— Но вы же оставили адрес своей соседке…
— Только потому, что я был с ней в очень хороших отношениях. И то, я попросил, чтобы она не давала никому мой адрес и чтобы сама мне не писала и не приезжала ко мне в течение нескольких месяцев.
— Какая непростительная ошибка! — прокомментировал Гордеев. — Ведь именно она дала мне ваш адрес.
— Да… А вы знаете, как это страшно… Страшно, что тебя найдут, но еще страшнее вот так взять и пропасть без вести, порвать все связи с окружающим тебя прежде миром, стереть себя из памяти друзей, из их собственной истории…
Гордеев отвернулся от Коваленко, а Турецкий терпеливо кивал свидетелю.
Через полчаса Турецкий с Гордеевым совещались о дальнейших действиях. Коваленко, как ему и обещали, был поселен в одной из спецквартир.
— Занимательная история, — говорил Турецкий.
Гордеев смотрел на своего коллегу.
— А что ты так улыбаешься? — спросил его Турецкий. — Все это, конечно, замечательно. Свидетель преступления и все такое… Но на основании его показаний мы ничего сделать не можем. Я надеюсь, ты это понимаешь.
— Понимаю. Он единственный свидетель. А у них свидетелей человек двадцать. Он конечно же мог не увидеть что-нибудь с такого расстояния, на котором он находился, и так далее и тому подобное… Уж мне ли не знать обо всех этих уловках… Но тем не менее свидетель есть! И это большой плюс. И с этим фактом никак не поспоришь. Надо только правильно использовать это обстоятельство.
— Да. С этим мы разберемся. Пока оставь в покое нашего трусливого свидетеля. Подумай лучше, на основе каких фактов нам пока удобнее всего действовать? — Турецкий испытующе посмотрел на Гордеева.
— Автоматная пуля? — неуверенно спросил тот.
— Ай молодец! Какой догадливый! Хвалю, ценю!
Турецкий дружески хлопнул Гордеева по плечу.
18
Еще с самого утра к зданию городской тюрьмы стали подтягиваться люди. Они тащили с собой лозунги, транспаранты, термосы с кофе и чаем, складные стульчики. Приблизительно около одиннадцати часов народ перестал прибывать, разделился на две группы, все заняли позиции, причем каждый хотел оказаться поближе к воротам, из-за этого возникла толкотня и возня. Наконец люди застыли на своих местах и с ожиданием и нетерпением уставились на решетчатую калитку. Только операторы телевизионных каналов все еще продолжали суетиться, выбирая наиболее подходящие ракурсы для съемок. Неподалеку от толпы стояли две черные машины с тонированными стеклами, их окружили несколько крепких ребят устрашающего вида. В воздухе повисла тишина, народ напряженно молчал, то и дело в разных местах раздавались щелчки зажигалок, начинали струиться сигаретные дымки. Наконец из первых рядов послышались неуверенные голоса:
— Кажется, идут. Идут.
— Идут! — уже увереннее подхватывали сзади.
Вскоре все сборище накрыла волна нетерпеливых выкриков:
— Это он! Мы видим! Идут! Идут!
Тюремная калитка открылась, из нее вышел Зайцев в сопровождении охраны, толпа немедленно хлынула к нему. Телохранители тут же взяли его в кольцо и не давали никому приблизиться слишком близко. Зайцев принужденно улыбался и безостановочно махал рукой приветствующим его. Взметнулись вверх плакаты. Раздалось дружное скандирование:
— Зай-це-ва в гу-бер-на-то-ры! Зай-це-ва в гу-бер-на-то-ры!
— Мы те-бе ве-рим!
— Дер-жись, ге-рой!
Но были и другие выкрики. Где-то нестройный хор голосов повторял:
— У-бий-ца!
— Да-ешь са-мо-суд!
— Без-за-ко-ни-е!
Зайцев поморщился, как от писка назойливого комара, но не потерял присутствия духа, еще раз обвел глазами толпу и сделал знак рукой, как бы объявляя о своем желании сказать речь.
— Тихо! Тихо! Говорить будет! — раздалось в толпе. Тотчас все затихло.
Зайцев откашлялся и начал хорошо поставленным голосом:
— Дорогие друзья! Я очень рад приветствовать здесь вас всех. Я должен выразить мою огромную признательность и благодарность всем тем, кто поддерживал меня в эти трудные и беспокойные дни. Всем тем, кто не переставал верить мне, кто не усомнился в моей честности, порядочности и невиновности.
— У-бий-ца! — снова донеслись слабые голоса, но они тут же потонули в громе аплодисментов.
— Я принял это испытание, выпавшее на мою долю, — продолжал Зайцев. — И хочется верить, что принял с честью и достоинством, потому что знал и верил, что за мной стоит народ. И эта провокация направлена не только против меня, но и против русского народа, который избрал меня своим защитником и радетелем. Поэтому мой долг был бороться за справедливость до последнего, не ради себя, а ради всех вас. И мы справились. Вы видите, мы справились! Я на свободе. Но это только маленькая победа в ряду огромных свершений, которые нас ожидают впереди. Нам еще много придется бороться, добиваться справедливости, изобличать предателей и мошенников, воров и убийц, защищать невинных и обиженных. Я обещаю вам, что сделаю все возможное для достижения этих целей, если вы будете со мной.
