Черный шлейф атаки — страница 32 из 45

шь!

Илькут, собиравшийся было в очередной раз сделать привычный жест, испуганно отдернул руку; обиженно сопя, неловко полез на танк, как большой черный таракан, что-то бурча под нос на своем родном языке.

– Поговори мне еще, – напутствовал его Григорий, но уже более спокойным тоном, потом повернулся и с силой потянул за рукав комбинезона растерянно озиравшегося Леньку, направляя его к люку механика-водителя. Проследив, насколько нерасторопно тот влезает внутрь, Гришка с тяжким вздохом поморщился и каким-то совсем уж усталым голосом обратился к Дробышеву: – Поехали, командир.

Лейтенант торопливо кивнул, будто боднул плотный горячий воздух, очнувшись от невеселых дум, растопыренной пятерней привычно зачесал жесткие волнистые волосы назад и, наскоро ступив на гусеницу, ловко забрался на танк. Там он удобно уселся на башне, свесив ноги в люк, приложил тяжелый бинокль к глазам, принялся напряженно вглядываться в узкую голубую дымку у горизонта, монотонно покачиваясь, подчиняясь размеренному ходу танка по голой степной дороге.

«Родимая ты наша сторонушка, необъятная наша Родина, милая сердцу каждому советскому человеку… Сколько же тебе пришлось испытать за эти военные годы от свалившегося вдруг несчастья, от проклятых ворогов», – думал с непереносимой болью в сердце Дробышев, с внутренним почтением и гордостью замечая, как с каждыми пройденными десятками верст заметно меняется окружающая природа: лысую без единого кустика степь, твердую как камень, постепенно заменила степь цветущая, густо покрытая низкорослыми травами, будто красочным узбекским ковром; прошло еще немного времени, и она уже превратилась в лесостепь, с множеством зеленых островков высоких кустарников и раскидистых могучих деревьев; и вот уже пошел молодой лиственный подлесок, вскоре сомкнувшийся с непроходимым смешанным лесом, в мрачную глушь которого вела глухая дорога, заросшая кучерявившейся муравой, голубенькими анютиными глазками и розовыми колокольчиками.

Дробышев глубоко, от души втянул, раздувая волосатые ноздри, душистый освежающий лесной воздух, настоянный на травах и янтарных натеках высоких корабельных сосен.

– Красотищ-ща! – вслух ликующе проговорил он, с интересом разглядывая вершины деревьев, между которыми виднелась узкая неровная полоска высокого чистого неба без единого облака.

Внезапно лейтенант услышал нарастающий непрерывный звук, быстро сменившийся отчетливым рокотом авиационного мотора, и над его головой стремительно пронеслись три немецких бомбардировщика «Ю-87». Не успел он ничего подумать по этому поводу, как следом пролетели еще четыре самолета; гул двигателей с каждой секундой приглушался, а вскоре и вовсе резко пропал. Затем с той стороны раздался натужный рев сразу нескольких двигателей, и над его головой вновь, но уже в обратном направлении тяжело пролетели восемь бомбардировщиков, по всему видно груженных бомбами под завяз.

– Оп-паньки! – воскликнул Дробышев, проворно нырнул внутрь, с сияющими глазами, торопливо, с невероятным подъемом заговорил: – Мужики, мужики, здесь поблизости аэродром фашистский находится! Только что туда самолеты пролетели! Представляете, какой нам счастливый жребий выпал?! Мы сейчас такой там раздрай устроим, что ад им покажется милым и безопасным местом. А то ишь ты, суки, на пряжках себе понаписали: «С нами Бог»! Еще неизвестно, на чьей он стороне!

От его слов Илькут неимоверно оживился, радостно потер ладони, но через минуту взглянул на командира с легким недоумением.

– А как мы туда попадем? – резонно осведомился он. – Не думаешь же ты, что мы напропалую прямо через лес рванем?

– Нет, не думаю, – посуровел лицом Дробышев, волнуясь, поспешно развернул планшет, уставился в карту. Задумчиво пожевал губами, затем досадливо крякнул и разочарованно произнес: – Какой только дурак эту карту сварганил, ни одной путевой дороги в ней не указано.

С интересом прислушиваясь к разговору, Григорий аккуратно продолжал управлять танком, не сводя сосредоточенного взгляда с заброшенной лесной дороги, замысловато петляющей между деревьев.

– Дорога здесь должна быть, – подал голос Ленька, сидя в обнимку с пулеметом, внимательно приглядываясь сквозь оптический прицел к подозрительным кустам, которые медленно надвигались по мере приближения к ним машины, увеличиваясь в размерах, упруго хлестали по броне и оставались позади, раскачиваясь, словно от ветра. – Ведь подвозят они как-то керосин для самолетов. Нам бы только ее разыскать.

В одном месте высоченный дуб рос настолько близко к лесной дороге, что объехать ствол, не коснувшись могучих корней, разбегающихся в разные стороны, выпирающих из земли почти на полметра, не представлялось возможным. Григорий сбавил ход на самый малый, осторожно наехал правой стороной траков на корни, но танк все равно сильно тряхнуло.

– Гришка, – с напускным возмущением обратился к нему Илькут, как видно, собираясь отпустить подходящую случаю скабрезную шутку, но в это время Ленька неожиданно громко всех оповестил:

– Дорога! Я вижу дорогу!

