ренно, сколь то возможно, за пересылку мне копий указанных писем и требований, ибо теперь я могу очистить своё имя и подтвердить честно и преданно то, что я уже сообщал ранее Вашему высочеству касательно упомянутого сеньора д’Альбре.
Итак, мой высокочтимый сеньор и отец, ибо я имею честь называть Вашу светлость своим сеньором, и отцом, и государем. То, что я сообщил Вашему высочеству, я должен был сделать, как сын для своего сеньора и отца — честно и преданно, и никоим образом не иначе. И я собираюсь подтвердить и доказать это перед Вашей светлостью, перед моим сюзереном и государем, против упомянутого сеньора д’Альбре всеми способами, какими рыцарь обязан это сделать, или же так, как Ваша светлость соблаговолит приказать. И если кто-нибудь в Англии хочет оспорить то, что я сообщил Вашему высочеству, я буду готов доказать это, какого бы происхождения и рода он ни был. Для сего я отыщу других такого же происхождения, и уже они докажут от меня и от моего имени — то, что я сообщил Вашему высочеству по указанному поводу верно и правдиво сказано. И, мой высокочтимый сеньор, не желая вызвать недовольства Вашего высочества, я замечу, что поражён: как кто-то в вашем королевстве, кем бы он ни был, может принять на веру сообщения от кого-либо — гонца или иного — желающего меня позорить и бесчестить мою репутацию? Ибо, о высокочтимый сеньор, я никогда не сообщу вам ничего помимо правды, чего я не смог бы отстоять с милостью и помощью Божией против любого другого подданного или вассала в вашем королевстве, какое бы положение он ни занимал — безо всяких исключений. О высокочтимый сеньор, пусть не вызывает вашего недовольства то, что пишу столь бесцеремонно. Ведь это столь сильно задело меня, и мою честь, и репутацию, что мне показалось, мой сеньор, я должен сделать это. Ибо я был бы весьма огорчён, если бы не выполнил своих обязательств по отношению к Вашему высочеству, и я молюсь, чтобы Господь впредь хранил меня от этого.
И, кроме того, благороднейший сеньор, я слышал, что некоторые люди там у вас слишком легко поверили оправданиям сеньора д’Альбре. Но они не правдивы, как теперь ясно видно из сообщения, которое доставил сир Пьер де Кюртон, действительно заслуживающий доверия, как вы сами знаете. Он прибыл ко мне от упомянутого д’Альбре из Парижа, и прямо сказал мне, что тот обратился к королю Франции как к государю и суверену княжества [Аквитания], что упомянутый д’Альбре и просил передать мне. И посему, мой сеньор, мне кажется, что сведения, которые я сообщил вам, действительно доказаны и правдивы, а они ясно и прямо противоречат требованиям и оправданиям, которые ваши гонцы доставили вам от упомянутого сеньора д’Альбре.
Я прошу вас, благороднейший сеньор, ради той малой власти, которая у меня есть для службы вам, принять эти проблемы близко к сердцу. Вы можете передать предъявителю этих писем любые ваши приказы и пожелания для меня, и я всегда готов, о высокочтимый сеньор, выполнить их со всем моим старанием.
Высокочтимый сеньор и отец, пусть Пресвятая Троица хранит и защищает Ваше высочество, и дарует Вам славную победу над Вашими врагами»31.
Эмоциональное письмо сына убедило Эдуарда III в том, что его послы поторопились, поверив сиру д’Альбре. Ещё более укрепило его в подозрениях, что французы что-то замышляют, неуклюжее двуличие Шарля V. Стремясь по возможности замаскировать свои истинные намерения, тот в начале 1369 года отправил к королю Англии посольство якобы в попытке найти компромисс по исполнению договора в Бретиньи и согласованных в Кале дополнений. Он писал, что желает всемерно способствовать вступлению всех соглашений в силу в полном объёме. Но одновременно французский король послал принцу Уэльскому и Аквитанскому формальное требование явиться 2 мая в Парижский парламент и держать ответ по обвинениям, изложенным в апелляциях гасконских сеньоров.
Сцена приёма Эдуардом Вудстокским французских посланников подробно и красочно описана Фруассаром, который процитировал и его знаменитый гордый ответ: «Мы охотно прибудем в Париж в назначенный день, поскольку король Франции послал за нами, но мы явимся с бацинетом на голове и в сопровождении 60 тысяч воинов»32. К сожалению, вся эта героическая сцена крайне недостоверна, что не является для работ Фруассара исключением. Во-первых, сразу настораживает численность войска, которое принц якобы собирался привести в Париж — стольких солдат в его распоряжении никогда не было. Во-вторых, сомнения подтверждаются и тем, что хронист неверно описал путь, которым прибыло посольство. По его словам, оно проследовало из Парижа непосредственно в Бордо. На самом же деле, послов снарядил сенешаль Тулузы, и принца они нашли в Ангулеме, где тот неотлучно находился уже долгое время.
Герольд Чандос избегал опасных подробностей и тем более преувеличений, но в целом соглашался с Фруассаром относительно реакции Эдуарда Вудстокского на вызов в Париж:
Был очень болен принц, когда узнал —
Ответ держать его король призвал.
