– Мундир и штаны тоже снимай! И сапоги!
Немец скривился, но побоялся спорить с советским офицером.
– Ребята, найдите, чем ему прикрыться, до деревни доставите на санях, а пока связанный пускай лежит на ящиках. – Алексей повернулся к своим подчиненным. – План у нас будет такой. Я проберусь на мельницу, представлюсь офицером, которого прислали для возвращения отряда на германские позиции. По условному сигналу вы выходите из села на танке, замаскированные сеном с наших саней. Далее, после второго сигнала, бьете фугасами по мельнице.
– А как же вы, товарищ лейтенант?! – испуганно отреагировал на предложение Соколова Бабенко. – Вы ведь будете внутри, как же мы сможем стрелять?
– Найду предлог, чтобы выйти наружу. Скажем, для проверки местности, чтобы начать вывод отряда. В этот момент выстрелю из ракетницы, чтобы «семерка» начала атаку.
Бочкин, командующий вторым танком, забеспокоился:
– А как же мы? Мы что будем делать?
Алексей покачал головой, как бы ни рвался в бой молодой командир танкового отделения, но сейчас важна будет каждая секунда. С задачей справится один экипаж, а оставить без охраны ценный груз он не может позволить.
– «Пятерки» остаются с обозом в наблюдении. Выставите часового, на дереве пускай наблюдает за сигналами. Только по моему приказу движение к деревне, нельзя рисковать боеприпасами, их ждут десятки машин.
– Есть, – со вздохом согласился ефрейтор.
Алексей дальше продолжал отдавать приказы:
– В «семерке» идут Бабенко, Логунов башнером, Омаев на ДТ, вдруг понадобится пулеметный огонь. Остальные остаются с грузом.
Он начал стягивать с себя комбинезон, а потом гимнастерку, переодеваясь в форму пленника прямо на морозе. Шустрый Омаев уже тащил из танка ракетницу с заряженным патроном. Василий Иванович выспрашивал детали, остальные танкисты бросились к тяжелым ящикам, чтобы вытащить снизу сено и связать его в стог.
После преображения ротного командира Логунов восхищенно прицокнул языком:
– Алексей Иванович, фриц из вас просто отличный, хоть сейчас к Гитлеру на прием.
Форма была большевата, но сидела неплохо. Светлые волосы и голубые глаза добавляли образ настоящего арийца, сверху Алексей накинул ватную куртку, так как шинели у задержанного не было. Но все равно стоило распахнуть полы ватного одеяния, как становился виден железный крест на груди, погоны, лычки германского обершутце.
От мороза в замызганных тонких сапогах ноги мгновенно свело холодом, поэтому Алексей дал отмашку, чтобы все встали на свои позиции и начали операцию. Сам он вскарабкался на броню «семерки», проехал до начала села и там соскочил с танка:
– Вы идите по центральной улице, до последних домов. Как только я выйду первый раз из постройки, то поднимайтесь, замаскированные, по холму к засаде. Ориентир – старая мельница. Огонь после пуска красной сигнальной ракеты.
– Сделаем, товарищ командир. – Логунов тревожно вглядывался в белый холм, сахарная голова которого торчала над крышами домов. – Вот что, товарищ лейтенант, если через полчаса вы не подадите сигнал, то мы туда без всяких маскировок наведаемся и разнесем все по бревнышку! Так и знайте! Мы своих у врагов не бросаем.
– Да, товарищ командир, Алексей Иванович, – поддержал его Бабенко. – Пускай это будет запасной план. На случай, если… – выговорить страшные слова он не смог. Язык не повернулся сказать, что план может дать сбой и командир окажется в плену у обозленных фашистов.
Соколов спрыгнул с брони, повернулся к своим танкистам:
– Все в порядке будет, товарищи, я справлюсь! – И он зашагал вдоль плетней деревенских огородиков.
С каждым шагом холод пробирался все глубже под чужое обмундирование, Алексей не обращал внимания, как постепенно застывают руки, повторял про себя лишь одно имя: «Офицер Карл Дорвельц» – имя командира танковой группы, которого он когда-то взял в плен. Сейчас же планировал воспользоваться его данными, если вдруг немцы начнут задавать слишком много вопросов. За десять минут Соколов прошел вдоль деревни, а уже через четверть часа поднимался по холму, не оглядываясь назад. Он и так знал, что за ним наблюдают через триплекс визоров башнер, водитель и пулеметчик советской «тридцатьчетверки». Наблюдают и считают каждую минуту, проведенную на холме.
До черного покосившегося здания оставалась буквально пара шагов, когда в тишине он услышал щелчок взведенного курка – его взял на прицел наблюдатель, находившийся в старой мельнице. Высокая и узкая башня тянулась вверх, среди прогнивших от времени досок зияли широкие щели, через которые так легко держать на мушке. Соколов замедлил шаг и заговорил на немецком языке:
– Эй, я офицер Дорвельц третьего соединения абвера. Я прислан на вражескую территорию, чтобы вывести вас отсюда как можно быстрее. Русские наступают, надо сейчас же выдвигаться в лес и выходить к нашим позициям в Демяновскому выступу, пока Красная армия не добралась до Онуфриева и не замкнула кольцо. Эй, вы слышите! С вами разговаривает офицер, немедленно отвечать!
