него встревожено смотрела непричесанная и небритая физиономия. Как же все некстати! Он, было, взял в руки бритву, но потом снова положил ее на место. Нет времени! Плеснув в лицо водой, и кое-как пригладив топорщащуюся шевелюру, Руорн вернулся в кабинет и остановился перед шкафом. Открыв дверку, он некоторое время с тоской смотрел на свой черный плащ, потом вздохнул и снял его с вешалки.
Стоял разгар рабочего дня, и все Служители находились на своих рабочих местах. По дороге Руорну встретились лишь несколько человек из обслуживающего персонала. Люди оборачивались ему вслед, но он не обращал на них внимания.
В Зале Отрешения воспоминания нахлынули на Руорна душной волной. Яркий свет, кружащийся перед глазами пол, окровавленный умывальник, сильные руки Виан, поддерживающие его сотрясающееся в приступе рвоты тело, и его собственные руки, испачканные в крови и облезающей с плаща серебристой пыльце. И голос за спиной. Тихий голос улыбающегося Локано.
Руорн затряс головой, отгоняя видения прошлого, и зашагал к дверям Тронного Зала. О чем думают смертные перед встречей с Сиарной, какие чувства испытывают? Благоговение? Страх? Сам он никогда не ощущал ничего кроме сосредоточенности, а об эмоциях других людей просто не задумывался.
Молчаливые привратники бесшумно распахнули перед ним двери Зала, и Руорн вступил в прохладный полумрак. Звук его шагов гулким эхом разносился под высокими сводами. Он в самый последний момент спохватился, остановившись в Круге Смертных и смиренно уставившись в пол. Простым людям не позволялось поднимать взгляд на Первую Наместницу. Еле слышно вздохнув, бывший Верховный Советник преклонил колено. В этом жесте даже близко не наблюдалось той величественности и изящества, присущих ему ранее. Руорн просто опустился на пол, сгорбившись и покорно ожидая своей участи.
Двери за его спиной закрылись с глухим стуком.
– Бекташ Руорн, – Сиарна опять-таки не поприветствовала его, сразу перейдя к делу, – через месяц состоится визит госсекретаря Республики, Леона Аустова на Клиссу. Я не стала отзывать сделанное вами приглашение, но хочу отметить, что мне крайне не нравится способ, которым вы принуждаете меня согласиться на этот визит.
– Я… сожалею, моя Госпожа.
– Поскольку данный визит – ваша затея, то мне представляется, что вам следует меня… проинструктировать. Мне хотелось бы знать, какую роль вы отвели мне в этом нелепом спектакле.
Такого концентрированного сарказма в речах богини Руорну не доводилось слышать еще никогда. В Сиарне определенно говорило раздражение, копившееся не один день. Да и он сам был вызван «на ковер» явно под влиянием эмоционального порыва. Наместница ведь поджидала его уже довольно давно, она уже находилась в трансе в тот момент, когда Руорн вошел в Зал.
– Госпожа, – начал он, неотрывно глядя в пол перед собой, – госсекретарь Леон Аустов пользуется большим влиянием во властных кругах Республики, и, если бы нам удалось заполучить его в союзники…
– Все это я уже слышала, – перебила его Сиарна, – и я допускаю, что Аустов способен координировать лоббирование наших интересов в республиканском правительстве. Меня сейчас больше интересуют технические аспекты. Как именно этот визит сможет перековать госсекретаря в нашего союзника. Каким образом вы планировали сорвать с его взора пелену мифов и домыслов.
Внутри у Руорна все оборвалось. Получается, что Виан все-таки его предала, выдав Сиарне содержание их беседы в «Прайме». Теперь понятно, почему его так внезапно пригласили в Тронный Зал. И так же очевидно, что ничего хорошего его теперь не ожидает, подобные разговоры так просто с рук не сходят никому.
– Госпожа… – только и смог выговорить он, чувствуя, что покрывается холодным потом.
– Какой вы видите программу визита?
Руорн с трудом подавил вздох облегчения. Конкретика – это хорошо. Это означает, что прямо сейчас рвать его в клочья никто не собирается. Ладно, будь что будет!
– Я считаю, что список мероприятий не должен сколь либо принципиально отличаться от традиционного набора. Посещение Храма Света, Интерната, встреча с представителями деловых кругов, экскурсия по природным красотам Клиссы… все как обычно. Надо дать возможность Аустову собственными глазами увидеть все, что он сам пожелает.
– Я сомневаюсь, что даже самые благоприятные впечатления смогут повлиять на его позицию. Для того чтобы изменить политику целого государства, красивых картинок недостаточно. И он, как госсекретарь, думаю, прекрасно все это понимает.
– Да, Аустов умен, – согласился Руорн, – и он все понимает, кроме одной вещи.
– И что же является камнем преткновения?
– Вы, моя Госпожа. Вы не укладываетесь в его картину мироздания. Аустов в грош не ставит официальную пропаганду, а потому… сомневается. Чтобы помочь ему определиться, подтолкнуть его в нужном направлении, вы должны дать Аустову свою Аудиенцию.
По полу под ногами Руорна пробежала дрожь, светильники негромко задребезжали. Сиарна не скрывала своего раздражения.
– Я никому ничего не должна! Помни об этом, смертный!
