Расправившись с изменником Родины, Григорий по ступенькам съехал с перрона, понесся по знакомой улице, стараясь поскорее выбраться за город. При виде краснозвездного танка, свободно разъезжавшего в глубоком тылу по улицам оккупированного ими населенного пункта, немцев охватил неудержимый страх от мысли, что Красная армия перешла в контрнаступление и успела уже занять половину города. Солдаты в панике разбегались, прячась по подворотням, трусливо жались к кирпичным стенам двухэтажных домов, провожая округлившимися от ужаса глазами величественный проезд советского Т-34. И только горожане, которым посчастливилось стать очевидцами этого значительного события, не могли сдержать слез радости, неимоверно гордые подвигом отчаянных храбрецов танкистов из неизвестного им экипажа «БРАТКА».
Устроив своим неожиданным визитом немалый переполох, танк через полчаса выбрался за город. Солярки в баках было достаточно, чтобы добраться до места встречи с полком. Может, все бы обошлось и в этот раз, да, видно, танкисты так досадили немцам дерзким налетом на железнодорожную станцию, что немецкое командование сочло необходимым во что бы ни стало уничтожить взбесившийся советский танк. Для этой цели фашисты, не медля, отправили в погоню две бронемашины с автоматчиками, три танкетки и два средних танка «Тигр».
Рассчитывать справиться в одиночку с таким количеством военной техники было бы самонадеянно даже для таких героев, как экипаж лейтенанта Дробышева. Но и безнаказанно уйти от машин, которые по скорости намного превосходили Т-34, тоже не представлялось возможным, и тогда парни решили принять неравный бой.
Воспользовавшись небольшим преимуществом, заключавшимся в том, что они на какое-то время опередили неприятеля, Григорий направил танк на пологую невысокую сопку, заросшую наверху кустами сирени. Вломившись в середину этой крошечной рощицы, где очень удачно находилась неглубокая выемка, танк замер, развернув орудие в сторону проселочной дороги, дожидаясь подхода противника.
– Сейчас мы зададим им трепку, – обнадежил товарищей Дробышев, внимательно рассматривая в перископ клубившиеся облака серой пыли, поднятые колесами бронемашин, которые ехали первыми. Внезапно его охватило нестерпимое желание курить. Он судорожными движениями вынул из кармана кисет, просыпая драгоценный табак на свой замасленный комбинезон, поспешно свернул цигарку и несколько раз с жадностью глубоко затянулся. – Вот прямо здоровье свое поправил, – сказал он, запрокинул в блаженстве голову, с видимым удовольствием задышал ровно и умиротворенно, высоко вздымая крепкую грудь. – Теперь только пускай они попробуют сюда сунуться.
Глядя на командира, который с пары затяжек пришел в самое благодушное настроение, Илькут тоже попросил хоть разочек затянуться. Прежде он никогда не курил и сунул в рот мокрый кончик самокрутки осторожно, медленно втянул дым и тотчас закашлялся, даже не успев его вдохнуть.
– Бе-е, – с отвращением сказал он, перекосив лицо и высунув язык. – Такая пакость!
Дробышев снисходительно усмехнулся и вдруг со зловещей сдержанностью неторопливо произнес, вновь приникая к прицелу:
– Ведясов, бронебойный!
Первым же выстрелом была уничтожена одна из двухместных танкеток, шедшая следом за бронемашиной с автоматчиками. От взрыва она легко, как детская игрушка, подпрыгнула и перевернулась, задрав маслянистое днище к небу, продолжая вращать узкими гусеницами. В этот момент открыл огонь из пулемета Ленька, поразив водителя бронемашины: тот уткнулся лицом в руль, и неуправляемая машина, виляя из стороны в сторону, понеслась, подпрыгивая на ухабах, совсем не в нужном направлении. С нее на ходу, будто горох, посыпались солдаты, которые залегли и стали стрелять в сторону рощи.
Вторым выстрелом подбили другую бронемашину; мощный взрыв опрокинул ее на бок, придавил нескольких автоматчиков и заставил уцелевших солдат так же залечь на землю. Оставшиеся две танкетки развернулись в боевой порядок, к ним присоединились подоспевшие «Тигры», и они всей армадой двинулись к роще, обрушив на нее жесточайший шквал огня. Под прикрытием танков следом, осмелев, побежала пехота, стреляя на ходу.
– Вот оно и началось, – как бы даже с облечением проговорил Григорий, всем своим крупным телом, всем своим существом осязая дрожь земли от рвущихся вокруг снарядов, от ударов пуль крупнокалиберных пулеметов танкеток в броню и просто автоматных очередей, частые и густые пули которых жалили как осы, правда, пока никому не причиняя вреда.
Немцы с каждой минутой неумолимо приближались, сражение приобретало все более широкий размах: понимая, что в лоб русских одолеть не удастся, враг предпринял обходной маневр, намереваясь взять одиночный затаившийся в кустах Т-34 в клещи. В какой-то момент один из немецких танков, обходивший сопку с правого фланга, неосторожно подставил свой бок, который в отличие от лобовой брони, был не настолько мощно защищен и тотчас получил рваную пробоину от подкалиберного снаряда, прицельно выпущенного лейтенантом Дробышевым.
