Рассмотреть животное толком не удалось, да не очень-то и хотелось. Крыса, она крыса и есть. Будь хоть новолиберийская с плоской мордой, хоть земная с вытянутой.
Чем дальше они продвигались, тем чаще им встречались плавающие и ползающие по лишайнику хухум. Людей они практически не боялись. Видимо, привыкли к почтению со стороны киафу.
– У-у, разлеглась. Посмотри, наглая какая! Наших бы сюда привести, – забормотал Ирвин, увидев феноменально жирную змею, устроившуюся на бережку ручья.
Из пасти гадины свешивался в воду крысиный хвост, шея была раздута. Хухум переваривала ужин. Похоже, змеи и крысы с мордами мопсов образовали здесь симбиоз. По старому доброму принципу: кто успел, тот и съел.
– Они б тебе устроили курорт, падла, – добавил американец и автоматом ловко сбросил пресмыкающееся в воду. Та, лениво извиваясь, поплыла прочь.
– Кого наших? – поинтересовался Вадим.
– Таха, конечно.
– С каких это пор таха стали для тебя «нашими»?
– С тех самых, – уклончиво ответил Ирвин.
– Нет, ты конкретно доложи, рядовой Хэмпстед, – насел на него Вадим. – Что это еще за вихляния в сторону от генерального курса? Забыл, какое у нас задание? Не миловаться с мятежниками, не угощать их змеями, а Черного Шамана завалить.
– Слушай, чувак, затрахал ты меня со своим заданием! – взорвался вдруг американец. – Разве не ясно, что мы его уже провалили ко всем дерьмовым чертям? Задача стояла: ликвидировать Мвимба-Хонго, чтобы предотвратить поход его армии на Малелу, так? А сейчас ОАТ уже в городе. Значит мы, во-первых, не выполнили приказ. Во-вторых, продались мятежникам за метикалы. В-третьих, напали на твоего друга-водителя в «Крокодильих яйцах». В-четвертых, отказались сегодня сдаться офицеру KFOR. К тому же устроили в президентском дворце погром! И как на это отреагирует наше, мать его, командование, абсолютно ясно. Стратег гребаный!.. Уж мне ли Велтенбранда не знать? Запишут в предатели, контракт разорвут и вышибут на Землю без единого цента. А то и вообще в лагерь перевоспитания упекут. Мне-то что, в Гуантанамо пару месяцев в баскетбол поиграю. А вот ты в своем русском ГУЛАГе живо здоровье подорвешь.
Вадим на слова о жутком ГУЛАГе пренебрежительно усмехнулся. Было дело, разговаривал он с парнями, которые в лагерях перевоспитания побывали. Нормальное местечко, рассказывают. Здоровый климат, здоровое питание, здоровый труд. В выходные – свидания с родными и близкими, иногда увольнения. Спортивные секции... Не всякий санаторий такие условия предоставляет. Единственный минус – какие-то воспитательные процедуры. О них говорили уклончиво, без подробностей. Видимо, малоприятная штука. Однако никого эти процедуры в инвалидов не превратили. Скорей наоборот, навсегда отбили желание совершать преступления. А кто такой преступник, если не нравственный калека?
Рассмотрев его улыбку, Ирвин перестал кипятиться и завершил речь довольно мирно:
– Так что хватит ссылаться на старый приказ. Нужно заново придумать, как жить дальше.
– «План изменился!» – процитировал Вадим. – «Утопим заразу?!»
– Тьфу! – плюнул в раздражении Ирвин, но потом губы его запрыгали, нос сморщился и он хохотнул. – Ну да, вроде того.
– Эх, не нужно было с мавротопским шпионом ссориться. Попросили бы политического убежища, зажили бы припеваючи. Я бы хухум разводил на экспорт. Ты бы тоже чем-нибудь полезным занялся. Например, кишечно-газовую станцию завел бы, или «живой» кожей торговал. Прибыльное дело!
– Опять шутишь, – с некоторым сомнением сказал американец. Он почему-то замедлил шаг, приложил руку к верхней части груди, начал ее мять и тереть.
– Иронизирую, – отозвался Вадим. – Хоть тебе это слово, вероятно, незнакомо.
– Сейчас как дам по шее, – вяло пригрозил американец, после чего окончательно остановился.
– Отставить давать по шее! Не сметь увечить старшего по званию.
– Мы сейчас равны, – пробормотал Ирвин глухо, словно из последних сил. И вдруг, согнувшись пополам, рухнул на колени.
В тот же миг раздался отвратительный булькающий звук. Затем еще и еще. Обтянутые мокрой гимнастеркой плечи Хэмпстеда вздрагивали, голова в голубой каске ныряла вниз, точно американец что-то клевал. Его рвало.
Наконец спазмы прекратились, Ирвин выпрямился. Подбородок его и губы были перемазаны мокрым, ярко-оранжевым, глаза выпучены. Дыхание его было тяжелым. Прохрипев «I guess I'm fucked now», он зачерпнул горстью из ручейка и плеснул себе в лицо. Утерся рукавом, отполз в сторону и сел, привалившись спиной к стене.
– Что с тобой, брат? – тревожно спросил Вадим. – Отравился чем-то? Наверняка чипсы были просроченные! Или кола. Ты хоть на дату выпуска посмотрел?
Ирвин отрицательно помотал головой. Вадим поспешно отстегнул от ремня фляжку, протянул ему:
– На, полечись. Выпей все. Если даже опять вытошнит, так хоть желудок промоешь.
– Отвали, чувак. Промываниями это не лечится.
– Почему? Отравление только так и лечат. Промывания, клизмы...
