– Выпей, братец! – окликнула его Нина. – Что уж с тебя, дурня, взять. И сердиться-то я на вас не могу, сама виновата. Предупредить надо было.
Григорий дернулся и перевел на нее осоловелый взгляд.
– Нин, а Нин…
– Что тебе, горе мое луковое?
– А как ты думаешь…
Григорий снова оборвал свою речь. Слова выдавливались из него порционно, как из банки с дозатором.
– О чем? – кротко спросила Нина.
«Ай да женщина! – восхитился Бабкин. – Эти два остолопа выкинули все ее накопления, а она их не ошкурила и даже на лапшу не порубила».
– А как ты думаешь, – сделал Григорий третий подход, – эта коробка из-под дрожжей… Она долго размокает?
– Поверить не могу, что мы это делаем, – сказал Сергей Илюшину.
– Ты радуйся, что мы не делаем этого на постоянной основе, – отозвался Макар.
– Типун тебе на язык!
– К тому же, – продолжал Илюшин, морща нос, – у нас с тобой самая чистая работа. Ты мог бы стоять в первых рядах, как многострадальный Григорий.
– Григорий заслужил, – проворчал Бабкин. – А я вообще не при делах.
Да, с какой стороны ни глянь, Сергей Бабкин не имел никакого отношения к общему решению пойти и вылавливать дрожжи. А самое главное, и не желал иметь. Но Макар Илюшин загорелся этой идеей, радовался как ребенок, говорил, что он не может уйти, потому что кто-нибудь обязательно шмякнется в кожемякинский сортир и вот тогда-то начнется настоящее веселье.
К концу его зажигательных речей Нина Борисовна взглядывала на Бабкина не просто сочувственно, а уважительно. Сергей старался не выпячивать героически подбородок, хотя очень хотелось. Эти люди с Илюшиным плотно пообщались всего час, а он с ним проводил все рабочее и половину свободного времени.
– Если нас застанут за чисткой чужого сортира, стыда не оберешься, – бормотала Нина Борисовна на пути к месту назначения. Петруша стоически молчал и только прерывисто вздыхал время от времени.
– Я однажды смотрел мультик про трех мартышек, – сказал Илюшин, перелезая через забор. – Там одна мартышка повисла на дереве, дала руку второй, за вторую зацепилась третья, и все это чтобы достать из бурного потока банан, застрявший среди камней.
– И что? – заинтересовался Григорий.
– А потом подкрался зловредный заяц и пощекотал подмышку той обезьяне, которая цеплялась за ветку.
Взгляд Илюшина мечтательно затуманился.
Нина посмотрела на Бабкина и сложила ладони в молитвенном жесте:
– Держи ты его при себе, христом-богом тебя прошу!
– Постараюсь! – пообещал Сергей.
Ну и как после такого уйти?
Пятнадцать минут спустя Сергей Бабкин засмеялся.
– Ты чего? – обернулся Илюшин.
Бабкин засмеялся громче. Он вспомнил настрой, с которым отправлялся в Шавлов. «Раки! Девахи! «Метеоры» снуют! Бабки воблой торгуют!» Размечтался, балбес! Забыл, с кем поехал в эту дыру? Вот и получай чужой сортир среди ночи и сумасшедшее семейство, которое единственную бабку, от которой можно было ожидать воблы, и ту угробило!
– Ненавижу я тебя, – искренне сказал он Илюшину. – Ты мне всю жизнь загубил, скотина. Вот чем я занимаюсь?
– Сокровища ищешь! – пожал плечами Макар. – А чего ты хотел? Жизнь золотоискателей была полна трудностей.
– Начнем с того, что я не собирался быть золотоискателем!
– Человек предполагает, а Бог располагает.
– Ты меня в это втянул! – прошипел Бабкин.
– Не так глубоко, как мог бы! – заверил Макар.
Сергей заткнулся. Вот уж с чем действительно не поспоришь. В этом отношении Илюшин был награжден выдающимися способностями.
Он покрутил головой, разминая шею.
Вокруг дышала любопытная ночь, склонялась к ним, словно желая проверить, чем это они занимаются. И в ужасе отшатывалась. Даже комары разлетелись, как только компания золотоискателей приступила к делу, и теперь выводили в кустах возмущенные рулады.
Бабкин сразу предложил вызвать ассенизаторов. Но Сысоевы встали насмерть. Никогда! Такой позор! Их ославят на весь городок! Посмешищем будут!
Что, лучше заначки лишиться, язвительно спросил Бабкин.
И понял по их лицам, что да, лучше.
Да вы с ума сошли, воззвал он к их разуму, ну посмеются над вами, подумаешь! Сами же сделаете из этого дурацкую байку, и все обойдется!
Ты сам-то в состоянии сделать из этого дурацкую байку, мрачно поинтересовался Григорий.
И Бабкин заткнулся.
А вот Илюшин веселился от души. Выяснилось, что Сергей недооценил, какой от него может быть вред. Макар фонтанировал идеями. Для начала он предложил бросить внутрь Гришу на веревке и не вытаскивать, пока тот не обнаружит искомое. Когда Гриша наотрез отказался от этого заманчивого предложения, Илюшин, ничуть не огорчившись, посоветовал бросить его туда без веревки.
– Может, придушим его? – спросил Бабкин у Нины.
Макар хмыкнул:
– Вам это не поможет. А процесс поиска материальных ценностей серьезно затруднит. Вместо того чтобы устраивать мозговой штурм, вы будете думать, что делать с моим телом.
