— Ты знаешь, капитан, я их совсем и не учил, эти слова ложатся на душу как зерна в благодатную почву, я вижу, они тебя тоже не оставили равнодушным, надо, Паша, надо иногда беседовать с душой и совестью, иначе перед смертью даже покаяние не даст вечного покоя. Эти слова отпечатываются в моем сознании и памяти навечно, пока жив мозг, сердце и душа просит радости. Слушай:
«Того им не дал рок; но вместе преступленьям
Он с доблестями круг их тесный положил
Бежать стезей убийств ко славе, наслажденьям
И быть жестокими к страдальцам запрети»
— Это строки как раз, Павел, про тебя, а вот жизнь Иисуса, ну, здесь вообще, даже мне не понятно, как говорит «Косявый», чтобы ты его не штрафанул на сотку баксов — «Полный абзац». Ведь до каких высот этот Ренан поднял свою нацию…, и я в какой-то степени завидую еврейскому народу, который держится друг за друга.
Возьми еврейских писателей, художников, ученых; пара «шаломов» и парочка «пикассов» и тех же «энштейнов», но как их возвысили над другими, какие почести, награды, какими эпитетами все это сопровождается: неповторимый, гениальный, божественный и тому подобное, затем создавали некие фонды, из которых выделялись только для своих «гениальных» «шнобелевские» премии. А что наши делают со своими русскими гениями и талантами, которых тысячи и которые в сотни раз сделали больше открытий изобретений и внесли вклад в мировую культуру, чем скажем те же американтосы? Их в лучшем случае не замечают, а уж если чересчур из него прет гениальность, то может и загреметь, либо в тюрьму, либо совсем исчезнуть. Тупым правителям не нужны умы, художники и философы, им нужны рабы, с рабами так легко удерживать власть и купаться в золоте и шампанском.
Ты знаешь, дорогой Павел, — Смагин тяжело вздохнул и с грустью посмотрел в сторону безбрежного океана, — что великому русскому писателю Салтыкову-Щедрину до сих пор ставят в укор, якобы он не любил русский народ, но он-то как раз всей душей радел за него, но только не за тот «народ», что лижет пятки всяким эмигрантам, а за народ, борющийся за свою национальную независимость и суверенитет, многовековые устои и традиции….ну хорош, меня что-то понесло, чувствую, ты меня скоро начнешь учить уму разуму по-русски, тумаками.
— Это ты верно заметил, Смагин, еще слово, и я бы тебя отправил в нокаут, ты мне, змей, всю душу разворошил, даже пить расхотелось. И давай помолчи хотя бы часок, гляди, мы здесь русские не одни с тобой, видишь к Якимуре белобрысый здоровяк подошел, явно не азиат и я его знаю. Это капитан со шхуны «Циклоп» и, кстати, наш конкурент, может капитально сбить цену на товар, а мне это ни к чему. Его кличка — «мальчик», ты видал Смагин где-нибудь таких мальчиков весом более ста пятидесяти килограммов?
— Вот сейчас вижу, — попытался улыбнуться Игорь, рассматривая капитана «Циклопа», который словно племенной бык перед спариванием мотал маленькой бритой головой на мускулистой шее, вращая красными глазами навыкат.
«Мальчик» в свою очередь то же внимательно наблюдал за новеньким долговязым малым, внезапно появившимся в зоне его внимания. «Пашку-краба» он знал давно, капитан «Галины» был прост и предсказуем, а каждый новый человек на японском острове вызывал в душе «мальчика» смутную тревогу и потенциальную опасность его бизнесу. «Нет, это не рыбак! И в этом состояла главная угроза. С Пашкой они ходили, как говорят моряки, параллельными курсами и их бизнес практически не пересекался, так было выгодно обоим. Плохой мир лучше любой войны, даже с победным концом. «Но, кто же это, черт побери, второй Пашкин попутчик в синей «аляске». Любая неизвестность приводила «Мальчика» в ярость, а гнев становился причиной замешательства и смятения, что для играющего в опасные игры браконьера могло стать непоправимым бедствием, сравнимым с очередным всеразрушающим цунами. А вдруг «краб» затеял какую-то новую игру и в любой момент может разорвать мирный договор в битве за крабовый рынок и, объединившись с его «мальчика» врагами, в один момент нанести подлый упреждающий удар.
— Ты чего весь напрягся, — Паша подошел тихо с боку и с улыбкой слегка ткнул «мальчика «в бок. Тот вздрогнул и резко отскочил в сторону, словно боец на ринге в битве без правил. Паша дружелюбно протянул правую руку, а другой похлопал по могучему, словно деревянному плечу рыбака. Паша махнул Смагину рукой и жестом представил его капитану «Циклопа».
— Знакомься, старина, мой новый помощник по кличку «Иисус Жуковский».
Мальчик растеряно посмотрел на Игоря, затем на Павла.
— Ты все шутишь, «краб», или он действительно еврей. — Мальчик свел брови на переносице и сразу превратил свое лицо в свирепое и устрашающее, но он всего лишь задумался и тот, кто хорошо знал его не предавал его звероподобный облик за действительность. «Где-то я уже видел эту наглую и надменную рожу» — мелькнула в его высохшем мозгу слабая искорка мыслей.
— Ну да, — протянул мальчик понимающе, — значит, погоняло такое и за что тебя так окрестили, братан?
