Они долго целовались с зажмуренными глазами, словно соревновались между собой на выносливость. Григорий каждой клеточкой своего мужского организма чувствовал ее упругие груди с тугими сосками, упиравшиеся в его крепкую, широкую, как печная заслонка, мускулистую грудь. Привкус помады, смешанный с мускусным запахом ее губ, открытых частей горячего тела, кружил парню голову, рискуя отключить разум.
С Полиной, по всему видно, происходило то же самое, потому что она то нежно гладила его спину, то сильно вцеплялась пальцами в гимнастерку, комкая ее в кулак. И через несколько минут жарких поцелуев случилось то, что и должно было случиться: зов молодой плоти парня и девушки, вкупе с мыслями о том, что на войне каждый день может стать последним, переборол осторожность. Продолжая до изнеможения целоваться, они медленно опустились на колени, потом повалились в пахучую теплую траву. Не отнимая губ, Полина принялась лихорадочно заворачивать юбку выше пояса, путаясь в короткой сорочке; Григорий с поспешной ловкостью одной рукой расстегнул брюки, спустил их вместе с кальсонами ниже колен, а еще через миг он накрыл своим могучим телом обнаженное до пояса тело маленькой женщины с большими грудями. Совокупление молодых, жадных до любви людей было столь неистово, что пара основательно успела примять траву и цветы вокруг.
После того как они удовлетворили свою необузданную страсть, ни сил не осталось, ни желания не возникло сразу одеться. Они так и лежали полуголые, взявшись за руки, тяжело дыша, глядя усталыми, но счастливыми глазами ввысь, где по небу медленно плыли легкие белые облака, а набегавший время от времени теплый порывистый ветерок качал тонкие, с зелеными резными листьями ветви на березах. Григорий и Полина хорошо понимали, что у них это не мимолетное увлечение, а настоящая любовь на всю жизнь.
От опушки, где выступала концертная бригада, доносилась приглушенная дальним расстоянием песня, в который уже раз исполняемая Шульженко.
Синенький скромный платочек
Падал с опущенных плеч.
Ты говорила, что не забудешь
Ласковых, радостных встреч.
– Поличка, горлинка моя, – непривычно для себя, необычно ласково обратился к девушке Григорий, перекатив голову по траве, сбоку глядя на ее потную, в румяных пятнах щеку, – как же я тебя люблю.
– Отвернись, – тихо попросила девушка, – мне надо одеться.
Гришка послушно отвернул лицо, лежа натянул брюки, потом поднялся, оправил гимнастерку. Пока за его спиной девушка тоже приводила себя в порядок, шуршала, одергивая тесную юбку, парень принялся собирать цветы и, когда Полина бесшумно подошла к нему сзади и обняла, прижавшись щекой к его горячей спине, он протянул ей через плечо букетик.
– Ой, Гриша, – воскликнула Полина, – какой он красивый! – Она отстранилась от парня, зарылась зардевшим лицом в цветы, стала с наслаждением вдыхать запахи, пропитанные полевыми и лесными ароматами. – Какая прелесть!
– Это еще не все, – сказал Григорий, своевременно вспомнив о Ванькиных стихах; вынул из кармана листок, развернул его и с чувством прочитал, величественно поводя вокруг крепкой рукой, стараясь подражать самому Ваньке Затулину:
Необъятные леса,
звон весны
и смех твой дробный…
Говорят, что ты строга —
я тебя считаю доброй.
Говорят, что ты горда,
сто поклонников отвергла,
что с такой, как ты, – беда…
Все – неправда,
все – неверно.
Ты, любовь моя, не-обы-кно-вен-на!
– Замечательные стихи. Кто ж их написал?
– Ванька Затулин сочинил, мой приятель, – ответил с гордостью Гришка, очень довольный, что стихи Полине понравились. – Думаю, большим поэтом станет после окончания войны.
– Кому ж они посвящаются, – спросила тихо Полина, – его девушке?
– Девушки у него пока нет, – ответил, широко улыбаясь, Григорий. – Он мне их подарил, чтобы я прочитал при встрече своей девушке. И вот я прочитал.
– Это что ж получается? Ты специально приходил, чтобы меня увидеть?
– Ну да!
– «Ты необыкновенна», – задумчиво повторила Полина последнюю строку и вдруг быстро спросила, внимательно заглядывая ему в глаза: – Ты тоже так считаешь?
– С самой первой нашей встречи! – ответил искренне Григорий, расторопно сграбастал ее в охапку и, на ходу расцеловывая девушку в смеющееся лицо, на руках понес в сторону реки.
Полина хоть и была для своего возраста девушкой несколько пухленькой, но оказалась для Григория ношей легкой, необременительной, как подходяще говорилось об этом случае в старинной поговорке, что, мол, своя ноша не тянет. По дороге они продолжали все так же неистово целоваться и дурачиться, и путь до реки им показался недолгим, как будто они незаметно для себя вдруг перенеслись на пологий бережок. Здесь, так же как и на опушке, и в лесу, буйным цветом росли в гуще сочных трав яркие цветы.