– Это не отравление, – убежденно просипел Ирвин. – Это проклятие Черного Шамана. Мы решили смыться, вот оно и подействовало. Я сейчас сдохну, а после труп встанет и задушит тебя. – Он снова прижал руки к груди. – Беги, чувак, ты еще можешь спастись!
– Кончай молоть чушь, – рассердился Вадим. – Никакого проклятия нету, я уже объяснял. Просто ты нажрался жирной, вдобавок просроченной дряни. А может, и не просроченной, просто твой организм отвык от всего этого дерьма. Пей, солдат, это приказ.
Он сам открутил крышку у фляги и сунул горловину в рот Хэмпстеду. Наклонил. Тому не оставалось ничего иного, как начать покорно глотать. Опустошив флягу почти без остатка, Ирвин несколько секунд прислушивался к себе, затем громко рыгнул. К счастью, тем дело и ограничилось. Посидев еще немного, американец слегка приободрился. Видимо, спиртное подействовало именно так, как следует. Нельзя сказать, что Хэмпстед воспрянул духом, но умирать определенно передумал.
– Ты не все знаешь, – сказал он и помахал пальцем из стороны в сторону, – потому и думаешь, будто я дикарь. Верю всяким штучкам с колдовством и все такое прочее. Тошнота – не главное. Может, она и на самом деле из-за чипсов. У них был какой-то странный привкус. Да и кола кислым отдавала. Но это все чепуха. Главное-то, брат, мне грудину жжет. Как раз там, где Шаман метку верности поставил. Будто огнем палит, понял! А это уже тухлой колой не объяснишь.
– Да я и не собираюсь. Ранка могла воспалиться, только и всего. Дай-ка взглянуть. Да не вздрагивай ты как девочка! Я аккуратно.
Присев на одно колено, Вадим расстегнул пуговицы гимнастерки. Обнажилась блестящая от пота грудь американца. Чуть повыше все еще припухшего кружочка «метки верности» извивалось и подергивалось что-то живое, зеленовато-желтое, удлиненное и проворное.
– Ну, это же все объясняет, – облегченно сказал Косинцев.
– Что объясняет? – забеспокоился Ирвин. Опустить глаза, чтоб увидеть самостоятельно, он боялся. – Что там? Гниет, да? Гангрена?
– «Отрежем, отрежем Маресьеву ногу! Не надо, не надо, я буду летать! Но ваша гангрена внушает тревогу. Так режьте же, режьте же, в лоб вашу мать!» – процитировал с выражением Вадим. Однако, заметив, как испуганно прислушивается к словам русской речи негр, пообещал: – Сейчас сам увидишь.
Он примерился и крепко ухватил зеленовато-желтого живчика двумя пальцами. Шкурка у того была твердая, немного шершавая и в то же время скользкая. Живчик завертелся вдвое шустрее. Вадим вонзил в него ногти и резко дернул. Звериный рев Хэмпстеда смешался с торжествующим возгласом сержанта.
– На, любуйся своим проклятием, – сказал он и сунул дергающуюся тварь Ирвину в ладонь. После чего выплеснул ему на грудь остатки шиповникового эликсира.
Американец зашипел сквозь зубы. Затем разжал ладонь, посмотрел на то, что там подергивалось, и брезгливо отбросил.
– Что за гадость, мать ее?
– Точно не скажу. Похоже на пиявку.
– Ох, Наср! Слышь, чувак, а пиявки ядовиты?
– Наоборот, страшно полезны. Их даже специально разводят. Во врачебных целях.
– Un-fucking-believable! – потрясенно воскликнул американец. – Первый раз слышу, чтобы кровососов выращивали для лечения. Наверное, это только в России. Правду видно говорят, что у вас медикаментов постоянно не хватает...
– Само собой. От болезней только водкой да пиявками спасаемся, – язвительно парировал Вадим. – Зато у нас образование первоклассное, даже самые тупые дети в колдовство не верят. А теперь встать, рядовой Хэмпстед. Довольно изображать жертву абор... э... проклятья. Нужно спешить. Кажется мне, свобода уже близко. Свежим ветерком веет.
Так и оказалось. Через какой-нибудь десяток минут быстрой ходьбы диверсанты разглядели впереди светлый полукруг выхода, затянутый густой сеткой растительности. Они издали радостный, не вполне цензурный клич – и побежали.
На поверхности стоял вечер. В небе слабо мерцали брызги ранних звезд. Такие же, но дрожащие и дробящиеся светлые точки виднелись внизу. Там несла мутные воды широкая медлительная Касуку. Вдалеке, на юге, сквозь силуэты пальм помаргивали огни Малелы.
Берег был пустынен, лишь неподалеку горел крошечный костерок.
Прорваться во дворец тем же способом, что и старшие диверсанты, LSn-01.2 не смог – это поставило бы под угрозу не только его собственную жизнь, но и целостность сосуда, чье значение с каждым днем, а в последнее время и часом возрастало.
В поисках безопасного входа в президентский дворец андроид уходил все дальше от КПП. Периметр имел форму замкнутого шестиугольника, и охранялся повсюду одинаково надежно. Люсьен начал испытывать что-то вроде тревоги, но тут его сейсмодатчики уловили глубоко под землей пустоту. Анализ показал, что это могло быть тоннелем или частью тоннеля, идущего от дворца в сторону реки Касуку. LSn-01.2 получил шанс.
Идя вдоль подземных пустот, он миновал кварталы состоятельных туземцев, затем кварталы среднего класса и бедноты, затем большую рощу кривых пальм, заваленную кучами мусора, и спустился по крутому склону к реке. Берег покрывали чахлые заросли каких-то эндемичных кустов, а вся почва между ними была обильно усеяна бытовыми отходами самого отвратительного вида. Судя по ним, в сезон дождей Касуку разливается и затопляет этот бережок, принося мегатонны плавучего хлама со всей Малелы.