Сысоевы дружно посмотрели друг на друга, потом на клозет, потом на Бабкина.
– Я только за! – поклялся Сергей. – Но он ведь, сволочь, живучий. Вы не представляете, из какой задницы он выбрался той осенью.
– Ну, здесь-то не задница, – пробормотал Григорий, созерцая содержимое выгребной ямы.
Нина с мужем острожно приблизились к нему и грустно вытянули шеи.
– А еще можно взять круглый аквариум… – начал Илюшин.
– …посадить тебя туда, законопатить и бросить в море. И всем наступит счастье.
– Кроме гадов морских, – подала голос Нина.
– А они хоть и гады, их тоже жалко, – согласился Григорий.
Петруша просто кивнул.
Сысоева раздала всем марлевые повязки, пропитав их пихтовым эфирным маслом, но это помогло лишь на первые две минуты. «Как будто под елочкой накакано», – выразился Гриша, и Бабкин был с ним согласен.
Сейчас, стоя в марлевых повязках вокруг клоаки, они напоминали хирургов, готовящихся в операции. Пациент лежал перед ними, раскинувшись, и где-то в недрах его скрывался чужеродный элемент.
В итоге, забраковав пять идей Илюшина, одна другой прекраснее, решено было идти классическим путем.
– Чистим яму, ничего не поделаешь, – вздохнула Нина.
«Всю жизнь об этом мечтал, – подумал Бабкин. – Ну за что, нет, вот за что мне это?»
Но очистить мало – предстояло еще найти. Представив, что они могут перебрать чужую выгребную яму и не отыскать искомое, Бабкин содрогнулся. Подобная неудача была из тех, что наносят сокрушительный удар даже по очень прочной психике.
– Есть выражение про иголку в стоге сена, – задумчиво произнес Илюшин. – Предлагаю его усовершенствовать…
– А как тебя можно было бы усовершенствовать! – огрызнулась Сысоева. – Кнопку отключения звука добавить дистанционную – и всё! Не человек, а мечта!
– Я и так мечта.
– Ты и так не человек.
– Ладно, поехали!
На первую ступень, как выразился Макар, поставили Григория с черпаком. Следом за ним содержимое ямы принимал Петруша. Нина дотаскивала до Макара с Бабкиным, а тем предстоял ответственный этап просеивания пустой породы сквозь сито. В их случае – через грабли, позаимствованные возле сарая Кожемякина.
Когда этот конвейер проработал пять минут, Бабкин отошел на двадцать шагов и глотнул свежего воздуха.
– А можно я домой пойду? – жалобно спросил он издалека.
– Ради бога! – откликнулась Нина. – Друга только своего оставь.
Но Бабкин не мог уйти. Во-первых, немыслимо бросить Илюшина наедине с этими людьми. Они такого ничем не заслужили. Да, убили, да, прятали тело, да, выгораживали преступницу. Но этого ведь недостаточно!
Во-вторых, он ощущал странное раздраженно-покровительственное отношение ко всем Сысоевым. Разбираться в этом феномене Бабкин не мог и не хотел. Он просто знал, что должен сделать свое дело, а потом пойти помыться и забыть обо всем происходящем как о страшном сне.
Кто-то гулко хохотал из ближайшего перелеска. Вокруг фонарика Илюшина вилась беззаботная мошкара, не обладающая обонятельными рецепторами. Бабкин ей мучительно завидовал.
– Сколько ведер мы уже перетаскали, двести? – прохрипел он.
– Восемь, – уточнила Сысоева.
– А сколько там всего, как вы думаете? – с любопытством поинтересовался Макар.
Сергей всем нутром чувствовал, что эта информация для него лишняя. Он не желал знать, сколько у них ведер впереди.
Где-то неподалеку распевали фальшиво песни, дразнили собак, ругались, целовались, жарили картошку и ломали сирень. Жизнь била ключом, настоящая буйная жизнь! А не бессмысленное существование навозного жука, в которого его превратила чья-то злая воля.
А ведь жизнь начиналась не бездарно. Родился, учился… На гитаре играл и в футбол… Женился, развелся… Преступников ловил. Встретил Илюшина, встретил Машу… Опять женился, теперь всерьёз! Было ведь счастье, много счастья! И что же? Зачем все это? Куда был направлен вектор его существования? Куда ухнула вся его молодая жизнь? В сысоевский сортир.
А если быть точным, то даже и не в сысоевский.
– Ты чего-то загрустил, дружище, – окликнул Макар.
Он не мог попасть иголкой в рану надежнее, даже если бы очень постарался.
– А-а-а! – взвыл Бабкин и дернул граблями, чтобы огреть Илюшина.
Грабли его задели какой-то предмет, и тот отлетел в сторону.
– Что это было? – вскинулся Макар.
Даже дальний фонарь на участке Сысоевых вздрогнул, но тут же исправился и стал светить изо всех сил.
– Гриша, Петя, дуйте сюда! – напряженно позвала Нина.
Тех не пришлось долго упрашивать. На ходу поправляя перчатки, оба приковыляли и подслеповато уставились в траву.
– Воду тащите, – скомандовал Илюшин. – Живо!
Это было лучшее, что он посоветовал за весь вечер. Потому что когда Гриша приволок кожемякинское же ведро и окатил находку, их глазам открылась расползающаяся картонная коробка с месивом из синих букв.