стную» супругу тоже видим — с ранением в области плеча или задницы. Ранение не смертельное и даже не глубокое, а мужик-то на пять лет едет в Мордовию шлаковату грузить — и это в лучшем случае. Ну и квартирка соответственно лимитчице отходит безвозмездно, а он после освобождения во Владимирскую область направляется, в сельскую, так сказать, местность. А здесь, понимаешь, ни алкаша тебе, ни лимитчицы, ни посягательств на человеческую жизнь… Да…
— Грамотно подготовился, ничего не скажешь. Кучу бабок срубил влегкую и главное — никаких следов не оставил, короче, ни дать ни взять — черный мак-мачо! — подвел черту Василий.
— Чего?
— В смысле черный маклер — и при этом мачо.
— Понятно. Надо подумать, каким образом этот мак-мачо на нее вышел. То, что он заранее про нее все знал, — предположил следователь, — это и ежу понятно, но вот кто ему мог все это в подробностях рассказать, пока не ясно.
— Может, директор детдома? Или работники ДЭЗа?
— Может быть…
— А может, и дружки детдомовские подготовили такую подлянку из зависти, что она бабкину квартиру унаследовала, а им только комнаты дали, а? — высказался Василий и сел на свое прежнее место.
— Тоже может быть… Только вот кто в этом сознается? Слушай, Василий, надо бы по округам пробить оперативную информацию лет за пять. Может, он уже в каких-нибудь районах всплывал с подобными выкрутасами?
— Идея хлопотная, но другой-то нет. А то получается, что мы про него знаем только одно: директор консультативного центра…
— Еще проверь ее домашний телефонный номер. Вдруг он впопыхах куда-нибудь по междугородней связи звонил? — давал указания Егоров.
— Проверю. Но чувствуется, что мужик опытный, хитрованством своим вряд ли на мелочах проколется.
— Кто знает? И на старуху бывает мокруха.
Глава 8Неисповедимы и игристы пути кидалы-афериста
Прежде чем встретиться с другом, Аркадий заехал в церковь Троицы Живоначальной, располагавшуюся на Воробьевых горах. Там он всегда замаливал свои грехи и ставил свечку во здравие каждой новой жертвы. Вот и теперь он помолился, пошептал прошения об искуплении грехов, поставил свечку за сироту Марину и тихо удалился.
Уже час спустя Аркадий шел рядом с Митей по конюшне между денниками с лошадьми. С дорогим фотоаппаратом на плече он выглядел как счастливый английский джентльмен, Митя был экипирован в униформу наездника и нес в руках седло и хлыст.
— Сейчас ты его увидишь. Он теперь мой. Даже не верится. Ведь когда мне его первый раз показали, я сразу понял, что этот конь должен быть мой.
— А ты все правильно оформил?
— Да, конечно. Племенное свидетельство на коня и расписка продавца о получении денег хранятся у меня. Так что все грамотно. Единственное, что осталось, так это оплатить денник, но я договорился, они могут несколько дней подождать.
— А сколько стоит этот денник? — поинтересовался Аркадий.
— Ну мне отдают за двести пятьдесят баксов в месяц. Для Москвы это не дорого. Но когда наши дела здесь закончатся и я увезу его в Питер, там, конечно, найду подешевле.
На подходе к деннику друзья заметили голову красивого коня, появившуюся над перегородкой. Митя повесил седло на поручень и открыл ворота денника.
— Ну привет, мой хороший! Привет, мой красавец!
Митя зашел внутрь к коню и начал гладить его по голове и шее. Грациозное животное загарцевало от удовольствия и предвкушения лакомств.
— Ты погляди на этого немца… И правда красавец. А как же его зовут?
— Барон. Баро-о-о-о-н… — самодовольно ответил Митя.
— Весьма скромно, — заметил Аркадий.
Митя достал из кармана баранки и начал кормить Барона, потом передал пару штучек Аркадию со словами:
— Угости его.
Аркадий взял баранки и по одной стал скармливать коню, приговаривая:
— Ну что, немецкий Барон? Не хочешь познакомиться с русским кидалой?
Митя взял вальтрап, седло и начал готовить коня к выезду. Аркадий стоял и смотрел на своего друга, седлавшего свою «мечту». Лицо Мити просто сияло от счастья и трепетного наслаждения, словно новенькая медная кастрюля на солнце.
— Сейчас ты увидишь, какой он в работе, — говорил он радостно.
— А этот гордый Барон вытерпит твою плебейскую задницу? Не сбросит?
— Ты что! — даже обиделся Митя.
— Как что? Переживаю за тебя. Ты мне в гипсе совсем не нужен.
— Не переживай. Он уже объезжен. — Митя окинул коня взглядом, похлопал его по крупу и неожиданно спросил: — Слушай, Аркаш, я всегда хотел узнать, как тебе в голову пришла мысль заняться квартирными киданиями? А?
— Мысль… — задумался Аркадий и продолжил немного погодя: — Да очень все просто было. Попалась мне как-то на глаза статейка про известную фармазонщицу Соньку Золотую Ручку. Так вот, она сто лет назад киданула очень солидную и, как теперь принято говорить, крутую английскую фирму на огромные бабки. И было все просто и гениально. Сонька открыла лженотариальную контору в центре Москвы, подделала документы и печати и влегкую впарила доверчивым британцам дом столичного генерал-губернатора, который был впоследствии очень удивлен, что к нему приперлись «новые хозяева» его особняка. Кстати сказать, этот дом и поныне стоит в Москве и находится в нем как ты думаешь что?