Впереди, на расстоянии, наверное, четырех десятков шагов, действительно проходила проезжая дорога, пересекавшая ту, по которой они двигались. Судя по тому, что дорога была основательно разбита гусеницами тягачей, колесами бронемашин, бензовозов и другой специальной военной техники, по ней и доставлялось горючее, провизия, медикаменты, боеприпасы – одним словом, все необходимое для работы аэродрома, запрятанного в глухом лесном массиве, где, вероятно никогда не ступала нога человека, если не считать лесного обходчика.

– Вот она, родная, – повеселел Дробышев, заметно возбужденный от одной мысли, что вскоре им предстоит жаркая схватка с противником. – Будет им сейчас и Халхин-Гол, и Порт-Артур, и Маньчжурия в одном флаконе. Жми, Гришка!

Его состояние передалось всему экипажу: Илькут с готовностью подобрался, готовый в любой момент загнать снаряд в пушку, вмиг забыв о том, что минуту назад собирался потешаться над механиком-водителем; радист-пулеметчик Ленька Бражников вновь приник к пулемету, цепко охватив потертый, облезлый от лака приклад пальцами, до боли прикусив по-девичьи пухлые шелушившиеся губы, глядя в оптический прицел слегка вытаращенными от напряжения немигающими глазами, как будто на время остекленевшими.

– Жми, Гришка! – опять повторил Дробышев, и в этот раз в его голосе уже не было слышно прежнего веселья, а явственно ощущалась скрытая огромная внутренняя сила, способная легко толкнуть его на всякие безрассудные поступки. – Час расплаты близок.

Григорий круто повернул тяжелую машину в сторону слабо доносившегося из-за деревьев авиационного гула, без труда, словно хрупкую спичку, срезав кормой сосну, стоявшую у дороги, дал самый быстрый ход. Качаясь на ухабах, скрежеща траками, усиленно проворачивая гусеницами налипшие комья закрутевшей грязи, мощный танк двигался по лесной глубокой колее довольно быстро. По краям дороги низко нависали кроны деревьев со сломанными сучьями, что создавало ощущения езды сквозь зеленый тоннель.

– Бе-ла-я бе-ре-за под мо-им ок-ном, – бубнил совсем беззаботно Григорий, расторопно управляясь с рычагами, как будто ехал не навстречу опасности, а на свидание с любимой девушкой, – при-на-кры-лась сне-гом, точ-но се-ре-бром!

Ленька покосился на него, но промолчал, лишь левая щека, обращенная к водителю, едва заметно дрогнула от сдержанной улыбки, и опять приник к пулемету – и, как тотчас выяснилось, вовремя: впереди показалась бортовая машина с сидевшими в кузове немецкими солдатами. Она с трудом двигалась по разбитой дороге навстречу, переваливаясь с боку на бок.

Увидев танк, немцы вначале приняли его за свой, потому что совсем не ожидали в глубоком тылу в глуши встретить советский Т-34, и принялись что-то кричать, размахивая руками, как видно, предлагая ему съехать с дороги на обочину, где справиться с деревьями могучему танку не составляло особого труда. А когда разглядели и догадались о своей непростительной ошибке, как зайцы на ходу стали прыгать с кузова, пытаясь спешно скрыться в лесу: открыть автоматный огонь по бронированной машине у них даже и мысли не возникло. Последними покинули кабину высокий молодой офицер и водитель в возрасте.

– А вот я вас! – заорал в азарте Ленька, должно быть, почувствовав себя в этот момент ярым охотником, и открыл огонь прицельными длинными очередями, высаживая пулями окна, капот, дырявя металл рваными зияющими отверстиями, укладывая нерасторопных немцев навечно лежать в сырой земле. – Что, гады, съели? – заликовал он, когда трупы так и не успевших скрыться за спасительными деревьями оккупантов усеяли с обеих сторон машины грязные узкие обочины серо-зелеными бугорками.

Не сводя сурового взгляда с грузовика с распахнутыми дверями, поспешно брошенного на дороге, Григорий с ходу на него наехал, смял кабину, сплющил кузов и протащил груду ненужного металла за собой метров двадцать, пока весь этот хлам случайно не зацепился за корни кряжистого вяза и не остался ржаветь посреди леса.

– Сейчас будет аэродром! – предупредил Дробышев, разглядев сквозь начавший редеть лес небольшую березовую рощу впереди, за которой в просветы между деревьями виднелось обширное светлое пространство. – Ведясов, фугасный.

У лесной кромки Григорий предусмотрительно свернул в сторону от дороги, по которой обычно прибывал транспорт на аэродром; проехал метров сто и стремительно выехал на аэродром, как раз в том месте, где находилось зенитное орудие, плотно обложенное мешками с песком. Повалив по дороге несколько толстых берез, он выскочил из лесу как черт из табакерки.

Составлявшие расчет четыре немецких солдата, которые беспечно ужинали, сидя на траве возле зенитки, при виде Т-34 растерянно выронили из рук котелки с кашей, застыли, в ужасе вытаращив глаза. Они были настолько потрясены внезапным визитом советского танка в авиационную часть, скрытно расположенную в глухом лесу, к тому же расположенную далеко от фронта, что на время потеряли дар речи.