Черный шлейф атаки — страница 43 из 45

– Дорожка! – справившись с охватившим волнением, сказал в переговорное устройство Григорий, выехав на ровную, удобную для стрельбы местность.

– Больше ход! – ответил Дробышев, решив приблизиться к вражеским машинам настолько, чтобы исключить вероятность промаха из-за длинной дистанции и разить «Тигры» и «Пантеры» с наибольшим успехом.

Через минуту прогремел выстрел, Григорий радостно закричал:

– Верно, цель подбита!

Продолжая на ходу прицельно стрелять по противнику, танки неумолимо сближались. С советской стороны горело уже более десяти танков, а с вражеской более двух десятков, но они все так же продолжали ползти навстречу, словно туча прожорливой саранчи, и не видно было им конца. Дистанция стремительно сокращалась.

Над полем стоял сплошной рев танковых моторов, лязганье механизмов гусениц, дикий скрежет развороченного металла, оглушающий грохот от взрывов и выстрелов из пушек в упор, отчего сворачивало башни, скручивало орудие, лопалась мощная броня, горевшие танки разрывало от боекомплектов, и воздух тотчас оглашался жутким воем отлетевшей далеко в сторону тяжелой башни, которая с легкостью вращалась, как авиационный пропеллер, самостоятельно катились по полю опорные катки, похожие на рассыпанные бусы.

Григорий, напряженно следя за полем боя, успевал видеть все происходящее в радиусе его обозрения: вот из подбитого Т-34 выскочили механик-водитель сержант Торопцев и заряжающий Серко и сразу же схватились в смертельной рукопашной схватке с немецкими танкистами, которые в эту минуту тоже покинули горевший «Тигр»; вот лейтенант Димка Курдюмов в упор из нагана расстрелял троих немецких танкистов и сам тут же упал, наискось пробитый пулеметной очередью; вот от взрыва под днищем опрокинулся на бок танк водителя-механика Жорки Пудовкина, тотчас загорелся, а еще через минуту взорвался, не оставив никакой надежды на спасение экипажа.

Дробышев успел подбить еще два немецких танка, как очередной снаряд, выпущенный «Пантерой» с правой стороны, ударил под башню, срикошетил и с противным свистом улетел куда-то в поле.

Григорий только подумал о том, что им опять крупно повезло, как в следующую секунду старший лейтенант Дробышев прямо нечеловеческим голосом, заорал:

– Гришка-а, башню заклинило!

– Ничего, командир, – сквозь стиснутые зубы со злостью процедил механик-водитель, уже зная, что делают в таких почти безнадежных случаях: исправить в боевых условиях при такой огневой мощи противника поворотный механизм даже нечего было и думать, а вот управляя танком, наводить орудие на цель корпусом машины – все же можно. – Это поправимо!

Григорий быстро повернул танк с таким расчетом, чтобы ствол пушки смотрел в сторону «Пантеры», почти явственно ощущая обостренным разумом, мысленно видя, как там ухмыляются немецкие танкисты.

Дробышев сноровисто навел пушку, у которой механизм вертикального перемещения остался невредимым, в слабо защищенное место на броне немецкого танка, оттянул рычаг ручного спуска за грушу. Т-34 дернулся от выпущенного бронебойного снаряда, и «Пантера» тотчас задымилась. Глядя, с какой поспешностью немецкие танкисты покидают горевшую машину, повеселевший Григорий крикнул:

– Леня, задай им жару!

В руках у стрелка-радиста задергался приклад пулемета, выпуская длинную очередь по немцам, которые еще на что-то, видно, надеялись. У одного из фашистов подкосились колени, он удивленно всплеснул руками, опрокинулся на спину; у другого через несколько шагов стали безвольно заплетаться ноги в коротких сапогах, он упал на правый бок и принялся бессознательно царапать пальцами вывороченную взрывом рыхлую землю; третьего танкиста Ленька срезал в спину, немец как будто запнулся носком сапога за спутанную траву и упал вперед, зарывшись грязным небритым лицом в горький степной полынок.

