но. Знатоков немецкого у нас не было, так что на случай чего и не отболтаемся. Правда, румыны вряд ли хорошо по-немецки говорят, а немцы не лучше понимают румынов. С учетом того, что и в Румынии могут быть всякие там другие народы, которые и сами по-румынски не очень знают… Ну надо же на что-то надеяться!
…Мимо немецкой батареи прошли тихо, не обращая внимания, и на нас тоже не обратили внимания. Потом, услышав мерный топот, быстро смылись с дороги и пропустили большую группу немцев. Но они шли от Станички, так что дальше с ними не столкнемся.
Да, местность понижалась, впереди были уже видны вспышки орудийных залпов на другой стороне бухты, разрывы на этой, треск пулеметов и прочая музыка боя. Я шагал впереди, стараясь печатать шаг (ну, чтоб выглядеть не крадущимся, а спокойно марширующим, куда послали), и размышлял, как быть дальше. Особенно меня интересовала дилемма – идти до упора вперед, или, может, затаиться до света, а дальше уже прорываться засветло. И нас свои увидят, но и немцы тоже.
И вот тут нас окликнул немецкий часовой:
– Хальт!
И еще что-то, мне не понятное.
– Руманешты! Герр официр, руманешты!
И дальше влепил адскую смесь из английских и латинских слов – что смог, то и выдал. Что это означало бы в итоге – не спрашивайте, сам не знаю. Впрочем, если бы это не сработало, то в правой руке уже давно был наготове парабеллум. Последний довод короля для тех, кто не лингвист.
Немец раздраженно отозвался длинной тирадой, из которой я разобрал только слово «задница». Такие у меня познания немецкого. Ладно, пусть раздражается на непутевых союзников, а мы пойдем дальше. Скомандовал: «Рушь!» – и двинул дальше.
На это случай мы так и договорились, что после этого слова все идут дальше и не стреляют. Когда надо бить – другое слово.
В итоге немцы нам не помешали. А вот момент соединения как-то целиком не запомнился. Наверное, потому, что шел уже как автомат, на одних рефлексах. Голова – она не железная и на контузию с маршем не рассчитана. Помню, что контакт налаживали с помощью «большого морского загиба» с обеих сторон, после слов высокого давления он и наладился, так как загибали одинаково.
…Документы проверили, своим признали, здоровых ребят моих распределили по группам, а раненых отправили в подвалы рыбзавода. Добрел туда я и свалился. Повязку мне начали менять уже полуотключенному. А как рванули присохший к ране бинт, то от боли и совсем…
Не то проснулся, не то очнулся уже днем. За ночь рана не кровоточила, на ногах стою – значит, без меня большевики не обойдутся, поскольку канонада такая, что и в подвале слышно. И новые раненые прибывают. Попить мне дали, а вот на умывание воды не предусмотрено. Ладно, сам найду.
Сестричка как раз перевязала очередного раненого и устало присела у стены. Чувствуется, что упала бы и поспала, но нельзя. Подошел к ней, тронул за плечо. Она вскинулась, глянула на меня покрасневшими от бессонницы глазами.
– Не вскидывайся так, сестренка, ты мне документы и оружие отдай, а я пойду опять в бой. Полежал – и хватит.
– Сейчас…
Боеприпасов у меня сильно поменьшало, и гранат уже нет. Ну, это понятно, люди воюют, а мне в подвале лежать столько не надо.
А тут как раз морячок приволок раненного в бок и лицо. Будет мне поводырь, потому как куда идти, я не знаю. На выстрелы, конечно, выйду, но лучше с поводырем. Сунул сестричке трофейных леденцов, пакетик которых у меня завалялся, и пошел вслед за связным, а по дороге мы поговорили.
Моряка звали Алексеем, и был он из группы Жернового. Он меня и просветил, что командира группы (здесь в отряде рот и батальонов нет) зовут Иван Васильевич, звание – старший лейтенант, и как командир он на пять. Пожаловался, что второй день с патронами туго, больше стреляют из трофейного оружия, которого много набрали после высадки, потому как фрицы драпанули без задних ног, а часть и без штанов. Даже пару пушек оставили. Насчет пожевать – то же самое. Экономить надо. Часть поели, а когда еще будет…
Я в ответ сказал, что я из береговой артиллерии, а потом служил в бригаде Гордеева. Высадили нас в Озерейке, только я от бригады оторвался и с теми, кого нашел, вышел к ним.
– А, я думал, что ты с той стороны бухты прорвался…
– Я не настолько везучий. Хотя дошли и в пути никого не потеряли…
Старший лейтенант оторвался от бинокля, глянул на меня, выслушал мой доклад. Остановил взор на бинте, что торчал из-под шапки.
– А ты, старшина, не переоценил свои силы?
– Никак нет, товарищ старший лейтенант! А если даже и свалюсь, то отлежусь и продолжу воевать!
– А ты сам откуда, из катерников?
– Бригада полковника Потапова, сто сорок второй отдельный батальон.
– А как сюда попал, вас же сюда к нам не высаживали?
– С боем прорвались от Озерейки. Мы там десантировались.
– Хорошо вышло. А где остальные? Нам бы твой батальон пригодился.
– Со мной вышло меньше десятка человек. Где остальные – не знаю, наверное, в Глебовке или около. Пляж и поселок румыны снова захватили.
– Ладно, старшина, с этим потом разберемся. Тебе Алексей рассказал, что у нас тут с патронами негусто?
– Так точно. Стрелять одиночными, гранаты – только по группам, а больше трофеями пользоваться.