Увидев у самой кромки высокую пушистую иву с нависавшими над тихой водой гибкими ветвями, Григорий направился к этому месту. Там он осторожно опустил Полину с рук, сам расположился рядом, опершись позади себя на ладони; девушка же, охватив округлые колени сцепленными руками, с задумчивым видом замерла, глядя на солнечные блики на гладкой водной поверхности.
От реки заметно тянуло легкой прохладой, пахло тиной и влажными листьями ив и ветел. На воде неподвижно лежали широкие, размером с хороший деревенский блин, зеленые листья, между ними сияли девственно белые бутоны лилий, свежие, насыщенные желтым светом кувшинки, похожие на крошечные солнца. Над ними летали, трепеща слюдяными крыльями, большие переливающиеся на свету пучеглазые стрекозы.
– Поличка, – первым нарушил трепетную тишину Григорий, – расскажи, как ты на фронт попала?
Девушка пожала плечами; продолжая все так же задумчиво глядеть перед собой, негромко ответила:
– Собственно, и рассказывать-то не о чем. В пятницу окончила медицинское училище на фельдшера, а в воскресенье началась война. Мы с девчонками сразу попросились на фронт. Вот и вся история.
Они вновь замолчали.
– Не грусти, Поличка! – вдруг с живостью воскликнул Григорий, блеснув в ее сторону лихими глазами; неудобно вытянул правую ногу, достал из кармана широких галифе губную гармошку. Дыхнул на нее, вытер о гимнастерку на груди и, приложив к губам, озорно поглядывая на девушку, принялся лихо наигрывать что-то бодрое, жизнеутверждающее.
Полина сейчас же повернула к нему улыбающееся лицо; ее глаза лучились ясным светом; весь ее восхищенный вид наглядно говорил о том, как сильно она покорена артистизмом своего кавалера. Девушка положила голову на свои колени; прижавшись к ним щекой, с трепетом вслушивалась в незнакомую и в то же время как будто знакомую мелодию.
– Это я Ванькины стихи переложил на музыку, – признался, отдышавшись, Григорий, когда закончил играть. – Тебе понравилось?
– Очень!
– Давай купаться! – неожиданно вновь удивил Гришка, как видно, ободренный своим успехом в глазах любимой девушки. – Ты не стыдись меня, моя горлинка. После войны мы с тобой сыграем свадьбу. Знаешь, какая у меня мама добрая, она очень будет за нас рада. А там у нас и детишки сопливые пойдут.
– Почему это сразу – сопливые? – Полина сделала вид, что обиделась, в шутку надула губы.
– А они маленькие все сопливые, – твердо заявил Григорий, сел в траву и принялся с усилием стягивать правый сапог, выказывая серьезное намерение купаться. – Но если тебя такой расклад не устраивает, то пускай наши ребятишки будут бодренькие да здоровенькие и вовсе не сопливые.
– С тобой не соскучишься, – ответила Полина, с любопытным удивлением наблюдая, как Григорий, раздевшись, бережно складывает одежду на примятый травяной бугорок. Пристроив рядом свои стоптанные, но начищенные дегтем до ясного черного цвета кирзовые сапоги, он, не медля ни секунды, сбросил свежие кальсоны, и девушка, едва успев отвернуться, услышала, как абсолютно голый парень с шумом бросился с крутого обрыва в тихую незамутненную реку. Через минуту он вынырнул, отфыркиваясь, закричал из воды:
– Поличка, я тебя жду! – И тотчас опять нырнул, на миг сверкнув бледными ягодицами.
Пока Григорий плескался, девушка, зайдя за ивовые кусты, то и дело, оглядываясь по сторонам, скинула с себя военную форму, осторожно, балансируя руками, вошла в воду в том месте, где к реке шел пологий спуск с сырой каймой серого, омытого водой песка.
Григорий увидел Полину, когда уже та находилась в реке, и сразу нырнул, пока она его не заметила. Вглядываясь сквозь зеленую толщу прозрачной воды в белый размытый силуэт с темным мыском внизу живота, он по-лягушачьи поплыл к девушке под водой. Вскоре он с шумом вынырнул прямо перед испуганным лицом Полины, быстро обнял ее обнаженное мокрое тело и стал неистово целовать в губы, в шею, неумолимо подбираясь к упругим коричневым соскам.
Занятые друг другом, они не слышали, как далеко на берегу, на цветочной поляне, Шульженко в очередной раз пела красноармейцам пришедшую им по душе песню:
И часто в бой
Провожает меня облик твой,
Чувствую: рядом
С любящим взглядом
Ты постоянно со мной.
Глава 9
Обширное подсолнечное поле, до войны принадлежавшее местному колхозу, одним краем упиралось в извилистую речку, обросшую по берегам кустарниками ольхи, ракиты и орешника, за которыми простирались заболоченные пойменные луга, другим краем – в глубокую балку с обрывистыми глиняными склонами, с тянувшимися за ними бесконечными курганами. Бесхозное поле выглядело до того мрачно, что больше было похоже на заброшенное кладбище, заросшее непроходимыми дебрями крапивы и чертополоха. По всему видно, сам подсолнечник успели убрать в позапрошлом году, оставив остья для задержания воды в почве. Но помешала война, и теперь черные полусгнившие пустотелые будылья от подсолнухов торчали частыми рядами, как острые зубья у расчески.