дцать четыре человека, очень дружных между собой. Большинство из них состояло во время последней экспедиции в свите либо Эдуарда III, либо Эдуарда Вудстокского.
В число рыцарей-основателей вошли и три иностранца. Жан де Грайи, капталь де Бюш, являлся признанным лидером проанглийски настроенных дворян Гиени. Санше, сеньор д’Абришикур, был выходцем из известной пикардийской семьи, также сплотившей вокруг себя сторонников Англии в этом регионе. Брабантец Генрих Эм зарекомендовал себя отличным воином как в боях с французами, так и на турнирах.
Тем не менее принцип формирования орденского братства остаётся до конца не понятым — многим доблестным рыцарям пришлось долгие годы ждать вакансий, а некоторые так и не дождались этого — к примеру, Джон де Вер, граф Оксфордский, ближайший сподвижник Эдуарда III и принца Уэльского. Ясно лишь одно: орден создавался с целью объединить молодых талантливых рыцарей, которые должны были стать надёжной опорой и самому королю, конечно, но в первую очередь — юному Эдуарду Вудстокскому, чей талант военачальника и тяга к военным предприятиям к тому времени для всех были вполне очевидны.
Тем не менее в статуте ордена главное внимание уделялось отнюдь не мирским, но духовным делам. Рыцари обязаны были жертвовать на заупокойные мессы: «Решено, что члены превосходнейшего ордена, как только им станет известно о смерти кого-либо из их товарищей, должны оплатить мессы по душе умершего. И король должен оплатить 800 месс, принц Уэльский — 700, каждый герцог — по 600, каждый граф — по 300, каждый барон — по 200, и каждый рыцарь-бакалавр — по 100 месс»10. Также им вменялось в обязанность не жалеть средств на содержание коллегии каноников[48] Виндзора. Кроме того, ни один член ордена не мог пройти через Виндзор, не отстояв мессы в часовне Св. Георгия. Присутствие на ежегодном празднике в честь этого святого было обязательным для всех без исключения.
Кстати говоря, в статуте ордена ни слова не было сказано о необходимости участия в турнирах — как, например, было сделано в правилах кастильского ордена Ленты. Рыцари Подвязки не давали необдуманных клятв вроде обета никогда не отступать в бою — как клялись члены французского ордена Звезды. Вполне вероятно, что именно такой взвешенный подход к обязанностям рыцарей если не определил, то уж точно способствовал долголетию братства, которое существует до сих пор и в полной мере сохраняет свой престиж.
Учреждение ордена Подвязки состоялось 23 апреля и сопровождалось пышной церемонией. Вот как описывал её современник: «В день святого Георгия король устроил большой праздник в Виндзорском замке. Он учредил там часовню с двенадцатью священниками и основал странноприимный дом, где бедные рыцари, которым не хватало собственных средств, могли бы получить достаточное содержание для служения Господу — из даров учредителей. Возле короля стояли другие поручители этого странноприимного дома... Все они были одеты, как и король, в сюрко красновато-коричневого цвета, усыпанные подвязками тёмно-синего цвета, а также носили подобные же подвязки на правой ноге, и голубые мантии с гербом святого Георгия на плечах. Так одетые, они выслушали мессу с непокрытыми головами, которую служили епископы Кентерберийский, Уинчестерский и Эксетерский. А затем они все вместе сели за стол для пира в честь святого мученика, по имени которого они, собственно, и назвали это наиблагороднейшее братство — sancti Georgii de la gartiere»11.
Когда орден был полностью сформирован, а все его члены назначены, принц Уэльский за свой счёт приказал изготовить орденские знаки отличия. В его счетах записано: «Двадцать четыре подвязки, изготовленные для принца и купленные в тот же день — рыцарям братства Подвязки»12.
В истории создания ордена Подвязки до сих пор остаётся много неясностей. Принято считать, что он был основан в 1348 году, но по поводу этой датировки до сих пор ломаются копья. Разные хроники указывали разные годы, а Фруассар так вообще путал время основания ордена с попыткой создания Эдуардом III некоего подобия артуровского Круглого стола в 1344 году. Не известны точно обстоятельства, связанные с появлением братства на свет. И, наконец, совершенно не ясно, почему в качестве символа была выбрана именно подвязка.
Одним из первых высказал свою точку зрения на событие, ставшее толчком для создания ордена, монах бенедиктинского аббатства Клуни Мондоно Бельвалети в своём трактате, написанном в 1463 году. Он напрямую связал его название с предметом женского туалета: «И существуют многие, кто утверждает, что этот орден имеет своё происхождение от особы женского пола»13.
Эту гипотезу развил и снабдил конкретными подробностями только Полидор Вергилий[49] — в 1534 году, то есть, без малого два столетия спустя! Он подвёл под неё нешуточную теоретическую базу, возведённую на принципах эволюции от скромного к величественному: «Распространённая легенда гласит, что Эдуард поднял с пола подвязку, которая ослабла и упала с ноги королевы или любовницы, как иногда случается. Некоторые из знатных мужей заметили это и начали шутить по сему поводу, а он [король] сказал им, что пройдёт немного времени, и подвязку, подобную этой, они будут высоко чтить. И спустя недолгое время он основал орден и дал ему это название, чтобы показать, что его знать судила о нём неверно. Такова распространённая молва. Но английские авторы, стыдливые и суеверные, возможно, боялись подвергнуться обвинению в оскорблении величества за подобное недостойное описание, и предпочли умолчать об этом. Как будто никогда не бывало, что из неприметного и скромного впоследствии вырастало нечто величественное. Например, существовало ли что-либо, [ранее] почитаемое многими людьми столь же неприглядным и презираемым, как обритая голова? А ныне она является исключительным признаком, по которому мы отличаем голову священника от головы непосвящённого»14.
