Когда носилки с жуткой ношей опустили на землю возле центральной палатки, где ученые устроили что-то вроде санчасти и своей лаборатории, вокруг тут же собрались все обитатели лагеря. Даже только что сменившиеся с наблюдательных постов Лис и Звон пришли посмотреть на неведомое страшилище. Правда, к этому моменту от туши чудища остался один скелет, облепленный густой слизью. Мясо, жилы и даже шкура превратились в сплошной полужидкий кисель. Разложившийся труп лесного чудовища напомнил Серому выброшенных на берег медуз. Оставшись без воды, те со временем превращались в такую же студенистую массу, пока не высыхали совсем. Сравнение оказалось не самым удачным: медузы не вырастали до таких размеров, не имели костяного скелета, зубов и когтей и никогда не нападали на людей. Но ничего другого Серому в голову не приходило. Причем в этом он оказался не одинок.
– Дмитрий Романович, я сама ничего не понимаю, – призналась врачиха своему начальнику. – Но пять часов назад это существо было еще живо и пыталось напасть на нас.
Сосредоточенно нахмурившись, подполковник присел на корточки возле носилок. И тут произошло невероятное: из облепившей кости чудища сопливой слизи вырос извивающийся отросток и потянулся к его лицу. По рядам собравшихся прокатился взволнованный вздох. Серый и сам открыл рот от изумления. Подполковник неловко отпрянул назад, не удержался на корточках и упал на пятую точку, а отросток сейчас же исчез, словно слизь всосала его обратно. Увиденное настолько шокировало всех, что никто даже не сдвинулся с места, и только молодая врачиха наклонилась к начальнику, чтобы помочь ему. Однако подполковник самостоятельно поднялся с земли. Его руки ощутимо дрожали, но, когда он заговорил, голос остался таким же спокойным. Колобок определенно умел владеть собой.
По распоряжению подполковника останки существа перегрузили в принесенный из научной палатки пластиковый контейнер, а носилки, на которых лежала туша чудища, тут же на месте, облили соляркой и сожгли. Причем Лютый даже не пытался оспорить это решение, хотя за утрату походных носилок ему явно придется ответить перед начальством. Вообще, как определил Серый, после сегодняшних событий отношение Лютого к ученым, особенно к молодой врачихе, коренным образом изменилось. Вряд ли она сама заметила это, но вместо снисходительно-презрительного обращения он стал разговаривать с ней с уважением. Даже спросил, не желает ли она проститься с Бивнем вместе с разведчиками. Это был знак особого доверия, но врачиха не смогла его по достоинству оценить и заявила в ответ, что придет лишь после того, как проведет анализ останков лесного чудища.
Темные, покрытые бесчисленными шипами шары, словно жирные черные мухи, роились в объективе микроскопа. Несмотря на кажущуюся беспорядочность, их движение вовсе не было хаотичным. Шары то растекались по периферии, то вновь собирались в центре капли нейтрального физраствора, нанесенной на предметное стекло. Этот, очень похожий на пульсацию, бесконечный цикл повторялся снова и снова. Сами шары тоже пульсировали. Их колючая поверхность сжималась и разжималась, напоминая сокращение сердечной мышцы. Но заглянуть под темную, покрытую шипами оболочку было невозможно даже при максимальном увеличении.
Не отрываясь от окуляров, Надежда одним глазом взглянула на подполковника Синявского, терпеливо ожидающего ее мнения. Но что-то подсказывало ей, что не следует спешить даже с первоначальными выводами. Слишком много непонятного таили в себе колючие черные шары.
– Взгляните сами, Дмитрий Романович, – Надя отступила в сторону.
Синявский спокойно подошел к микроскопу (Надежда уже в который раз позавидовала его выдержке) и наклонился к окулярам. Надя затаила дыхание. Даже Щербаков, ворочавший на соседнем столе лопаточную кость, извлеченную из скелета монстра, на время прекратил свое занятие. Больше в лаборатории никого не было. Писарев помогал Зое Карловне упаковывать снаряжение, а Волков вот уже час безуспешно пытался связаться по рации с Киренским аэродромом, чтобы вызвать транспортный вертолет. Ничего необычного в этом не было – к вечеру связь, как правило, пропадала. Поэтому Синявский принял решение отложить эвакуацию до утра.
– Значит, все-таки живые? – заметил Синявский спустя примерно полминуты.
– А вы еще сомневались, Дмитрий Романович, после того как эта субстанция едва не поцеловала вас своим ложнощупальцем? – нервно улыбнулась Надя.
– Клетки… – начал он.
Но Надя, даже не дослушав, отрицательно покачала головой.
– Микроорганизмы. Их движение абсолютно самостоятельно.
– Да-да, я вижу, – Синявский снова склонился над микроскопом. – Значит, мы имеем дело с бактериями.
– Или с вирусами, – уточнила Надя. – Гораздо большего, по сравнению с земными, размера. Но я все-таки думаю, что вы правы. Это бактерии.
– Но вы, Надя, утверждаете, что эта, гм, жидкость была у существа вместо крови?
Все было бы понятно, если бы наблюдаемые микроорганизмы находились у монстра в крови. Но вместо крови? В то же время Надя своими глазами видела, как при каждом попадании пули в тело монстра из раны брызгала та самая черная субстанция, образец которой сейчас очутился на предметном столике микроскопа.
– Так и было, Дмитрий Романович.