В толпе раздался восторженный рев, женские крики, аплодисменты. Некоторым смельчакам все же удалось пробиться к Зайцеву и получить автографы. Журналисты выстроились в полукруг и, вооружившись микрофонами, непрестанно задавали вопросы, сияли вспышки фотокамер, звонили телефоны. Зайцеву надоело быть в роли всенародного героя, он вволю искупался в лучах славы, а теперь устал, и ему хотелось домой. Он еще раз поблагодарил всех присутствующих за сочувствие, извинился, сел в машину и уехал. Через пять минут на месте действия завязался крупный мордобой: сторонники Зайцева одолели его противников. Но об этом происшествии сам кандидат в губернаторы узнал уже из новостей, находясь дома и попивая любимый виски. Он ощущал полное блаженство. Только что вышел из горячего душа, пообедал запеченным в духовке парным мясом и теперь расположился перед телевизором со стаканчиком любимого напитка, предполагая весь оставшийся день провести в благостном ничегонеделании. Но надежды разбились в тот самый момент, когда в комнату зашел Сева и доложил:
— Евгений Павлович, вас там спрашивают.
— Сева! — укоризненно произнес Зайцев. — Я же сказал, что меня ни для кого нет.
— Я говорил, но он настаивает. Утверждает, что вы непременно захотите с ним пообщаться.
— Вот как? И кто же там такой самоуверенный?
— Балаш какой-то. Ну что, передать, что вы не можете его принять? — Сева преданно смотрел на хозяина.
— Нет-нет, — засуетился вдруг Зайцев. — Проводи его в кабинет, я скоро подойду.
— Понял. — Сева вышел.
Зайцев заметался по комнате, одной рукой он стягивал с себя теплый махровый халат, другой натягивал брюки, одновременно с этим пытался надеть ботинки. Наконец он был готов, тщательно оглядел себя в зеркало, пригладил волосы и вышел в кабинет. Там вдоль многочисленных стеллажей с книгами уже прогуливался Балаш.
— Добрый день, Евгений Павлович, — мягким вкрадчивым голосом произнес он.
— Здравствуйте, Дима. Чем обязан? — чуть холодно ответил на приветствие Зайцев.
— Рад видеть вас в добром здравии и на свободе, — продолжал гость, будто не слышал вопроса.
— Спасибо, — сухо отозвался Зайцев. — Так для чего вы пришли ко мне?
— Я пришел по делу, — невозмутимо ответствовал посетитель.
— Я и не сомневался, — хозяин начинал нервничать. — Такие, как вы, просто так не приходят. И что же это за дело?
— Хочу предложить вам свои услуги.
— Вот еще, — рассмеялся Зайцев. — Зачем мне ваши услуги?
— Вы ведь хотите стать губернатором? — наигранно удивился Балаш.
— Хочу. Но в ваших услугах абсолютно не нуждаюсь, — отрезал хозяин.
— Почему вы так в этом уверены?
— Вы телевизор смотрите? — насмешливо поинтересовался Зайцев.
— Случается. Было что-то особенное?
— Да. Вы видели, какое огромное количество народа пришло сегодня к тюрьме? Я и так победитель. Ершов сел в лужу, у меня больше нет серьезных соперников. Победа в моих руках.
— Нельзя быть настолько самоуверенным, Евгений Павлович. Политик должен быть осмотрительным и расчетливым. А еще должен знать золотое правило: врагов лучше переоценить, чем недооценить.
— Я объективен. Я вообще по натуре реалист и всегда верно оцениваю ситуацию. Я уверен, что теперь мне нечего опасаться, я на коне.
— Ох, как торжественно звучит!
— Да уж. Ответьте мне, Дмитрий, для чего вы пришли ко мне?
— Видите ли, я не люблю проигрывать и всегда ставлю на победителя. Раньше я работал с вашим конкурентом Ершовым, но тут случился такой казус… Дело гиблое, я оставляю бесплотные попытки вытащить его на поверхность.
— Ну вот, сами подтверждаете, что удача в моих руках! — воскликнул Зайцев.
— Я бы выразился иначе, — мягко поправил Балаш. — В ваших руках много шансов, но еще не победа. А я предлагаю и гарантирую вам именно ее.
— Я чего-то не понимаю? Вы сами себе противоречите.
— Все просто. Свободное волеизъявление народа крайне важно для нас всех и, безусловно, влияет на конечный результат, но… Вы уже догадались, что есть одно маленькое «но»?
— Я вас внимательно слушаю, — насторожился Зайцев.
— Все решает думская комиссия по выборам, вы в курсе?
— Не уверен.
— Могу вас в этом убедить. Любые результаты зависят только от нее. Кроме того, я располагаю одними очень важными материалами.
— Какими же?
— Компроматом на Ершова, — жестко ответил Балаш.
— Но зачем он мне?
— Чтобы укрепить позиции. Черчу приблизительный план действий: сначала состоялся триумфальный выход бессребреника Зайцева из тюрьмы, затем в газетах появится компромат на бывшего лидера в губернаторской гонке, потом… — Балаш выдержал паузу. — Потом я разговариваю с одним очень влиятельным человеком из думской комиссии, и вы — новый губернатор Андреевской области.
— Как интересно. — Зайцев пристально смотрел на Балаша. — Мне нужны гарантии.
— Какие гарантии? — на этот раз искренне удивился Балаш.