Во время разговоров с Карлом, тот неоднократно жаловался, что в армии вермахта не принято панибратство, да что там, не приветствуется даже вежливое обращение офицеров к рядовым. Одни грубости и крики. Именно потому Соколов сейчас безбоязненно рявкал, вживаясь в роль немецкого военного высшего чина. После его окрика заскрипела дверь и в щель показался испуганный солдат с автоматом в руках:
– Господин офицер, не кричите, умоляю. Вдруг услышат в деревне. Проходите, неужели про нас вспомнили? Мы думали, что нас бросили на произвол судьбы.
Соколов недовольно поморщился и, продолжая ворчать, вошел в здание мельницы:
– Перестань причитать, лучше скажи, сколько вас осталось здесь? Если много оружия, придется его бросить, слишком тяжело тащить. Берите только автоматы, никакой артиллерии.
Со всех сторон в полумраке шуршали шаги, заскрипела старая лестница. Дежурный радостно воскликнул в темноту своим товарищам по несчастью:
– Здесь офицер Дорвельц из абвера! Нас спасут!
– Не орать, – зашипел Соколов, хотя внутри обрадовался, что не придется даже представляться, шокированный его появлением рядовой сделал все сам. – Молчать! У вас десять минут, чтобы приготовиться к отступлению! Где старший?! Доложить о составе группы!
– Я здесь, господин офицер! – гаркнул над ухом простуженный голос. – Капитан Золингер, численность группы тридцать единиц личного состава.
– Артиллерию приказываю оставить! – прошипел Соколов.
– Господин офицер, а что с документами? Их тоже оставить с минометами и гранатами?
Соколов с размаху пихнул немца в плечо и почувствовал под пальцами сырое сукно шинели:
– Идиот! Ты деревенский идиот, Золингер, конечно, бумаги брать с собой. Даже не смей спрашивать, ради них меня и прислали. Или ты думаешь вермахту нужны ваши трусливые зады? Выносите сейчас же их из этого клоповника! Я должен лично убедиться, что с бумагами все в порядке!
– Нас могут увидеть из деревни, господин офицер, – прохрипел Золингер.
Но Соколов нагнулся и поймал ручку тяжелого чемодана, рванул на себя.
– Молчать! Боится стариков и детей, будто глупая бабенка! Тебе никогда не получить креста на грудь с такой трусливой душонкой. Построй своих солдат, капитан, я проверю документы, и мы сейчас же выступим по лесному коридору.
Соколов прошагал к щели двери, толкнул хлипкую створку и прикрыл глаза от солнечного света. В спину врезался мягкий живот капитана, тот шел следом за внезапно появившимся офицером абвера. При свете закатного солнца Золдер вцепился колючим взглядом в прибывшего, ощупывая его с ног до головы. Форма офицера, расстегнутая из щегольства куртка, чтобы был виден наградной крест, белая кожа, голубые глаза – типичный служака абвера, нахальный молодчик, который думает только о наградах и жалованье. Соколов зашагал с тяжелым чемоданом вдоль стены постройки.
– Куда вы, господин офицер? Вы хотите уйти без нас? – заметался в испуге капитан.
– Ты идиот, Золингер?! Я что, по-вашему, должен перебирать секретные бумаги на виду у целой деревни, чтобы сюда примчались партизаны? Заходите за здание немедленно!
Он ворчал и ругал капитана, который хвостом следовал за офицером в страхе, что тот, получив секретные документы, бросит их на произвол судьбы за линией фронта. Хотя сам разыгрывал спектакль, чтобы отвлечь внимание капитана от ползущего из деревни стога сена. Невысокий бурый холмик становился все ближе и ближе, через несколько секунд уже можно будет услышать звук двигателя «тридцатьчетверки». Надо немедленно подавать сигнал о начале огневого штурма, пока немцы не посыпались как горох через щели старой мельницы наружу с гранатами и минометами. Вот только как избавиться от назойливого капитана? Соколов повернулся к Золингеру:
– Слушайте, капитан, вы правильно догадались. Абверу нужны документы, никто не собирается вас отсюда вытаскивать. Зачем рисковать ради кучки тупой солдатни. Только вы мне нужны, капитан. Одному сложно пробираться через посты русских, да и я вижу, что ваша голова отлично работает. Предлагаю просто исчезнуть отсюда вдвоем, пока эти олухи сидят в развалине. Прямо сейчас направляемся на лесную поляну, перетерпим до ночи и по моим меткам выберемся через советские заставы к своим. Ну же, решайтесь, или оставайтесь тут гнить с этими деревенщинами!
– Конечно, конечно, офицер Дорвельц! Я готов, я готов служить вермахту, абверу. Да, давайте уходить, как можно быстрее, здесь так опасно!
Соколов пружинисто зашагал, забирая левее, чтобы как можно дальше отойти от мельницы. Капитан пробежал следом несколько шагов с натуженным сопением, а потом удивленно спросил:
– Почему мы движемся к деревне, господин офицер? Эта не та дорога, нам нужно немедленно в лес, в укрытие!
– Не бойтесь, капитан! У меня есть оружие, оно спасет нас! – Соколов на ходу вытянул из-за пазухи сигнальный пистолет.
Золингер даже не заметил его движения, он тыкал в немом ужасе пальцем в движущийся холм из соломы, из которого показалось грозное дуло танковой пушки. Красная ракета взмыла вверх, выстрел! От фугасного заряда обрушился угол здания, с воем ослепленные светом и огнем немецкие солдаты заметались по периметру под обваливающимися досками ветхого здания.