– Истинно так, моя Госпожа! – пробормотал Руорн, морщась от охватившего все его тело жжения. Гнев Богини начал просачиваться наружу.
– Тому, кто не впустил меня в сердце свое, нечего делать в моих покоях. Любой человек должен сначала прийти ко мне через Веру, и только после он сможет войти в эти двери! До того момента мне с Аустовым говорить не о чем, мы не услышим друг друга.
– Этого и не требуется, моя Госпожа.
– Любопытно, – Сиарна выдержала паузу. – За вашими словами мне видится дерзкий и святотатственный замысел. В чем же он состоит?
– У Аустова есть внучка, Сьюзен… сирота. Ее родители погибли в автокатастрофе.
– Мне это ведомо.
– Она… больна, – жжение не ослабевало, и Руорн уже почувствовал во рту металлический привкус крови. – Она перенесла тяжелую форму Песчаной лихорадки, девочка обречена… но вы можете проявить свою Милость… спасти ее. И тогда в лице Аустова вы обретете самого… преданного слугу, которого только можно пожелать!
– Мне оскорбительно ваше предположение, что моя Благодать может рассматриваться как плата за чью-то лояльность!
– Не за лояльность, – тело Руорна сотряс кашель, – но ради того, чтобы дать людям по всей Галактике возможность приобщиться к вашему свету! Это малое проявление вашей Милости приведет к вам миллионы новых почитателей!
– Умножая друзей, множишь ты и врагов своих!
– Это неизбежно, но все же лучше, чем сидеть, сложа руки, и смотреть, как страдают те, кто лишен вашей Благодати.
– В любом случае, вы просите невозможного, – богиня сбавила темп и заговорила чуть тише. – Милость моя безгранична, и любой, обратившийся сердцем своим ко мне, может к ней приобщиться. Но неверным никогда не найти дорогу к ее источнику.
– Сьюзен – чистое сердцем невинное дитя! А для детей ваши храмы всегда открыты.
– Вы хотите большего. Вы ждете от меня божественной помощи, но она доступна только через молитву. Однако, хотя я внимаю миллионам молитв, ни в одной из них я не слышу прошения за Сьюзен Семко.
– За нее буду молиться я, – прошептал Руорн.
– Дерзко. Смело. И вы готовы взять на себя груз ответственности за все возможные последствия?
– Да, моя Госпожа.
Довольно долго Сиарна молчала, будто взвешивая все «за» и «против». Руорну оставалось только терпеливо ждать ее вердикта.
– Один маленький человечек – ключ к великим свершениям, – негромко хмыкнула Богиня. – А вы точно знаете, что ждет нас за той дверью, которую этот ключик отворяет?
– Что бы там ни было… ради вашей славы я приму все.
– Великая Слава может привести за собой Великую Боль.
– Я приму все. Даже смерть, если так будет угодно судьбе.
– Я слышу в вашем голосе странную покорную обреченность – заговорила Сиарна после очередной паузы, – почти облегчение. Как будто вы желаете умереть.
– Умереть может только тот, кто живет, – ответил Руорн, продолжая глядеть в пол, – а я не живу, я – существую.
– Что вы имеете в виду?
Руорн вздохнул. Когда он сказал все, что должен, сделал все, что мог, когда, наконец, донес до Сиарны суть своего отчаянного замысла, он почувствовал себя совершенно опустошенным. Но в этой опустошенности присутствовала и свобода. Теперь он мог говорить все, что хотел.
– Жизнь – это движение, моя Госпожа. Движение из прошлого в будущее. Но у меня нет и никогда не было прошлого, я не знаю, кто мои родители, не помню своего детства, за долгие годы у меня так и не появилось настоящих друзей. И впереди я не видел ничего, что можно назвать будущим. Мне не на что опереться сзади и не за что ухватиться впереди. Я жил одним лишь настоящим. Вся моя жизнь, весь смысл ее состояли в служении вам, моя Госпожа. Каждое утро я просыпался с мыслью о том, что я вам нужен, что я могу сделать что-то для вас полезное. Теперь же вы отняли у меня и настоящее. Лишили меня всего, что я имел, всего, что заставляло биться мое сердце. Да, я хожу, разговариваю, но это все – рефлексы, дерганье механической игрушки, безучастно ожидающей, когда закончится завод пружины. Это – не жизнь, и я не могу умереть, я могу лишь прекратить существование.
– Бекташ Руорн, смертным не пристало упрекать богов.
– А мне наплевать! – огрызнулся тот, дерзко вскинув голову и взглянув прямо на закутанную в белое Наместницу. – Я уже не смертный, я – мертвый и теперь могу говорить все, что пожелаю. Даже вам. У мертвецов, знаете ли, тоже есть определенные привилегии. Мне теперь наплевать, что вы обо мне думаете и как со мной разделаетесь. Мне… – первоначальный запал Руорна угас, и он снова бессильно уронил голову. – Мне просто… мне уже все равно.
Он чувствовал, что после этих слов его глаза должны были наполниться слезами, но охватившее его отчаяние отказывалось прорываться наружу. Оно всего-навсего лишило его последних сил.
Пауза затягивалась. В звенящей тишине было слышно, как за окном чирикают воробьи, облюбовавшие дворцовые подоконники. Наконец, с трона донесся легкое дуновение, отдаленно напоминающее вздох.