За короткое время мне пришлось сменить несколько мест; иногда я сам бросал работу и нанимался куда-нибудь еще, иногда меня прогоняли, потому что хозяевам не нравилось, как я хожу, как разговариваю, как смотрю. Я ни на шаг не приблизился к своей цели — скопить денег и уехать. Порой я начинал сомневаться, удастся ли мне это вообще.
Однажды в поисках работы я забрел к своему школьному приятелю Григгсу, который поступил в ювелирный магазин на Кэпитоль-стрит. Когда я подходил к магазину, Григгс мыл окно.
— Не посоветуешь, куда обратиться насчет работы? — спросил я.
Он свысока глянул на меня.
— Посоветовать-то я могу, это дело нехитрое, — насмешливо сказал он.
— Ну так что же?
— Какой толк, все равно тебе там не удержаться, — сказал он.
— Почему не удержаться? — спросил я. — Где работа, говори!
— Ишь какой торопыга, — сказал он. — Знаешь, Дик, я ведь тебя хорошо знаю. Ты все лето скачешь с места на место и нигде не можешь удержаться. А почему? Потому что терпения у тебя нет, вот твоя главная беда.
Я ничего не ответил, я уже много раз слышал это от него. Он закурил сигарету и лениво выпустил изо рта струйку дыма.
— Ну? — подтолкнул я его.
— Как бы тебе получше объяснить… — начал он.
— А, знаю я все, что ты мне собираешься объяснять, — отмахнулся я.
Он сжал мне рукой плечо и посмотрел прямо в глаза — в лице его были страх, ненависть, тревога за меня.
— Ты хочешь, чтобы тебя убили? — спросил он.
— Что я, сумасшедший?
— Тогда научись ради всего святого жить. Ведь это же Юг, парень, — Юг!
— Ну, знаешь! — взвился я. — Ладно бы это говорили мне белые, но ты!
— Ага, вот оно! — торжествующе закричал он, тыча в меня пальцем. — И все это у тебя на лице написано. Ты никого не слушаешь, гнешь свое и всего хочешь добиться с налету. Я помочь тебе стараюсь, а ты уперся и ни в какую. — Он умолк и огляделся по сторонам. Потом произнес тихо и значительно: — Дик, дружище, ведь ты черный, неужели не понимаешь _черный_!
— Чего ж тут не понимать, — сказал я.
— Так и веди себя, черт подери, как положено черному! — со злостью закричал он. И принялся перечислять, сколько мест я переменил за лето.
— А ты откуда знаешь? — удивился я.
— Белые следят за неграми, — объяснил он. — И все друг другу передают. А мой хозяин, янки, мне рассказывает. Ты у них на примете.
Неужели это правда? Неужели Григгс не врет? Какой он странный, этот мир белых! Неужели я никогда его не пойму?
— Что же мне делать? Научи, — смиренно попросил я. — Я хочу заработать денег и уехать, больше мне ничего не надо.
— Научу, дай срок, — пообещал он.
В эту минуту из магазина вышла какая-то дама и двое мужчин, я посторонился, поглощенный тем, что сказал мне Григгс. А он вдруг как схватит меня за руку да как дернет, я даже отлетел на несколько шагов в сторону.
— Ты что, сдурел? — накинулся я на него.
Григгс ощерился, потом захохотал.
— Это я учу тебя убираться с дороги, когда идут белые, — сказал он.
Я поглядел на людей, которые вышли из магазина: действительно, они были белые, а я сначала и не заметил.
— Теперь понял? — спросил он. — Не лезь белым под ноги, им это не нравится, — раздельно произнес он, чтобы дошло до моего сознания.
— Да, теперь я понял, — прошептал я.
— Дик, я к тебе как к брату отношусь, — сказал он. — Ты ведешь себя с белыми, будто не знаешь, что они белые. И они это видят.
— Господи, да не могу я быть рабом, — в отчаянии простонал я.
— Но ведь есть-то тебе надо, — возразил он.
— Ты прав, есть мне надо.
— Вот и веди себя соответственно, — принялся втолковывать он мне, ударяя себя кулаком по ладони. — Когда ты с белыми, ты сначала подумай, а уж потом говори, сначала подумай, а потом делай. С нами, черными, веди себя как хочешь, а с белыми нельзя. Они не потерпят.
Я, не щурясь, глядел на утреннее солнце и думал: скоро мне исполнится семнадцать лет, неужели это проклятие будет тяготеть надо мной всю жизнь? Григгс говорит правду, но я не могу, органически не могу рассчитывать и обдумывать каждый свой шаг, не могу взвешивать, измерять, сообразовывать. Могу притвориться ненадолго, но потом забываю о своей роли и начинаю вести себя просто как человек, а не как негр, и вовсе не потому, что я хочу кого-то оскорбить, нет, я просто забываю об искусственных барьерах между расами и классами. И мне безразлично, белые это или черные, для меня все одинаковы. Я вздохнул, рассматривая сверкающие бриллианты в витрине, кольца, аккуратные ряды золотых часов.
— Наверно, ты прав, — наконец проговорил я. — Нужно следить за собой, переломить себя…
— Нет-нет, — прервал он меня, смутившись. Кто-то входил в магазин белый, и мы на минуту умолкли. — Может, ты решил, что я — дядя Том, так ты ошибаешься. Я этих белых ненавижу, они для меня хуже чумы. Но показывать свою ненависть я не могу — убьют. — Он смолк и оглянулся, не слышит ли нас кто из белых. — Как-то при мне один пьяный негр сказал: "Они белые, мы черные, а дерьмо у нас воняет одинаково".