Считавший себя серьёзным историком Вергилий сомневался в достоверности легенд о короле Артуре и точно так же не был убеждён в правдивости рассказанной им самим истории о подвязке. Он называл её fama vulgi, или «распространёнными слухами». Тем не менее эта же версия всплыла вновь у Кэмдена и Сэлдена[50] в конце XVI и начале XVII века. Они внесли от себя в легенду дополнительную интригу, назвав любовницу короля по имени. Якобы, ею была Джоанна Прекрасная Дева Кента, графиня Солсберийская по титулу своего мужа Уильяма Монтекьюта, ставшая впоследствии супругой Эдуарда Вудстокского, принца Уэльского. История в величайшей степени неправдоподобная, хотя попытки обвинить короля в изнасиловании графини Солсберийской — неважно, какой конкретно — предпринимались неоднократно. Жан ле Бель, к примеру, заявлял, что подобное произошло в 1342 году, причём он имел в виду не Джоанну, а Кэтрин Грандисон, мать вышеупомянутого Уильяма де Монтекьюта, графа Солсберийского: «Любовь к этой даме так заполнила его сердце, что он не мог противостоять и противиться ей, он не мог изгнать её. И, наконец, столь велика была над ним власть любви, что он совершил поступок, который сам же заклеймил бы и отверг. Когда завоевать благородную даму ему не помогли мольбы, он сделал это силой»15.
За Жаном ле Белем сомнительную байку повторил Фруассар, предусмотрительно убрав из неё, правда, прямой намёк на изнасилование: «Затем он покинул даму, сказав: “Моя дорогая дама, да хранит вас Господь до моего возвращения. Я умоляю вас подумать, и ответить мне по-другому”. “О, мой сир, — ответила дама. — Отец наш преславный наставит вас на путь истинный и убережёт от неприглядных и бесчестных мыслей. А я же и ныне, и всегда готова смиренно служить вам к чести вашей и моей”. Король удалился в изумлении и замешательстве, и отправился со своей армией преследовать скоттов»16.
Во второй половине XVII века историк Элайес Эшмол откровенно назвал эту историю байкой, справедливо напомнив об аналогичных легендах, ходивших по поводу основания бургундского ордена Золотого Руна и малоизвестного савойского ордена Цепи. Во всех трёх случаях романтические истории не имели абсолютно никаких документальных подтверждений. Эшмол пошёл дальше и предположил, что девиз ордена Подвязки — Honi soit qui mal у pense — представляет собой недвусмысленное отражение претензий Эдуарда III на французский трон, а вовсе не оправдание леди, потерявшей по неосторожности часть своего туалета или — в других интерпретациях — даже честь. «Позор тому, кто думает об этом плохо» — ответ на попытки дискредитации французских амбиций английского короля.
В защиту этой версии говорит и то, что само слово Garter, давшее имя ордену, использовалось в средневековой Англии крайне редко. Точнее сказать, в письменных источниках оно промелькнуло лишь единожды — у некоего Уолтера Биббесуорта в его поэме «Трактат», служившей тогда своего рода учебником французского языка для английской молодёжи17. И там было указано, что оно обозначало вовсе не интимную часть дамского одеяния, а предмет, который предназначался для поддержания шоссов у модников-оруженосцев. Раз уж об этом зашла речь, то даже форма геральдической подвязки крайне необычна: это не полоска ткани или шёлка, а ремешок с пряжкой и отверстиями. Честно говоря, его изображение, которое сейчас легко увидеть на гербе Великобритании, напоминает скорее пояс — один из важнейших символов, использовавшихся во время церемонии посвящения в рыцари.
Вопросов много, ответов на них не меньше, и каждый может выбрать тот, который ему больше по душе. Но, как бы то ни было, орден с этим названием, с этой эмблемой и с этой легендой стал одним из самых знаменитых рыцарских орденов в мировой истории.
Страшная эпидемия, поразившая Европу в конце 1340-х годов, не была, естественно, карой господней за греховность двора Эдуарда III, как уверяли хронисты. Нравы и развлечения знати в других странах и в другие времена были ничуть не более пуританскими. Вирус чумы проник в начале октября 1347 года в Сицилию и быстро распространился по всей Италии, выкашивая до половины жителей больших городов. Зимой 1348 года чума добралась до портов Южной Франции — Нарбонна, Марселя и Монпелье. К июню она захватила Руан и Париж. В июле сестра Эдуарда Вудстокского Джоанна, которая направлялась в Испанию для вступления в брак с Педро Жестоким, сыном короля Кастилии Альфонсо XI, умерла от этой страшной болезни в Бордо.