Командир вдруг, не отрываясь от обзорной панорамы, уточнил:
– Грязные и без формы?
– Да! Если бы не это, то я бы сразу понял, что это немцы. Мне в первую секунду показалось, что это наши партизаны. Дурак, надо было сразу по ним из ДТ.
– Поэтому они и молчали, Руслан, чтобы не выдать себя. Это не немцы! – воскликнул ротный, осененный догадкой.
– А кто тогда? Кто это может быть?! Они же по-немецки крикнули, я эти слова знаю. Хенде хох – руки вверх и штиль – молчать, – недоуменно сказал танкист.
– Поэтому они такие грязные и практически без формы. Это мародеры немецкие, дезертиры! Сбежали от своих или из плена и теперь в лесу скрываются, нападают вот так по-тихому, чтобы добыть себе продуктов. А не стреляли, чтобы боеприпасы экономить или вообще у них автоматы не заряжены, от того и используют их просто как дубинки. Если бы это был немецкий отряд пехоты, то фашисты сразу бы по вам огонь открыли, а эти только отняли груз и наутек. – Алексей перечислял факты, которые отлично вписывались в его предположение. – И молчали, чтобы себя не выдавать. Понимают, что их ни русские, ни немцы теперь не пощадят. Они ждут, когда граница фронтов сдвинется уже в какую-нибудь сторону и тогда примкнут к победителям. У них должно быть укрытие в лесах… или… открой-ка карту, Руслан!
Омаев быстро вытащил карту и развернул ее на коленях.
– Какие рядом населенные пункты?
– Первый рабочий поселок!
– Это наша территория. – На секунду Соколов оторвался от прибора, глаза у него так же блестели от азарта, как и у повеселевшего от неожиданного открытия Омаева. – На обратном пути сделаем крюк и заедем туда, поговорим с местными. Если будут еще случаи нападения, то сообщим в штаб, чтобы отправили отряд изловить этих…
Он не успел закончить фразу, как горячий чеченец в сердцах воскликнул:
– Падальщики! У нас в горах птицы такие водятся, трупы поедают. И эти так же, на «дороге смерти» собирают продукты с разбитых обозов и питаются ими! На чужой смерти наживаются.
– Правильно ты их назвал, падальщики. – Голос Соколова стал строгим. – Сейчас полчаса отдыха, младший сержант. У тебя два часа времени. Пока будем сдавать груз и я буду докладывать о выполнении операции, ты за это время должен прийти в себя.
– Есть, – тихо выдохнул Руслан, он и сам чувствовал, как от слабости после удара по голове все тело бьет дрожь. Ему требовался короткий отдых.
Он прикрыл глаза и тут же задремал, чувствуя себя в безопасности среди привычного мерного гудения двигателя «семерки», лязга гусениц, запахов машинного масла, дизеля и пороха. Все эти запахи и ощущения стали для него за три года службы радистом в Т-34 родными, ведь для танкиста бронированная машина – это и боевой товарищ, и верное оружие против врага, и родной дом.
Пока Руслан набирался сил, грузовики и сопровождающий их танковый отряд уже прибыли на границу блокадного города. Здесь ящики с провизией и мешки бросились разгружать члены отряда добровольцев: женщины и старики с трудом перетаскивали тяжелую поклажу на телеги, в упряжь которых впряглись несколько человек вместо лошадей, чтобы протащить драгоценный груз по городу до пунктов выдачи продуктовых пайков. Круглолицый, с узкими щелочками глаз, крепыш, дежурный постовой офицер, вдруг схватил лейтенанта за руку и крепко сжал:
– Алексей, ты? Рад видеть, танкист!
Соколов всмотрелся в глубоких сумерках в знакомое лицо и тоже с радостью откликнулся:
– Боря! Ты здесь, вот это повезло! Как я рад встрече!
С капитаном Момашулой, командиром стрелкового батальона, ему довелось вместе участвовать в прорыве блокадного кольца. Два командира, батальона пехоты и танковой роты, сразу сошлись своими спокойными уравновешенными характерами, интересом к искусству войны. Короткая встреча оставила у обоих теплое воспоминание. Поэтому так рад был Алексей увидеть Бориса живым и здоровым на охране подступов к освобожденному городу.
Они крепко обнялись, и Борис увлек товарища в свою времянку, вырытую в земле и укрепленную накатом из бревен:
– Проходи, проходи! У меня тут чай крепкий, в дорогу раньше чем через полчаса не отправишься. Пока разгрузка, успеем с тобой посидеть немного. Ребятам твоим еще документы мой политрук отдаст, засекреченные документы. С грузовиками страшно вывозить.
Соколов не сильно сопротивлялся, хоть и было ему неловко, что тяжелые мешки таскают исхудавшие подростки, истощенные донельзя женщины. Но ведь и ему тоже надо немного восстановить силы перед дорогой обратно. Еще у Момашулы можно расспросить про нападения немецких мародеров без лишних вопросов с его стороны. Соколов даже ждать долго не стал, сразу перешел к важной теме:
– Первый рабочий поселок сейчас наша территория? Сколько дней назад его отбили?
Борис прищурил и без того узкие глаза, во взгляде промелькнуло любопытство. Он, кажется, без лишних вопросов понял, почему речь зашла об этом населенном пункте.
