. заметил, что Даниил Васильевич Драчевский сам является членом яхт-клуба и вряд ли сочтет перевозку яхты непорядком. Тем не менее г-ну Н. было предложено проследовать в полицейский участок Адмиралтейской части для дачи объяснений. Телега с яхтой осталась на улице. Парус на лодке спущен не был».
У такой истории не могло не быть продолжения. В этом я был уверен. А то, что она сразу не была рассказана до конца, объяснялось, очевидно, тем, что автор заметки спешил в редакцию, чтобы успеть дать новость в вечерний выпуск. И я нетерпеливо зашелестел страницами.
Должно быть, со стороны я являл собой классический образец изыскателя-архивариуса, наконец-то обнаружившего искомое. Впрочем, до классики я не дотягивал, ибо не был сутул и плешив, а вполне еще молод и полон презрения к сатиновым нарукавникам. При этом образование я имел самое подходящее.
Завидная у вас доля! Вы хранители времени, часовые правды, стражи истории! Так говорили нам преподаватели в надежде, что мы им поверим. Конечно же, мы не верили. Вряд ли кто-нибудь из ребят с нашего потока, о девушках умолчу, всерьез хотел стать библиотекарем или библиографом. О, у нас были иные планы, и полученный диплом должен был помочь в их осуществлении. Оставить нас в границах полученной специальности могла только беспросветная нужда и схожие с ней обстоятельства непреодолимой силы.
Так получилось со мной. Дорога, удар, лобовое стекло, больница, инвалидная коляска. При таком торможении и последующем повороте судьбы полученная некогда профессия оказалось кстати: уж лучше сидеть в архиве, чем безвылазно дома.
В газетный отдел Российской национальной библиотеки меня пристроила Нина, моя однокурсница. В старинном здании, взирающем на тихие воды Фонтанки, мне было тоскливо… пока в моей жизни не появился Борис Кургузов.
* * *
Я обнаружил его в читальном зале уткнувшимся лбом в подшивку газеты «Вечерний Ленинград». Я бы отнесся к посетителю с сочувствием, если бы не рулады, которые он издавал. Пришлось разбудить.
Мы познакомились. Кургузов был журналистом. В каком именно издании он числился, Боря не конкретизировал, потому что с равным усердием печатался во многих. Была у него и своя колея – статьи с «историческим уклоном». Например, о питерских домах призрения он выдал целую серию публикаций, за что был отмечен престижной городской премией. Понятно, что с такой специализацией бывать в библиотеках ему приходилось часто, и это его бесконечно удручало – нагоняло то