– Есть! – завопил Григорий, восторженно наблюдая, как из «Тигра», охваченного вначале языками голубого пламени, превратившегося прямо на его глазах в черную коптящую тучу, уходившую, колыхаясь, в небо, поспешно выбрались танкисты, чтобы покинуть горевшую машину, пока не взорвался боезапас. Один проворно упал в траву, ловко пополз подальше от своего «Тигра», плотно прижимаясь к земле. Второго и третьего танкистов, которые оказались самыми нерасторопными, Ленька сразил из пулемета, а последний из танкистов погиб вместе с взорвавшейся машиной: вверх взметнулся огромный столб пламени, во все стороны полетели металлические острые осколки.
Видя, что немцы приблизились уже на расстояние каких-то пятидесяти шагов, Гришка быстро завел танк и медленно стал сдавать назад, посчитав, что занимаемая позиция стала уже настолько небезопасна, что, если ее своевременно не сменить на более удобную, произойдет непоправимое. Спустившись с сопки, Григорий под углом девяносто градусов развернул танк и вдоль подножья, прикрываясь со стороны наступающих немцев оставленной рощей, направил машину к видневшемуся неподалеку рву. Там он поставил Т-34 так, чтобы окружающая местность хорошо просматривалась, и вновь продолжил бой.
Выбранная позиция оказалась действительно до того удачной, что, когда танкетки появились на склоне холма, Дробышев без особого труда одну из них поджег. Заправленная бензином, она запылала ярко, словно сто солнц одновременно, разбрасывая вокруг разноцветные искры. Из распахнувшегося тотчас квадратного люка показалась голова танкиста в шлеме; не успел он выползти весь наружу, как его одежда загорелась, и вскоре человек уже пылал как факел: остро запахло горелым, жареным человеческим мясом. Но даже это не остановило обезумевших от желания во что бы то ни стало уничтожить экипаж советского танка немцев, и они продолжали все так же настырно продвигаться вперед.
Сбоку сопки неожиданно неуклюже выполз второй «Тигр». Он грозно развернул внушительных размеров чуть скошенную башню, с мрачно темнеющим отверстием орудия, выстрелил, увесисто покачнувшись, и сразу же скрылся за спасительной сопкой. Снаряд разорвался возле Т-34, перебил левый трак, и поврежденная гусеница тотчас безжизненно и жалко обвисла.
– Михайлов! Ведясов! – хрипло закричал, срывая голос, Дробышев. – Быстро чинить! – И не дожидаясь, когда заряжающий Ведясов выберется из танка, сам взялся за снаряд, досылая его в казенник. – А мы пока с Ленькой их попридержим! Прикроем вас!
Снаружи стоял непрекращающийся грохот от бесконечных разрывов снарядов, мин, свиста пуль. То и дело пригибаясь, опасаясь быть пораженными шальной пулей или взрывом, танкисты, завернув за машину, увидели место обрыва гусеницы. К тому же оказалось, что именно с этой стороны находилась металлическая бочка с остатками солярки. Она была пробита насквозь осколком снаряда, из отверстия тонким ручейком вытекало горючее, не давая возможности произвести ремонт.
– Этого еще не хватало, – раздраженно воскликнул Григорий, неприятно пораженный этим обстоятельством. – Как специально!
Он выхватил из рук Илькута кувалду и несколькими ударами сбил крепления: бочка упала наземь, покатилась, разбрызгивая солярку. На полпути она громко взорвалась от попавшего в нее снаряда, огненная волна быстро докаталась до танка, и на Григории вспыхнула намокшая от солярки одежда.
– Твою мать! – вскрикнул он и принялся кататься по земле, сбивая пламя. К нему мигом подскочил Илькут и тоже стал сбивать огонь своим шлемофоном. Через минуту огонь погас, и только дымившийся комбинезон на водителе продолжал напоминать о произошедшем несчастном случае.
– Держи кувалду, – крикнул Григорий.
Не обращая внимания на ожоги, сам он подхватил тяжелый лом, вставил в отверстие в траке, из всех сил упираясь ногами в землю, напрягся, стягивая оборванные концы гусеницы.
– Забивай палец! – хрипло пробормотал Григорий, страшно кривя от натуги лицо. – Давай же, ну!
В этот самый момент недалеко от них разорвался снаряд: Григорий каким-то чудом сумел устоять на ногах, крепко вцепившись в лом двумя руками, а Илькута вместе с пудовой кувалдой тугой взрывной волной отбросило шагов на десять, как будто кто-то невидимый ударил его с нечеловеческой силой ногой в живот.
– Живой?! – спросил Григорий, с тревогой наблюдая, как Ведясов пытается подняться на ноги, которые у него все время подкашивались, и он опять опускался на колени. Наконец Илькуту удалось собраться с силами, он медленно поднялся и на подгибающихся ногах, покачиваясь, держась двумя руками за голову, пошел к нему. – Кувалду возьми! – крикнул Григорий и, видя, что товарищ его не слышит, повторил уже громче, стараясь перекричать гул выстрелов: – Кувалду возьми!
Но Илькут как шел во весь рост, так и продолжал идти, совсем не обращая внимания на крики товарища.
– Да ты же контуженный, – вдруг догадался Григорий, пораженный своим открытием до глубины души, заметив, что из ушей Илькута сочится кровь.