– Уже пятый день, как через него наши войска прошли, от фашистов освободили. Мы с моей ротой его освобождали. Немцев там и не было, с уверенностью говорю, потому что мы там три дня на постое были перед тем, как на границу города перешли службу нести. Поселок крошечный, у меня рядовые в каждой избе ночевали по пять-десять человек, все там как на ладони было.
Он помолчал немного и продолжил:
– Ребята мои мельком кого-то видели по ночам, да и я сам лично сталкивался несколько раз. Но шум не успел поднять, оборванцы какие-то шастали вокруг поселка. Кто такие – непонятно. Но это не дети, взрослые. Русские или немцы – не знаю, перехватить их не успели.
– В лес ушли? – предположил Алексей.
В ответ капитан покачал головой:
– Нет, лес мы сразу прочесали, как постовой их в первый раз заметил. К нам партизаны местные перешли добровольцами, поэтому они в том лесу все тропы и укрытия знают. Никого не было, даже следов не нашли. Ни костровищ, ни полянок вытоптанных или лапника для ночевки. Будто в воздухе растаяли на окраине поселка. Вы тоже с ними столкнулись?
Соколов подробно пересказал, как на отряд с танками напали оборванные немцы и увели грузовик с лекарством и немощным капитаном за рулем. От каждого слова в нем росла уверенность, что он должен попытаться разыскать, где прячутся грабители, может быть, спасти груз и Прохорчука. Момашула опять вторил его мыслям:
– История интересная, а вы сами на обратном пути не пожалейте часа времени, крюк в пару километров сделайте через поселок. Я вам и провожатого выпишу шустрого, он местный, второй день рвется своей семье пайку свою фронтовую увезти.
– А как потом ему назад вернуться?
– Этот вернется, будь уверен, – расхохотался Борис. – Сам увидишь. Только глаз да глаз за ним, ворует все, что плохо лежит. Правда, это с голодухи, не мог удержаться. Я с ним поговорил, сейчас вроде понял, перестал тащить у своих. Посиди-ка, сейчас приведу проводника.
С этими словами капитан исчез за брезентовым пологом, закрывающим вход в землянку. От удушливой теплоты, горячего чая глаза у молодого танкиста начали слипаться. Он и сам уже не помнил, когда ему удавалось высыпаться. Война приучила к короткому тревожному сну, когда мозг не мог отключиться, то и дело проверяя, все ли в порядке, не пора ли бить тревогу. Поток холодного воздуха хлынул снаружи, вырывая его из короткого сна, в котором он увидел Олю, свою невесту. Она только успела улыбнуться ему и прильнуть изящной головкой к груди, как в полумраке времянки зашелестел сухой голос Момашулы:
– Вот, принимай проводника, Владимиром зовут.
– Волощя, как шоварища Лешиша, – прошепелявил резкий голосок.
Алексей всмотрелся в темноту, но увидел лишь небольшую фигуру. Рассмотреть лицо или другую часть тела было невозможно, крохотное тельце целиком утопало в огромных вещах с чужого плеча. Висели по бокам рукава ватника чуть ли не до пола, тонкие ноги могли бы влезть целиком в один из просторных валенков. Борис кивнул на чурку, где расположилось нехитрое угощение для товарища – пара кусков рафинада и кучка черствых сухарей:
– Забирай себе, матери и братьям отдашь.
Алексей не успел даже заметить, как сахар и сухари в одну секунду исчезли с импровизированного стола. Только в воздухе мелькнул черный рукав ватной куртки. Капитан присел на корточки перед мальчишкой и сдвинул ему назад огромную ушанку, которая висела почти до подбородка:
– Володя, ты сейчас проводишь танкистов до поселка. Осторожно веди, как ты умеешь. Если что-то увидишь странное или подозрительное, то сразу сообщи. Партизанского отряда больше в лесу нет, а вот немцы могут быть.
Володя кивнул и лихо сплюнул себе под ноги, Соколов теперь ясно видел его лицо. Мальчику было лет 10–12, и у него не было зубов, лишь голые десна. «Или цинга, или немцы выбили, они могут, гады», – догадался он.
Момашула обстоятельно уточнил:
– Паек не забыл?
Володя хмыкнул, распахнул полу, под которой показался тугой холщовый мешок с провизией, крепко примотанный бечевкой к крошечному тельцу.
Борис снова крепко пожал руку приятелю:
– Ну, доброго пути вам! Буду рад снова повидаться, Алексей!
Они тепло распрощались, а Володька выскользнул бесшумной тенью, несмотря на громоздкий наряд, и уверенно зашагал к танкам, к которым уже крепили тросами ящики с документами.
– Лейтенант Соколов? – Цепкий прищур прошелся по всей фигуре танкиста. – Майор НКВД Зимин, распишитесь в документах, что получили груз под грифом «Секретно» под вашу личную ответственность. Доставить в командный пункт необходимо в срочном порядке.
Алексей, не глядя, черкнул перьевой ручкой в документе, особист вдруг нахмурился, глядя на крошечную фигурку:
– А это кто с вами? Никаких посторонних в машине быть не положено! Груз по грифом «Секретно»!
Володьку вдруг всего перекосило, он захныкал тонко и визгливо:
– Дяшенька, кушы-ыть, кушы-ы-ыть, пожайти-и-и-и. Широта-а-а-а!
Тонкие грязные пальцы потянулись к карману опрятного офицерского пальто. Энкавэдэшник брезгливо дернулся в сторону и буркнул: