аскар, затем побывал у Коморских островов и в Красном море. Однако удача отвернулась от того, кому ранее благоволила. Французские суда упорно не попадались. Встречались лишь английские купцы, которые, по каперскому соглашению, Кидд не имел права трогать. Лишенная добычи команда возроптала. Зрел бунт, главой которого должен был стать канонир Билл Мур. В пылу ссоры Кидд убил его. На время недовольные попритихли. Но проблема была лишь отложена, и Кидд, который теперь боялся свою команду больше британских законов, взялся за старое. Он стал грабить всех подряд. И этого английские лорды ослушнику не простили. Кидд был арестован в Нью-Йорке и препровожден в Лондон. Там, обвиненный в пиратстве и убийстве Билла Мура, 13 мая 1701 года он был повешен.
– Какие страсти, – скривился Чистый. – И какой финал!
– А это не финал. – Петя улыбнулся Чистому той же прощающей улыбкой, какую минуту назад подарил Миле. – Перед казнью Уильям Кидд пробовал откупиться. Свою жизнь он оценил в 100000 фунтов. Фантастическая по тем временам сумма! Он готов был отдать все свои сокровища, спрятанные на разных островах, за милость королевского суда. Увы, в милости капитану было отказано, и тогда Кидд поклялся, что не скажет больше ни слова о своих кладах. И клятву свою не нарушил. Но! – Козлов повысил голос. – Он не учел одного существенного момента. Люди из его команды молчать не обязывались. Более того, они за мзду невеликую с радостью выдали секреты своего капитана. Потому что лучше синица в руке, чем шиш в кулаке. Уже через год был найден клад на острове Гардинерс, еще через год три обмазанные глиной корзины с золотыми монетами на острове Лонг-Айленд. И на этом – все. А ведь известно было, что свои сокровища Кидд прятал еще на острове Кокос в Тихом океане, на Мадагаскаре и… – Петя вновь обратился к «мхатовской» паузе, которая, впрочем, завершилась так же бесславно, как и предыдущая. Козлов снова сдался, сам нарушив молчание: – …и на острове Селваженш-Гранди, самом крупном из островов архипелага, принадлежащего Португалии, и называемом еще островами Спасения.
– Вот о последнем, о Гранди этом, пожалуйста, поподробнее, – подал голос Полуяров и заговорщицки подмигнул школьному другу.
– С удовольствием, – откликнулся Козлов. – В 1813 году лорд Бексли, жил в те годы такой джентльмен, страдающий врожденным авантюризмом, убедил британское Адмиралтейство отправить на Селваженш-Гранди экспедицию с целью найти сокровища Кидда. Был снаряжен корабль – бриг «Прометей» под началом капитана Геркулеса Робинсона, который доставил на остров поисковую команду. Но все оказалось тщетно: ни золота, ни серебра, и только чайки-сагарраса, так португальцы называют буревестников, гадили и гадили на головы людей с кирками и лопатами.
Федор засмеялся, и воодушевленный поддержкой Петя продолжил:
– Прошло больше тридцати лет, и Робинсон, уже на собственные средства, организует новую экспедицию. И снова терпит неудачу. Особенно обидно было то, что за месяц до его прибытия в одной из пещер португальские рыбаки, пережидавшие на Гранди непогоду, нашли два сундучка с серебряными монетами. Но к сокровищам Кидда эта находка отношения не имела! Монеты были отчеканены, когда бренное тело пирата давно обратилось в прах. Да-с. С тех пор на Селваженш-Гранди побывало еще множество экспедиций, и одна из них заслуживает особого внимания. В 1911 году к острову подошла немецкая канонерская лодка «Пантера». С нее на берег переправилась большая группа моряков. Несколько дней немцы пробыли на острове, а потом как-то подозрительно спешно вернулись на борт, канонерка подняла якоря и на всех парах отправилась на север. Это очень напоминало бегство.
– За ними кто-то следил? – логично предположила Шелестова.
– Точнее сказать – наблюдал, – подтвердил Козлов. – История с посещением острова немцами никогда не стала бы достоянием гласности, если бы не несколько португальцев с Мадейры. На островах Спасения они занимались довольно прибыльным, но не самым чистым делом – собирали гуано на птичьих гнездовищах. Когда появились немцы, сборщики экскрементов от греха подальше спрятались в пещере, возможно, той же самой, где когда-то были найдены сундучки с серебром.
– Так почему все-таки немцы спешили? – спросил я.
– Чтобы не обострять. Ты, Андрей, слышал что-нибудь об о Агадирском инциденте? Нет? В 1911 году отношения между Францией и Германией были хуже некуда. Обе страны равно претендовали на Марокко, и после того, как французы поддержали восстание одного из местных племен, в порт Агадир прибыла вот эта самая канонерская лодка «Пантера». Дело едва не дошло до прямых военных столкновений. Однако ни Франции, ни Германии в тот момент они были невыгодны, и канонерка поспешно покинула Агадир. И направилась к Селваженш-Гранди.
– Зачем? – история, которую, как на блюдечке с голубой каемочкой, преподносил нам Петя, занимала меня все больше.