Я неловко засмеялся, провожая глазами белые лица прохожих. Григгс тоже прыснул, но сейчас же зажал рот руками и слегка присел — бессознательный жест, который должен был скрыть его неумеренное веселье в присутствии белых.
— Вот как я к ним отношусь, — с гордостью сказал он, когда приступ смеха у него прошел. Он посерьезнел. — Над нашим магазином помещается оптическая мастерская, ее хозяин — янки из Иллинойса. Ему нужен рассыльный на полный день летом и на утренние и вечерние часы зимой. Он задумал обучить своему ремеслу цветного. Я скажу мистеру Крейну о тебе и сведу вас.
— А нельзя поговорить с ним сейчас? — спросил я.
— Ну что ты порешь горячку, подожди! — взорвался он.
— Это-то, наверное, и губит негров, — сказал я. — Очень уж долго они ждут.
Я засмеялся, но он лишь с огорчением покачал головой. Я поблагодарил его и ушел. С неделю я ждал, от Григгса не было ни слуху ни духу, я решил, что дело безнадежное. И вдруг он является ко мне домой.
— Вроде выгорело с твоей работой, — говорит. — Выучишься их ремеслу. Но смотри не зарывайся. Помни — ты черный. Завтра и начнешь.
— А сколько мне будут платить?
— Для начала пять долларов в неделю, а если придешься ко двору, прибавят.
Надежды мои встрепенулись и ожили. Ну вот, не так уж все, оказывается, плохо. Освою ремесло, смогу дальше учиться… Я сказал Григгсу, что согласен, и обещал быть тише воды, ниже травы.
— Ты будешь работать у янки, все пойдет на лад, — сказал он.
В оптическую мастерскую я пришел задолго до открытия. Стоял на улице и повторял себе, что должен быть почтительным, должен обдумывать каждое свое слово, каждый шаг, говорить "да, сэр", "нет, сэр" и вообще вести себя так, чтобы белые не подумали, что я тоже считаю себя человеком, как и они. Вдруг ко мне подошел какой-то белый.
— Тебе чего? — спросил он.
— Пришел на работу, сэр, — отвечал я.
— А, ну пойдем.
Я поднялся следом за ним по лестнице, он отпер мастерскую. Я немного нервничал, но потом, глядя на этого молодого белого, успокоился, сел и положил шляпу себе на колени. Вошла белая девушка и принялась стучать на машинке. Потом пришел еще один белый, тощий и седой, поздоровался и исчез за дверью напротив. Наконец появился высокий белый с красным лицом, кинул на меня быстрый взгляд и сел за стол. По его энергичной манере было сразу видно, что он — янки.
— Стало быть, ты наш новый рассыльный? — спросил он.
— Да, сэр.
— Сейчас я разберу почту, и мы побеседуем, — дружелюбно сказал он.
— Да, сэр, — ответил я чуть ли не шепотом, чтобы изгнать из голоса малейший оттенок агрессивности.
Через полчаса мистер Крейн подозвал меня к своему столу и стал подробно расспрашивать, какие предметы я изучал в школе, в каком объеме знаю математику. Услышав, что я два года занимался алгеброй, он с удовлетворением кивнул.
— Хочешь научиться точить и шлифовать линзы? — спросил он.
— Очень, сэр. Лучшего и не придумаешь, — сказал я.
Он объяснил, что хочет обучить шлифовальному делу негра, будет помогать ему, опекать. Отвечая, я старался убедить своего хозяина, что постараюсь быть достойным его забот. Он подвел меня к секретарше и сказал:
— Познакомьтесь с Ричардом. Он будет у нас работать.
Потом мы пошли в комнату за кабинетом — там оказался настоящий цех, стояло множество каких-то станков, покрытых красной пылью.
— Рейнольдс, — обратился мистер Крейн к молодому белому, познакомьтесь, это Ричард.
— Это ж надо, кто бы мог подумать! — И Рейнольдс добродушно захохотал.
Мистер Крейн подвел меня к другому белому, тому, что был постарше.
— Торп, познакомьтесь с Ричардом, он теперь работает у нас.
Торп поглядел на меня и кивнул. Мистер Крейн рассказал им, какие у меня будут обязанности, и попросил, когда я освоюсь, понемногу ввести меня в курс дела, объяснить, как работают станки, как точат и шлифуют линзы. Они кивнули в знак согласия.
— Отлично, Ричард, а теперь мы посмотрим, как ты умеешь убираться, сказал мистер Крейн.
Я взял веник и тряпку и принялся мыть, тереть и скрести, пока мастерская и кабинет не заблестели.
После обеда, управившись с уборкой, я разносил заказы. Когда выпадала свободная минута, смотрел, как белые обтачивают на станках линзы. Они мне ничего не говорили, я тоже молчал. Прошел день, другой, третий, прошла неделя, и я получил свои пять долларов. Прошел месяц. Я ничему не научился, и никто не изъявлял желания учить меня. Как-то после обеда я подошел к Рейнольдсу и попросил объяснить, как он работает.
— Ты что это, негр, хочешь показать, какой ты умный? — спросил он.
— Нет, сэр, — отвечал я.
Я был озадачен. Может быть, Рейнольдс просто не хочет со мной возиться? Ну и бог с ним. Я подошел к Торпу и напомнил ему о желании хозяина научить меня их ремеслу.
— Негр, ты, кажется, считаешь себя белым, а?