Услышав это, он на ложе сел,
Лицом от ярости и злости бел.
«Сеньоры, — молвил, — Честью вам клянусь,
И, кажется, что я не ошибусь —
Враги меня считают мертвецом,
Но пожалеть придётся им о том.
Когда бы с ложа встать хватило сил,
За те доносы я б им отплатил,
Где правду под обманом хороня,
Напраслины взводились на меня.
<...>
И если мне Господь здоровье даст,
Свои полки я соберу тотчас.
На голову надвинув бацинет,
За унижение взыщу ответ33.
Эдуард Вудстокский отлично понял, что столь беспардонный вызов на суд в Париж означал фактическое объявление войны. Кроме того, ему было нанесено рассчитанное оскорбление. Принц не стал сдерживать свой гнев, и обоих гонцов, доставивших в Ангулем послание Шарля V, схватили в Пенн-д’Ажене, когда они возвращались в Тулузу. Гонцы были брошены в тюрьму, и дальнейшая их судьба неизвестна. Скорее всего, несчастных казнили без лишней огласки.
Эдуард Вудстокский не стал состязаться в искусстве составления оскорбительных писем с королём Шарлем V, а обратил свои эпистолярные молнии против изменников, свивших гнездо в Аквитании. Активнее всего против него работали агенты герцога Анжуйского и графа д’Арманьяка в Руэрге, поэтому принц направил послание-инвективу в Мийо, один из региональных центров провинции, а также и в другие крупные города княжества:
«От принца Аквитанского и Уэльского прелатам, баронам и общинам его княжества:
Дорогие и верные, до нас дошла весть, что граф д’Арманьяк идёт против своей верности, клятвы и вассального оммажа, каковые он принёс нашему господину и почтенному отцу, а также нам. Он поклялся на Святом Евангелии быть верным и лояльным нам и определённо никому другому, за исключением разве власти и юрисдикции, исходящей от упомянутого нашего господина и отца. И также, после принесения им оммажа, мы поручили ему начальство над нашим войском. А затем по нашему взаимному согласию упомянутый граф поклялся на Святом Евангелии, что будет нам хорошим и верным советником, что будет участвовать в нашем тайном совете, верно и преданно служа нам во всех наших делах и исполняя всё, что хорошему и верному советнику делать для своего господина надлежит.
Однако под тем предлогом, что мы или наши слуги наносили и наносим ему некие обиды, он воспылал злобой и применяет свою власть, чтобы смущать и притеснять подданных нашего вышеупомянутого господина и отца, и земли нашего вышеуказанного княжества Аквитания. И делает он это по своей недоброй воле, а не по какой-то справедливой причине, ибо, говоря по правде, мы не наносили ему никаких обид, а напротив, всегда помогали в его делах, не говоря уж об освобождении его персоны, когда он пребывал в тюрьме нашего друга и его кузена графа де Фуа. И мы твёрдо верим, что его поведение никак не согласуется с нашим содействием и помощью.
И вот, чтобы вернее осуществить свои намерения, он призвал нас к французскому двору, восстав против веры и верности, которые он обещал и в которых клялся, как это известно. Тем не менее, для исполнения своих злых намерений он пытается собрать вокруг себя и сплотить всех, кого только возможно, чтобы между нами возникли споры и раздоры. А мир, который был заключён между нашим вышеупомянутым господином и отцом, нами и королевским домом Франции — расстроить, нарушить и начать войну. Этим он нанесёт больше вреда, чем сделал добра за всю свою жизнь, да не попустит этого Господь.
И мы твёрдо заявляем вам — храните веру, верность и послушание, которыми вы обязаны нашему вышеупомянутому господину отцу и нам. Не поддавайтесь ни на чьи преступные и хитрые посулы, ни на пустые обещания вышеупомянутого графа или других его сообщников. Не делайте ничего против веры и верности, которыми вы обязаны нам, не изменяйте своему слову. Вы будете уведомлены и предупреждены, что необходимо защищать и укреплять ваши крепости, а также исполнять всё остальное, что необходимо делать в этом случае. Ибо с надеждой на помощь Господа у нас есть планы и желания применить соответствующие меры против злоумышлений и козней вышеупомянутого графа и всех прочих, кто хочет нанести ущерб подданным нашего вышеупомянутого господина и отца и нам, а посему подвергает опасности добро наше, и всех добрых друзей и сторонников наших. С Божьей помощью у нас хватит возможностей наказать всех, кто будет его поддерживать. Поэтому мы просим и молим, чтобы вы все оставались добрыми, верными и лояльными подданными как нашего грозного господина и отца, так и нашими, что мы и подтверждаем этими письмами.
Подобным же образом мы пишем всем прелатам, дворянам и баронам, во все города нашего княжества, ибо хотим быть уверенными, что все поставлены в известность о наших правах, а также о необходимости игнорировать злые намерения и хитрости, которые вышеупомянутый граф д’Арманьяк и его сообщники задумывают и предпринимают против нас. Ибо мы думаем и твёрдо придерживаемся того, что милости и дары, которыми мы пожаловали вас и других наших подданных в этом вышеупомянутом княжестве, делались и делаются для общего блага. Бог свидетель, что мы думаем так. Да хранит нас всех Господь!»