Увлеченная внезапной идеей, Надя подошла к столу, за которым работал Щербаков, выбрала среди разложенных там хирургических инструментов медицинскую иглу и, уколов себе палец, добавила каплю собственной крови в физраствор с чужеродными микроорганизмами. Еще пара секунд ушла на то, чтобы положить иглу и нагнуться к микроскопу, но за это время в капле раствора поднялась настоящая буря. Черные шары со всех сторон атаковали красные кровяные тельца. Они впивались в эритроциты своими шипами и буквально «пожирали» их или, скорее, высасывали без остатка. На глазах Нади сразу несколько напитавшихся кровью и выросших в размерах черных чужаков лопнули, и из каждого черного шара стало два.
– Они… размножаются, – пробормотала Надя, уступив начальнику место у микроскопа.
Через минуту все было кончено. Когда она, сменив Синявского, снова заглянула в окуляр, там кружили одни черные шары. Только сейчас их было уже в несколько раз больше.
Пораженная внезапной догадкой, Надя подняла на подполковника испуганный взгляд.
– Они не просто плавают, они…
– Ищут добычу, – закончил за нее Синявский. – Это хищники, паразиты.
Он резко повернулся к Щербакову.
– А вы что скажете, Илья Андреевич?
Щербаков положил кость, откашлялся, как показалось Наде, оттягивая время, и сказал:
– Это тоже хищник, вне всякого сомнения. Вероятно, из семейства псовых, хотя я могу и ошибаться. Кости скелета по структуре ближе всего к ископаемым останкам гигантских волков. И вот еще что, видите эти неровности, где крепились мышцы? – Он провел шпателем по шероховатой поверхности кости. – У современных волков кости гладкие, потому что мышцы слабее. А это существо было очень сильным.
Надя вспомнила огромные прыжки монстра, когда он бросился на нее в первый раз, и передернулась от отвращения и страха.
– Это точно.
– Осталось только выяснить, откуда взялся доисторический хищник в современном лесу, – закончил Щербаков.
– И как ему в организм попали внеземные бактерии-паразиты, – добавила Надя.
Она и Синявский переглянулись. Сопровождаемая молчаливым взглядом начальника Надя подошла к клеткам с подопытными животными и, секунду поколебавшись, достала оттуда лабораторную крысу. Синявский тем временем приготовил пластиковый контейнер, предназначенный для хранения токсичных и биологически опасных веществ. В точно таком же контейнере, только гораздо большего размера, хранились останки погибшего монстра. Поставив пластиковый ящик на стол, Синявский смочил стеклянную палочку в зараженном растворе. Несчастная крыса, почувствовав опасность, отчаянно забилась, пытаясь освободиться. Надя крепко сжала зверька в руках, а Синявский ловко просунул влажную палочку крысе в рот, проведя по деснам и языку. Всякий раз, вводя подопытному животному смертельный токсин или вакцину, Надежда чувствовала себя соучастницей убийства. Она убеждала себя в том, что это необходимо для науки, старалась не думать о лабораторных животных, как о живых существах, но сердце все равно сжималось от жалости и сострадания.
В этот раз крыса как-то сразу успокоилась, перестала вырываться и царапаться, а когда Надя посадила ее в контейнер, улеглась на дно и уставилась оттуда на людей своими маленькими глазками-бусинками.
– Надо понаблюдать за ней, – сказала Надя.
Синявский кивнул.
– Обязательно. Хочешь сама…
– Нет! – поспешно ответила Надя. Даже слишком поспешно.
Синявский все понял.
– Иди, отдохни. У тебя сегодня был трудный день. Если будут какие-нибудь изменения, я за тобой пришлю.
– Они будут, Дмитрий Романович. Обязательно будут, – вздохнула Надежда, прежде чем выйти из палатки.
После яркого электрического света лаборатории снаружи показалось особенно темно, был еще только поздний вечер, и до полуночи оставалось полтора часа. Надя вдруг почувствовала охватившую ее неясную тревогу. Такое бывало и прежде. Она знала: чтобы успокоиться, достаточно просто поговорить с тем, кто ее понимает. Лучше всего с Петром. Но Петр далеко, в Москве. Надя поискала глазами Дениса и нашла возле армейских палаток. Там же собрались и остальные разведчики. Ах да! Они же собирались проститься со своим погибшим товарищем. И ее приглашали!
Меньше всего Надежде сейчас хотелось слушать торжественные речи, но не прийти на эту панихиду – означало проявить неуважение к погибшему. Отбросив сомнения, она направилась к армейским палаткам.
Среди бойцов специальной разведки, выстроившихся в шеренгу, чтобы отдать последние почести своему погибшему товарищу, один отличался воспаленными красными глазами и обильно выступившим на лице потом. Кроме того, у него на шее вздулась огромная багровая шишка, но Серый спрятал ее под воротник. Такая же шишка выросла на левой ладони. Она здорово напоминала гнойный фурункул, только вместо белой головки в центре нароста чернела маленькая жирная точка. Осторожно разжав кулак, Серый незаметно взглянул на ладонь. За последние несколько минут поганая точка здорово увеличилась и теперь больше походила на растекшуюся кляксу. При этом ни рука, ни шея нисколько не болели! Даже беспокоящий поначалу зуд со временем прошел. И все же Серый чувствовал себя отвратительно. Ломило в висках и затылке. Похоже, у него поднялось давление. К тому же стало трудно сосредоточиться. Даже по-мужски краткая речь Лютого к концу стала его раздражать. Вместо того чтобы забиться в палатку, завернуться в одеяло и уснуть – спать хотелось невыносимо, он должен торчать тут и вместе с остальными слушать разные бредни.