При виде приближающегося врага Эдуард Вудстокский приказал капталю де Бюшу взять 60 латников и 100 конных лучников, зайти французам в тыл и развернуть штандарт с крестом святого Георгия в знак того, что он достиг намеченной позиции. В ожидании сигнала англичане сдерживали атакующую королевскую баталию, которой удалось дойти до их фронта без больших потерь. Но как только капталь завершил свой манёвр, обогнув левый фланг неприятеля с северо-востока, взревели трубы, и латники принца во главе с сэром Джеймсом Одли ринулись в атаку, остановив наступление. Одновременно в тыл французам ударил отряд капталя де Бюша.
После долгого и яростного боя французы были отброшены к реке. Если верить более поздней традиции, битва закончилась на Александровом поле между Миоссоном и деревушкой Ле-Борд. Здесь во второй половине дня телохранители короля были окончательно разбиты. Именно тут пал Жоффруа де Шарни, до последнего защищавший короля. Сам Жан II сдался либо Дени де Морбеку, рыцарю из Артуа, либо Бернару де Труа, гасконскому рыцарю. Похоже, что в суматохе битвы де Морбек потерял своего пленника, который был вторично пленён де Труа. Чьи притязания имели под собой больше оснований, принц так и не смог решить, поэтому ежегодным пенсионом были вознаграждены оба рыцаря. Среди пленников оказались также четырнадцатилетний принц Филипп[75] и множество знатных дворян.
Англичане и гасконцы преследовали бегущих французов до самых ворот Пуатье. Затем по традиции победители обосновались на ночь в лагере побеждённых. В нём было найдено большое количество драгоценностей — так, Эдуард Вудстокский впоследствии приобрёл для себя за восемь фунтов 12 шиллингов шесть пенсов серебряный корабль или неф, предназначенный для украшения стола короля Жана II, а также его корону и знаки отличия рыцаря ордена Звезды. Кроме того, англичанам досталось много провианта, от недостатка которого они страдали последнее время. Принц устроил пир для своих приближённых и пленных французских дворян:
«Когда наступил вечер, принц Уэльский дал обед в своей палатке для короля Франции, его сына монсеньора Филиппа, монсеньора Жака де Бурбона и большого числа графов и баронов Франции, попавших в плен. За столом, стоявшим на возвышении и богато накрытым, сидели король Жан, монсеньор Жак де Бурбон, монсеньор Жан д’Артуа, граф де Танкарвиль, граф д’Этамп, граф де Даммартен, граф де Гравиль и сеньор де Партенэ. Прочие сеньоры, бароны и шевалье разместились за другими столами. Сам принц прислуживал за королевским столом, выказывая большое смирение, и не садился за него, несмотря на все просьбы короля. Он говорил, что недостоин такой чести, что не подобает ему сидеть за одним столом со столь великим принцем и с таким доблестным мужем, каковым тот проявил себя в минувший день»63.
Фруассар, как всегда, ради красного словца весьма вольно обошёлся с истиной. Принц Уэльский был в меру куртуазен, а также искренне почитал отвагу в бою. Однако он вряд ли опустился бы до столь карикатурного уничижения, которое нарисовал хронист. Естественно, по заведённому порядку Эдуард поначалу мог сам поднести первое блюдо пленному королю, но затем ему по статусу положено было сесть за стол рядом с ним и принять участие в пире.
Тем временем на поле боя начался поиск раненых и погибших. В тяжёлом состоянии был найден сэр Джеймс Одди, во время последней атаки сбитый с коня. Его немедленно перенесли в лагерь, а Эдуард Вудстокский, переживая за друга, покинул ужин и своего высокорожденного пленника, и поспешил проведать друга. Он хотел лично убедиться, что о нём позаботятся должным образом. Потери англичан оказались намного меньше, чем у французов, хотя точное количество убитых и раненых в армии принца невозможно назвать даже приблизительно. Достоверно известно лишь то, что погиб сэр Роберт Брэдстон, состоявший в свите принца с 1344 года, и пало около 40 латников.
Список потерь французской стороны также далеко не полон, но выглядит куда внушительнее. Около восьмидесяти знатных рыцарей и дворян и сорок оруженосцев были похоронены в доминиканском монастыре Пуатье. Перечень погибших открывали недавно назначенный коннетаблем Готье VI де Бриенн, герцог Афинский, великий камергер Пьер I, герцог де Бурбон, маршал Жан де Клермон сеньор де Шантийи, а также доблестный Жоффруа де Шарни сеньор де Лире, чьё тело впоследствии было перезахоронено в Париже. Среди убитых опознали местных сеньоров, в том числе Жана, виконта де Рошешуара, Ги VII, сеньора де Ларошфуко, и Рено V, сира де Понса, с сыном.
В плен, помимо короля и его младшего сына, попали маршал Арнуль д’Одреем, Жак де Бурбон, граф де Ла-Марш, Гийом де Мелён, архиепископ Санский, Бернар, граф де Вантадур, Жан д’Артуа, граф д’Э, Гишар д’Англь[76]. Всего на поле боя, по словам хронистов, осталось лежать до 2500 одних только французских латников, а в плен попало от 1974 до 3000 воинов, включая тринадцать графов, пятерых виконтов, двадцать одного баннерета и 1400 рыцарей. Как обычно, надо иметь в виду, что эти числа наверняка сильно преувеличены.