— Творю благое, учу народ соблюдать заповеди, — Игорь сощурился, пытаясь не рассмеяться и продолжил юродствовать, — учу верить в добро и справедливость, не собирать богатств земных, ведь на том свете тебе ничего не понадобится, а то, что ты сейчас нахапал с собой не заберешь, и твои дети уже во втором поколении все растратят. Иисус считал труд вреднейшим для души занятием, он его презирал. Зачем говорил он человеку одежда и пища, бог создал и так его прекрасным, а все что нужно растет на деревьях и в лесу…
— Трави больше, — оборвал его мальчик, — знаю я вашего брата, можете зубы заговорить, а сами так и норовите урвать кусок пожирнее, ладно проехали, — он повернулся к Павлу, ты «краб», как я понял, сегодня прибыл и уже примчался за гонораром? Тебе бы по такому случаю надо было прихватить с собой парочку твоих головорезов, а то с Иисусом крестом не отобьешься, если, что пойдет не так. На днях здесь одного из наших «крабовиков» завалили. Пятьдесят штук зелени, говорят, нес на шхуну, теперь ищи свищи. Может это наши шалят, а может и джапы обнаглели. Местная «Якудза» тоже не дремлет.
— Будь спок, малыш, сегодня я работаю по безналу, и мои денежки переводят в надежный корейский банк, так что брать у нас, кроме чести и совести нечего, — Паша для убедительности похлопал по своим пустым карманам.
— Ну, ну, — хотелось бы верить, — мальчик пожал всем руки и не спеша и на удивление легко двинулся к крутой лестнице, ведущей к морю, где у небольшого деревянного пирса покачивались, красуясь друг перед другом разноцветными «удобными флагами», с десяток пришвартованы шхун, собравшихся здесь со всех уголков Японского моря.
— Гляди, Смагин, даже солнце, что сейчас закатывается в темную бездну океана на западе, не такое яркой и красивое, как у нас в России, и земля другая и деревья, и запахи не те, — размышлял, захмелевший от обильной еды и выпивки, Паша-краб, развалившись в обнимку с пузатым, набитым в тугую долларами, кожаным портфелем на заднем сиденье белоснежного «Цедрика», плавно парящего по полированной, как дорогой рояль, трассе к месту стоянки «Громобоя».
— А ведь чует мое сердце, не спроста «мальчик» про Якудзу вспомнил, я полагаю, японская мафия здесь не причем, наверняка это проделки наших рыбацких бандюков, нашлась же такая гадина.
— Я тоже считаю, что это его бывшие дружки и завалили, — кивнул Смагин головой, — а почему бы Якимуре действительно не перевести деньги по безналу, через банк.
— Ты чего, Игореша, с луны свалился, даже в России многие не хотят связываться с черным налом, никто не хочет, ни один банк не рискнет светиться, к тому же надо иногда платить налоги, иначе загремишь вскоре, как американский гангстер Алько Поне, попавшийся не за убийства и рэкет, а за банальную неуплату налогов. Если же банки и берутся принимать бабки на свой страх и риск, то берут до пятидесяти процентов, тебе это надо…? — Паша ухмыльнулся и уставился в окно, где в наступающих сумерках начала зажигаться пестрая реклама на каждом офисе, каждом мелком магазинчике.
— Вот я сейчас, к примеру, зайду в любой магазинчик и засвечу пачку «зелени» перед продавцом, все, через полчаса я уже буду в кандалах на японских нарах вне зависимости от моего статуса положения, национальности и гражданства, здесь работает закон, хотя то же с пробуксовками, а в России «воры в законе» от правительства грабят честной народ почем зря, начиная от самого дохлого клерка от власти, кончая президентом и его сворой министров и продажных парламентариев.
— Да, Паша, ты меня расслабил своей классикой, так в бреду элегий и угодишь куда-нибудь на «деревенское кладбище», а то и вовсе сгинешь бесследно, — Игорь почесал живот и расстегнул пряжку на брючном ремне и потянулся как кот после долгого сладкого сна. — Как надоели все эти бесконечные гонки, может завязать и жить бедно, но спокойно.
— Бедно ты уже не сможешь жить, парень, не унывай, по приезду снимаемся, ждать нам нечего, деньги при нас, а на берегу всякое может случиться.
— Так ведь ночь на дворе, к тому же понедельник, моряки в этот день не выходят в море.
— Так-то моряки, а мы, Смагин, рыбаки, нам хош понедельник, хош пятница «13», ночь для нас, приятель, мать родная и спрячет и согреет. Хоть от радаров не уйдешь, зато «Орионы» по ночам не летают, а это уже 50 процентов успеха и если надо, значит, уйдем и не задумаемся, в море спокойнее, там все знакомо. Русские сторожевики сюда не заходят, им не положено, а как выйдем из зоны опять сменим флаг, лишь бы «Дубине» на глаза не попасться, ему дуралею рязанскому пофиг, зона, не зона, начнет палить из орудий, тут уж, не до шуток. — Капитан выглянул в окно и расплылся в улыбке.
— Ну, вот и приехали, эй, там, на трапе, — крикнул он, — команде аврал, свистать всех на верх, командир приехал, а вы все спите, сукины дети.
В тот же момент вся шхуна озарилась гирляндами сигнальных огней и прожекторов на мачтах, надстройке и неоновых светильников, вываленных за борт на специальных кронштейнах по такому случаю. Заспанные с по