– Поначалу считалось, что немцы обустроили на острове склад оружия, боеприпасов, иного снаряжения. Ведь в Агадир «Пантера» пришла не с пустыми трюмами. Немцы хотели поддержать своих сторонников. Склад же на острове они создали, так сказать, с прицелом на будущее. И когда война, известная нам как Первая Мировая, действительно началась, к острову был послан английский военный корабль. Никакого немецкого склада англичане не нашли, и тогда возникло подозрение, что на острове немцы искали сокровища капитана Кидда.
Петя вспомнил про недопитую банку пива и приложился к ней. Вытер губы, крякнул и заговорил вновь:
– Потом на Гранди еще не раз копали. Особенно усердствовал некто Афонсо Коэльо. Благородный сеньор с Мадейры занимался поисками почти двадцать лет, но и он отступился. В общем, рылись на острове до посинения, и все без толку. Да и не могло быть иначе, ведь копали наугад или, сверяясь с картами, которые на деле оказались фальшивками. А нужна настоящая карта! Вот тогда раз копнул – и готово.
– Может, такой карты и не существует, – сказала Мила.
– Есть такая карта, – возгласил Козлов. – Вот она!
* * *
– Вот она! – воскликнула Мила.
Она первой увидела «Золушку». Красавицу нашу. И кормилицу!
Уходили мы от яхты в одну сторону, возвращались с противоположной. Все-таки я немного просчитался, определяя направление и «срезая угол».
Океан дышал глубоко и спокойно. Ветер был ровным. Солнце палило. Бутылка минералки была давно опустошена и тогда же выброшена. Очень хотелось пить. Больше, чем есть. Хотя есть хотелось тоже и очень.
Горизонт был чист. Пустым было и небо. Ни корабля, ни самолета. Оказаться в XXI веке на необитаемом острове – это надо постараться. Мы не старались, но нам удалось.
– Да уж, вляпались, – пробормотал я. – По самое…
– Что? – обернулась Мила.
– Ничего. Так… – ушел я от ответа.
Вообще, Шелестова меня удивила. На яхте, когда начался шторм, вроде бы дала слабину, но потом – не придерешься. Не ожидал. Да и меня спасла, за это ей огроменный плюс и такой же респект.
– Рифы здесь. Гляди, как понатыкано, – сказал я.
На разном расстоянии от берега из воды торчали заглаженные волнами спины камней. Иногда они высовывались повыше, были неровными и даже подсушенными солнцем. А кое-где, напротив, прятались, и их присутствие угадывалось лишь по пенным шапкам на поверхности. Но опасность представляли они все: и первые, и вторые, а третьи даже больше прочих. Не заметишь – не отвернешь.
На такую, укрывшуюся под водой скалу, и налетела «Золушка». Джон просто не увидел ее: ночь, шторм, волны пенятся – как тут разберешь, что перед тобой. Вот и врезались с размаха да с разбега.
– Могло быть хуже, – сказал я, имея в виду, что «Золушка» еще легко отделалась, могла ведь получить пробоину и затонуть.
– Куда уж хуже, – сказала Шелестова, и, по-моему, она говорила совсем о другом.
Мне бы устыдиться: тут люди погибли, двое пропали и, возможно, их тоже нет в живых, а я тут, понимаешь, о сугубо материальном. Но я стыда не испытывал. Возможно, случившееся просто пока еще не уложилось в моей травмированной голове. Возможно. Но скорее все же другое. Как и утром, когда я смотрел на мертвого Костю Чистого, я по-прежнему в первую очередь думал о себе, а о других – во вторую, если не в третью, а временами не думал о них вовсе. Потому что, если бы у меня перед глазами без конца маячили лица Кости и Джона, как те давешние серебряные мушки, я бы забился в какую-нибудь расщелину и дрожал от страха. А это всяко хуже, чем куда-то идти, что-то делать. И пусть из нашей с Милой вылазки вглубь острова ничего путного не вышло, пусть! Зато мы действовали, и это не позволило панике и отчаянию захлестнуть нас. А может быть, вдруг подумал я, ты, Говоров, просто тварь бездушная. И не надо оправдываться, ни к чему это, не поможет.
Мы прошли место, где я вошел в воду, чтобы добраться до Чистого. А вон и наши шмотки…
– Стой! – вдруг охрипшим голосом приказал я.
Шелестова остановилась, испуганно посмотрев на меня. Я не снизошел до объяснений. У меня было занятие поважнее. Я не Юлий Цезарь, два дела одновременно мне не по силам. Я осматривался, щурясь от солнца, стараясь ничего не упустить. Так, «Золушка». Как стояла, так и стоит, и, кажется, еще больше огрузла. Что еще? Волны. Камни. Холмик, укрывший Костю. Все, как было. Все так, как сколько-то там часов назад, когда мы с Милой ушли искать людей, а нашли два трупа – Джона Дудникоффа, гражданина США, и безымянного немецкого моряка – мумию вековой выдержки.
Все, да не все. Одежда. Наши непромоканцы. Мы их свернули и оставили рядышком. Мой – синий. Милы – красный. Я еще на каждый по камню положил. Что ветром унесет – не боялся. И буревестников не опасался – клювом не вышли! Короче, почему положил камни, не знаю, но положил, как надгробной плитой придавил.
А что сейчас? Один камень сброшен. С моей, между прочим, куртки. И пола у нее завернута, белая «дышащая» подкладка видна.
Кто здесь был?
Что искал?
Где он?
– Куртка, – прошептал я, чтобы Шелестова посмотрела, увидела и поняла.