Переоценить значение победы, одержанной Эдуардом Вудстокским, сложно. Власть Парижа над Пуату серьёзно ослабла. Часть местных сеньоров перешла на сторону англичан — например, Гишар д’Англь, который впоследствии превратился в одного из самых верных и деятельных сторонников принца. Боевой дух французов был катастрофически низок, повсюду слышался недовольный ропот против знати, которая по всеобщему убеждению предала своего короля. Анонимный парижский священник, автор «Плача о битве при Пуатье», обвинял сеньоров не только в гордыне и любви к роскоши, но также в сговоре с англичанами и обмане маршалов армии с целью продлить войну, приносившую им ощутимый доход. Все свои надежды по возрождению славы утерянной Франции он возлагал на дофина, носившего также титул герцога Нормандского, которого он предателем не считал:
Не бегством, что закончилось бесславным пленом, —
Но подлой запятнала знать себя изменой.
Отныне обратилась её гордость тленом,
Утратила она и честь свою, и цену.
Господь поможет герцогу создать союзы
С мужами, коим святы преданности узы.
Избавит эта сила нас от скорби груза,
И в блеске славы короля узрят французы!64
Ещё более резко высказался о поведении знати в битве при Пуатье бенедиктинский монах Франциско де Монтебеллуна в своём трактате «Трагическая повесть о жалком состоянии королевства Французского»:
«Теперь из-за вас, вырождающиеся французские солдаты, мы выставлены на посмешище перед всеми, и пересуды звучат о нас ежедневно. Ибо как не посмеяться над французами, которые за время долгого мира привыкли быть столь сильными, насмехающимися надо всеми, и которые теперь пали столь низко, что в самом центре королевства позволили пленить своего короля, храбро сражавшегося за мир и свободу своего королевства? Как же не издеваться над французами, позволившими небольшой горстке врагов увести короля из самого сердца королевства в плен на край света?»65
Уж если поражение так проняло смиренного монаха, то можно себе представить, что творилось на душе у остального населения Франции.
Французам было нанесено тяжелейшее и унизительнейшее поражение. Ничего сверхъестественного в этом не было — побеждает тот, кто делает меньше ошибок. В данном случае в полном соответствии с этим правилом победителем оказался Эдуард Вудстокский. Безрассудные атаки д’Одреема и де Клермона привели к нарушению генерального плана и к потере двух отрядов кавалерии и двух маршалов в самом начале сражения. Численное преимущество французов было практически сведено на нет тем, что в атаках каждый раз участвовала лишь небольшая часть их войска. У англо-гасконской армии было время, чтобы укрепить позиции, а французам пришлось атаковать с ходу, хотя лучники оказались не столь эффективны против спешенных латников, как против конных. Сыграла свою роль и более высокая дисциплинированность оборонявшихся. Так, имея в ближайшем тылу осёдланных коней, они раз за разом удерживались от преследования отступающего врага, что наверняка погубило бы их.
Королю Жану II не удалось наладить эффективную координацию действий и обеспечить надёжную связь между частями армии. На это наложилась неготовность дворян беспрекословно подчиняться приказам. Вступление в бой первой баталии без подтверждения успешного завершения первого этапа было бессмысленным и опасным. А уход с поля сражения второй баталии, какими бы причинами он не объяснялся, замечателен с любой точки зрения — как дисциплины, так и рыцарской чести.
Оперативное управление большими отрядами в бою представляло собой большую проблему в средние века. Приказы передавались сигналами труб, гонцами, или же криком. И то, и другое и третье расслышать в пылу схватки, да ещё через шлем было непросто. Столь же затруднительным для воина в бою могла стать расшифровка сигналов, подаваемых штандартами. Тем не менее, Эдуарду Вудстокскому и его командирам удалось справиться с этой задачей. Они находились в чуть более выгодном положении, поскольку большую часть времени стояли на месте, но сохранили способность импровизировать в разгар сражения и добиться понимания приказов, порой неожиданных, своими войсками.
Конечно, весомый вклад в победу помимо принца внесли его советники. Однако и у французского короля не было недостатка в опытных командирах — тем не менее для них всё обернулось весьма печально. Так что нет никаких оснований умалять заслуги Эдуарда Вудстокского в победе, которой увенчалось первое крупное сражение, где он в полном объёме нёс бремя главнокомандующего.
Впрочем, сам принц имел право скромничать сколько душе угодно. Так, почти всё письмо, написанное им 22 октября 1356 года мэру, олдерменам и горожанам Лондона, он заполнил подробным отчётом о действиях армии в дни, предшествовавшие битве, а также описаниями долгих и бесплодных переговоров с кардиналом де Талейраном-Перигором. Самому сражению он уделил всего несколько строк: «Битва состоялась в канун дня святого Матфея, и враг, хвала Господу, был разбит, а король и его сын были взяты в плен, как и множество прочих взяты в плен или убиты. И когда наш возлюбленный друг бакалавр сэр Нил Лоринг, наш камергер, доставит вам эти письма, то, будучи полност