– Тогда пошли за мной, сейчас пойдем брать тот домишко, когда возьмем его, гадам будет куда хуже, чем сейчас…
Куда попали не раненные мои спутники – не знаю. Больше никого из них я не видел. Наверное, их взяли в другие боевые группы Куникова, ибо было их восемь, а плацдарм был хоть и небольшой, но не пятачок размером с окоп на отделение, где ты всех видишь и даже в гости сходить сможешь…
Воевать было тяжело. Не только потому, что немцы очень старались сбросить нас в море, а для того и атаковали, и бомбили, и обстреливали. Тяжело было и в иные часы, когда можно было бы отдохнуть, да и обязательно нужно, а не мог. Терзали мысли о своей роли в произошедшем. Уже не о том, что будет, а о том, что было и что конкретно я сделал.
Не как боец бригады, а как некто вроде командира, хотя командиром я был слегка самозваным, ибо никем не был уполномочен на командование.
Голова не отдыхала, а подбрасывала размышлений, каков я был в качестве командира в Озерейке, и что из этого вышло. Конечно, меня извиняет то, что и на действительной я был только ефрейтором, а здесь старшиной второй статьи, то есть еще только на ступеньку выше. А значит, могу командовать расчетом, группой, максимум отделением. Уровень не слишком высокий, а вот выдержал ли я его? Наверное, да. Командовал я в основном не более как десятком людей, некоторое время оборонял «опорный пункт», потом с ними же прошел десятка полтора километров и вывел подчиненных из окружения (можно и так сказать).
А вот с обязанностями коменданта Озерейки? Скорее нет, чем да. Ведь я не смог организовать связь как с командиром ушедших на Глебовку товарищей, так и с командованием операцией, не смог и создать прочную оборону поселка. Да и связь внутри поселка, между всеми тремя опорными пунктами – тоже не смог.
Теоретически я все это мог. А практически? Как бы я это делал лично сам, с плохо работающей головой после раны и контузии? Смогли бы салажата мои пойти в контратаку и сокрушить румын? С трудом в это верится.
Связь – ну не было у меня ни одного радиста, так что перерывать танки и битые корабли в поисках рации смысла не было. Даже и нашел бы и нажал на какие-то кнопки или тумблеры повернул – а всякие там позывные, волны, коды и прочее? Кто бы мне поверил, что некий старшина с ними разговаривает, а не забавляющийся немец? И даже та же связь внутри поселка – ну, сам я много бы не побегал. А салажата еще и стрелять должны, ибо если будут бегать с приказами, тогда и стрелять-то и особо больше некому. Вот и раздвоись, чтоб один и тот же и стрелял и носил донесения!
От таких мыслей не спалось и не отдыхалось. Не мог я понять, лучше я сделал или нет. А спросить кого-то из бывших подчиненных я не мог. Возможно, меня бы и высоко оценили, ибо еще шесть человек не легли бы на озерейский пляж, но все же, все же…
Особо тяжело было следующие два дня, но тут на плацдарм пришло подкрепление. Начали высаживаться те части, которые не попали в Озерейку.
Парашютно-десантный полк, часть моей бригады, бригада Красникова.
Из моей бригады пока было немного. Мой батальон остался где-то там, один батальон был увезен в Туапсе, а потому запаздывал, так что комбриг Потапов остался с одним батальоном и бригадными ротами автоматчиков и разведчиков.
Пока мы отбивали атаки, две оставшиеся в строю после Озерейки канлодки высаживали подкрепление на пристань рыбозавода и изощрялись, как высадить туда же артиллерию и стодвадцатимиллиметровые минометы. Так просто это не получалось. Больно жидкая была пристань, да и никаких грузоподъемных устройств на ней. Потому на тяжеленный миномет заводили оттяжки, а попросту говоря, тросы, корабельная стрела сгружала «самовар» за борт, а дальше «Эх, дубинушка, ухнем», и вручную миномет вытягивался на берег. Так мне потом рассказали участники этой операции. Эх, царские инженеры не рассчитали, что потребуется от их корабля через четверть века…
Подошедшие батальоны морпехоты переменили ситуацию. Если до этого десант с трудом удерживал плацдарм, за счет стойкости и мощного артогня с другого берега, то сейчас было уже чем ударить. И ударили, как в сторону города, практически продвинувшись до него самого, так и в сторону Колдуна. Чертова многоглавая гора еще попила из нас кровушки, ибо взять ее удалось полностью через несколько месяцев, но плацдарм уже получил порядочные размеры, и уже батальонный миномет его насквозь не простреливал. Наш комбриг тогда, как передавали, высказался, что было бы у него еще батальона три, то он бы взял город. Может, это и было так, ведь резервы врага кажутся неисчислимыми, а потом может выясниться, что последний батальон мог его сломать. Такое бывало и раньше, бывает и сейчас.
Я узнал о том, что на плацдарме уже наша бригада, не сразу, а только когда столкнулся с Василием Нежиловым из соседнего батальона. Мы с ним вместе госпиталь украшали, только у него рана зажила быстрее моей. Конечно, долго нам говорить не дали, поэтому Вася наскоро сказал, что их батальон и комбриг тут, а о нашем батальоне и комбате Кузьмине они не знают. И побежал дальше. Я же, как смог, пошел к Жерновому и стал проситься обратно, в родную бригаду. Старший лейтенант моей просьбой оказался не очень доволен, потому как людей было мало, а бои еще не закончились, но пообещал, что как только будет возможность, меня отпустят и сопроводительную бумагу дадут, что был тут такой и с… и по… не просто груши с елки околачивал, а воевал и при деле был.