— Не знаю. Что?
— Мэрия! — подняв указательный палец вверх, заявил Аркадий.
— Ну, Аркаш, с тобой не соскучишься. Я надеюсь, ты не собираешься повторить подвиг Соньки и продать кому-нибудь мэрию?
— Кто знает? Пути профессионального афериста неисповедимы. Ладно. Давай выезжай на своем Бароне, а я тебя пощелкаю.
Митя повел коня в сторону манежа, а Аркадий пошел следом за ними, напевая себе под нос одну из любимых битловских песен. Потом Митя верхом ездил по кругу, а Аркадий сидел на трибуне и попивал небольшими глотками дорогое импортное пиво. Когда в бутылке не осталось ни капли приятного напитка, Аркадий сделал несколько снимков и изобразил поднятой рукой римский жест одобрительного приветствия. Митя кивнул в ответ и пустился вскачь, не переставая улыбаться от состояния блаженства, переполнившего его в тот момент. Аркадий тоже улыбнулся и, глядя на манеж со множеством лошадей и наездников, подумал: «И все-таки жизнь прекрасна, и прекрасно жить, сознавая это!»
Глава 9Пора искать следующую жертву
Во второй половине следующего дня Митя, прилично одетый и с портфелем в руке, подошел к первому подъезду пятиэтажки, у которого на лавке сидели три бабули. Он доброжелательно улыбнулся и достал из портфеля красивую коробку с шоколадными конфетами, сопровождая сие действо приветствием:
— Здравствуйте!
— Здрасте, здрасте… — наперебой загомонили местные «консьержки».
— Не холодно вам на таком ветродуве сидеть?
— Да нет, нет. Не холодно. Нет, — также дружно отвечали бабули.
— Ну вот, чтобы вам повеселее сиделось, угощайтесь!
— Ой, спасибо тебе, сынок, спасибо, — обрадовались старушки, разом потянувшись к коробке.
— А вы, случайно, не знаете, никто у вас здесь квартиру не сдает? — перешел к главному Митя.
— Да нет, сынок, вроде бы никто не сдает. Вроде нет, — затарахтели бабки.
— Жалко, а то вот я для брата своего квартиру ищу под съем. Он у меня художник и тихоня такой, что даже стесняется сам походить да поспрашивать. Вот. А к нему жена-иностранка должна скоро приехать из-за границы, ну и вы сами понимаете, жить вместе с родителями ни в какую не хочет.
Неожиданно одна из бабок обратилась к своей соседке по лавочке:
— Слушай-ка, а Маруся-то разве ж не сдает квартиру-то свою?
— А кто ж ее знает-то? Это надо у ее соседа спрашивать, она-то ж сама в деревне постоянно проживает.
— А как же мне ее соседа найти? — заинтересовался Митя.
— Так это ж проще некуда! Звать его Иван Димитрич, а живет он в последнем подъезде на третьем этаже, первая дверь налево как! — объяснила бабуля.
— Да чего ты человеку голову всю закрутила? Живет этот Иван в шестьдесят девятой квартире! — вступила в разговор самая моложавая старушенция и проворно засунула подаренную конфету в свой беззубый рот.
— Ой, ну спасибо вам большое! Пойду, узнаю у Ивана Дмитриевича про Марусину квартиру. Всего вам хорошего, — заторопился Митя и направился к последнему подъезду.
— До свиданья, до свиданья… — перекрикивая друг друга, прощались старушки, получившие тему для рассуждений на все ближайшие дни.
А спустя месяц о визите импозантного молодого человека, подыскивавшего квартиру для своего скромного брата, и содеянном им преступлении рассуждал с чувством глубокого порицания уже весь двор и даже некоторые граждане из прилегающих окрестностей…
Не прошло и четырех дней после Митиной разведки, как Аркадий поднимался по ступенькам к квартире Маруси. Узнать его было не так просто. Аркадий решил предстать перед ней в белокуром патлатом парике, в затемненных очках и с пышными усами пшеничного цвета. В одной руке он держал коробку с неизменными шоколадными конфетами, производившими неизгладимое впечатление на пожилых людей, в другой у него была трость с красивым набалдашником в виде глобуса. Аркадий изображал из себя хиппи, сильно хромающего на правую ногу.
А пожилая Маруся, муж которой помер от цирроза печени, одного из самых популярных заболеваний среди пролетариата, сидела тем временем в своей комнате на стуле и поглядывала на настенные часы, показывавшие в тот момент полдень. Она была скромно одета, и по ее корявым рукам с въевшейся в трещины землей легко угадывался род занятий. Маруся достала из рукава носовой платок, сняла старые очки с толстыми линзами и вытерла слезящиеся глаза. Когда в дверь постучали, Маруся надела очки и пошла открывать. Не глянув в глазок и не спрашивая, она повернула задвижку, потянула за ручку, и перед ней предстал Аркадий в своем маскарадном наряде:
— 3-з-з-дравствуйте! Я Ни-ни-николай.
— Здравствуй, сынок! Заходи, — ответила Маруся.
Аркадий зашел в коридор, сильно хромая на правую ногу. Маруся закрыла за ним дверь и посмотрела своему визитеру в глаза с такой надеждой на лучшее, что у Аркадия даже защемило в груди. И чтобы как-то разбавить непредвиденные впечатления, он заговорил на отвлеченную тему: