Конечно, учитывая мастерство дона Себастьяна в обращении со шпагой, благоприятный для него исход можно было бы прогнозировать с большой долей уверенности, но, во-первых, доля — это не целое, а во-вторых, не единым мастерством выигрываются подобные баталии. В чем Эспаде сразу и выпал случай убедиться. Отступая под натиском бандита, он резко отпрянул в сторону и подставил тому подножку. Тот грохнулся на камни всем своим немалым весом, шумно выдохнул, перекатился в сторону и вдруг… Как сквозь землю провалился.
Эспада со шпагой наготове шагнул ближе и тотчас остановился. У самых его ног чернел провал. Вряд ли пропасть была очень высокой, но ни дна, ни лысого головореза Эспада разглядеть не сумел. Достаточно и того, что обратно из этой темноты никто не выполз. Эспада аккуратно отступил на шаг, поправил шляпу и только тогда обернулся.
— Вот что, сеньорита…
Сеньорита бесследно исчезла. Должно быть, предпочла улизнуть, когда стало ясно, что дело не выгорит. Эспада с сожалением вздохнул и оглядел поле боя. М-да. Давненько он не выходил столь легко из подобных передряг. В Мадриде… Хотя нет, до Мадрида эта бравая троица просто бы не добралась — их зарезали бы где-нибудь по дороге.
Кстати, о дороге… Задерживаться здесь не следовало. Мадридские альгвасилы[21] очень не жаловали подобные стычки и строго спрашивали со всех, застигнутых над мертвым телом. И попробуй им докажи, что убивал не ты, а тебя. А доказав, объясни, какого черта ты шлялся по темным улицам? Здесь, в скалах, шансы встретить ночной патруль, конечно, были куда меньше, чем на столичных улицах, но кто знает, что взбредет в голову той прекрасной сеньорите.
Стало быть, надо уходить, и поскорее.
Подгоняемый этой мыслью, Эспада торопливо собрал трофеи. Монет у разбойников на двоих оказалось чуть ли не втрое больше, чем у намеченной жертвы. Даже один золотой дублон сыскался.
Шпага у юноши была хорошая, но уж больно приметная. Мало ли кто — и при каких обстоятельствах — видел этот витой узор на гарде. А вот отлично сбалансированный «бискаец» сам просился в руки. Прибавив к своим трофеям мягкие ножны из темно-коричневой кожи, дон Себастьян поспешно оставил поле боя.
Обратно на дорогу он пошел тем же путем. Или почти тем же. За очередным поворотом Эспада неожиданно уперся в каменную стену. Отвесный утес уходил так высоко, что, казалось, упирался в само небо. Скалы по краям выглядели немногим ниже. Эспада выругался про себя, вернулся к развилке и пошел в другую сторону. Там ничто не преграждало путь, но, отшагав расстояние раза в два большее, чем по его представлениям было до дороги, дон Себастьян остановился. Он определенно шел не туда. Вздохнув, Эспада вновь побрел обратно и вскоре опять уперся в скалу. Не ту, что преградила ему путь в прошлый раз, но тоже высокую. На глаз этак в три человеческих роста. Выщербленная, потрескавшаяся — при свете дня на такую легко можно было бы взобраться и оглядеться сверху, но сейчас, в кромешной тьме, что там разглядишь?
— Заблудился, — спокойно констатировал Эспада.
Бродить во тьме наугад — занятие бессмысленное, а если вспомнить расщелину, в которую упал лысый бородач, то и опасное. Эспада снял шляпу и опустился на землю. Придется ему ночевать здесь. Условия, конечно, не идеальные, но могло быть и хуже. Землю, как ковер, покрывала мягкая трава, а где-то слева журчал ручеек. Эспада на слух и на ощупь нашел его, напился, устроился рядом и закрыл глаза. Воспоминания беспокойного дня гасли, как догорающие свечи, и последним, что промелькнуло перед внутренним взором, была очаровательная улыбка прекрасной незнакомки.
Красота в природе базируется на гармонии. Красота созданного человеком — на симметрии. Истинный шедевр сочетает в себе и то и другое. Именно таким шедевром при взгляде сверху выглядел город Каракас. Или, если угодно полным именем, то Сантьяго-де-Леон-де-Каракас. Ровная сеть улиц и площадей гармонично вписывалась в горную долину. Белые домики стояли на выжженной солнцем до белизны земле, и все это утопало в зелени. Позолоченные шпили церквей блистали на солнце. Островок южной Испании, перенесенный в этот райский уголок.
Здесь даже птицы были ярче, чем в Старом Свете. Пара таких сидела чуть дальше, на уступе скалы, и крикливым пением приветствовала новый день. Это пение, собственно, и разбудило дона Себастьяна. Эспада спросонья хотел швырнуть в крикливых нахалок шляпой, но потом передумал. Птиц спасло оперение: ярко-алое и еще более ярко-желтое, оно соответствовало цветам испанского флага. Пришлось вставать. Час был уже не ранний, но, чем глубже ущелье, тем выше солнцу надо подняться, чтобы там наступило утро. В долине к тому времени уже начинался день.
Как оказалось, дон Себастьян заночевал в кривом отроге. Еще полсотни шагов, и за поворотом он увидел бы огни, горевшие на улицах города. Другое дело, что он вряд ли бы вовремя заметил обрыв под ногами. Пропасть была неглубокой, едва ли в три человеческих роста, но острые камни внизу делали ее чертовски опасной в темноте. При дневном же свете отлично были видны и сам обрыв, и узенькая тропинка, что прилепилась справа к скале и вела вниз, в долину.
Вблизи сходство с южной Испанией только усилилось. Ровные аллеи пальм напоминали Кадис. Только тут их, да и зелени вообще было значительно больше. В Кадисе она в основном сосредотачивалась в садах или во внутренних двориках богатых домов. Здесь — тоже, но при этом и буйно выплескивалась наружу, норовя захватить любое свободное пространство.
Народу на улицах хватало. Как и в Кадисе, никто никуда не спешил. Даже полуголые каторжники, что чистили канаву вдоль дороги, едва взмахивали лопатами и мотыгами, а сторожившие их солдаты только лениво поглядывали на своих подопечных. Среди прохожих, если продолжить сравнение с Кадисом, значительно чаще попадались негры и несколько реже — женщины. Иногда встречались и аборигены. Последние мало отличались от испанских крестьян, только были куда смуглее. Разве что в Испании ни на одном крестьянине Эспада не видел столько татуировок разом. Да еще взгляд. Отсутствующий напрочь. Как будто этот абориген-крестьянин пришел в город, а взгляд дома забыл. На следующем перекрестке, точно корабль по реке, проплыла мимо благородная дама в паланкине. Паланкин несли двое полуголых мулатов и сопровождала пара пышно разодетых кабальеро.
На пересечении двух улиц Эспаду остановил патруль городской стражи. Возглавлял патруль невысокий горбоносый альгвасил в ярко-красном плаще, чуть более ярко-красном камзоле и чуть менее ярко-красных штанах. В сочетании со светлыми сапогами и широкополой шляпой с опять же ярко-красным плюмажем, он всем своим обликом походил на молодого задиристого петуха, вышедшего во двор показать всем курам, кто тут самый главный. Чтобы ни у кого не возникло лишних сомнений, важную птицу сопровождали три злющих «пса» — три дюжих стражника во всем черном, в кирасах и с алебардами в руках. Стражники только лениво посматривали по сторонам, но их командир бдил за четверых.
— Сеньор! — окликнул он дона Себастьяна. — Да, да, вы?! Вы что же это нарушаете? Никак на войну собрались?
— А с кем война? — вопросом на вопрос ответил Эспада.
— Войны, официально, у нас нет, — строгим голосом сообщил альгвасил. — А вот что есть, и тоже, кстати, официально, так это строжайший королевский запрет на ношение всякого огнестрельного оружия кем попало.
И он ткнул пальцем в торчащий из-за пояса дона Себастьяна пистолет.
— Так я и есть не «кто попало», — с улыбкой возразил Эспада, мысленно кляня себя последними словами.
За три месяца плавания плюс недавние треволнения он напрочь забыл про королевский указ. Тем более что и раньше обращал на него куда меньше внимания, чем мог бы надеяться Его Величество. А он — указ — оказывается, и до Нового Света добрался.
Суть же его сводилась к следующему: Его Католическое Величество Филипп IV, Божьей милостью король Испании и еще такого количества земель, что скоро и не перечислишь, запретил своим подданным, находящимся не при исполнении государевой службы, носить при себе огнестрельное оружие. То, что дон Себастьян — благородный идальго, его нисколько не извиняло. В Испании и так уже каждый десятый — дон. И каждый из этих донов чуть что сразу за шпагу хватался. Не хватало еще, чтобы они все вдобавок палить друг в друга начали.
Поначалу подобных проказников ссылали на галеры, но в последние годы дела шли нелучшим образом, и на всех нарушителей многочисленных королевских указов галер уже просто не хватало. Тем, кому не нашлось места у весла, всегда находилось место в тюрьме. Там, правда, не заставляли работать, но зато и не кормили. Имелось ли должное количество галер в Новом Свете, Эспада не знал, да и не стремился узнать об этом на собственном опыте. Альгвасил тем временем окинул его внимательным оценивающим взглядом:
— Так-так… И кто же вы, сеньор?
В ответ Эспада предъявил свой патент. Пусть и несколько пострадавший от морской воды, тот был вполне читаемым. Главное: не пострадали ни печать, ни подпись, ни имя дона Себастьяна Эспады, хотя последнее было менее важным. Все равно в лицо здесь его никто не знал. С другой стороны, документ с размытым именем всегда внушал подозрение. Альгвасил и без того изучил его так внимательно, словно от этого по меньшей мере зависела его жизнь или даже более того — размер жалованья. Стражники проявляли куда меньше служебного рвения и больше поглядывали в сторону таверны под навесом, слева по улице. Стена там была только одна, дальняя, зато очень симпатичные девицы ловко сновали между столиками, разнося заказы и одновременно зазывая новых посетителей. Не обделяли они своим вниманием и стражей порядка.
— Похожа на настоящую, — проворчал альгвасил, возвращая бумагу, и добавил: — А мне казалось, что пехота, тем более морская, должна знать, что такое дисциплина. Надеюсь, пистолет хотя бы не заряжен?
— Нет, конечно. У меня, по правде говоря, и пороха-то нет.