Они подбили еще один немецкий танк, когда Ведясов, до этой минуты как будто совсем утративший способность говорить, продолжавший во время жаркого боя упорно молчать, с превеликим вниманием следя за жестами Дробышева, чтобы не прозевать момент и вовремя зарядить пушку нужным снарядом, снова подал свой хриплый, лающий голос:

– Г-го-рим, б-братцы!

Вскоре запах гари почувствовал весь экипаж, а потом уже и все небольшое пространство внутри стало заволакивать дымом. Покидать машину, когда вокруг полно вражеских танков, экипажи которых только и ждут, когда русские танкисты выберутся наружу, чтобы раздавить их гусеницами или расстрелять из пулемета, особого смысла не имело, парни приняли решение сражаться до конца, до тех пор, пока Т-34 находится на ходу, слушается рычагов управления.

Подчиняясь своевременным командам Дробышева, Григорий продолжал стремительно передвигаться по полю, по-прежнему разворачивая машину так, чтобы пушка смотрела в сторону немецкого танка. Такие маневры всегда считались даже среди танкистов-асов довольно сложными, требующими особых профессиональных навыков, но Дробышев все-таки сумел подбить еще два немецких хваленых «Тигра».

В очередной раз, когда Григорий присматривал подходящую площадку для точного выстрела, один из немецких тяжелых танков, словно серый призрак, неожиданно появился из-за горевшего и дымившего черными клубами своего же «Тигра». Григорий торопливо сдал назад, чтобы увернуться от снаряда, но было поздно: с близкого расстояния вражеский снаряд угодил точно в башню. И хотя он пробил башню над головами заряжающего и командира, куски отлетевшей от удара брони попали Дробышеву в голову, порвали шлем и повредили череп, задели лицо Ведясова, обезобразив с левой стороны скулу так, что среди розового мяса обнажились зубы, а левый глаз выскочил из глазницы. Дробышев с Ведясовым потеряли сознание.

– Командир, – заорал в переговорное устройство Григорий, – командир!

Не услышав ответа, Ленька оставил пулемет, проворно пробрался в боевое отделение. Разглядев в кромешном дыму окровавленные лица находившихся в неестественных позах товарищей без движения и кровь, стекающую по стенам, сдерживая рвотные позывы, с еще большей поспешностью вернулся назад. На вопросительный взгляд Григория молча покачал головой, что однозначно говорило о том, что командир и заряжающий мертвы.

– Держись, Леня! – предупреждающе крикнул Григорий, задыхаясь от гари, густо обволакивающей отделение управления. – Пускай фашисты сдохнут, твари!

Он решительно направил грозную махину на немецкий танк, экипаж которого только что убил его товарищей и уже опять целился в Т-34, наводя зияющий черным мраком ствол орудия прямо в лицо механику-водителю. Глядя сверкающими от ненависти глазами на триплекс фашистского танка, откуда за ними, должно быть, с не меньшей ненавистью наблюдал его водитель, Григорий, яростно вращая красными от негодования белками, вдавил педаль газа до конца, осознанно идя на таран: мотор машины взревел, словно разъяренный от невыносимой боли зверь, и она рванула вперед, пробуксовывая гусеницами.

– Прощай, Леня! – низким рвущимся голосом крикнул Григорий, до боли закусив нижнюю губу.

Молодой немецкий механик-водитель, носивший вместо шлема черную франтоватую пилотку, ухмылялся до тех пор, пока ему не раскрылся коварный замысел русского танкиста. Тогда он в надежде сохранить собственную жизнь, с округлившими от ужаса глазами поспешно бросил рычаги управления, с невероятной живостью откинулся на спинку удобного в отличие от Т-34 сиденья с подлокотниками, крепко вцепившись в них побелевшими в суставах пальцами.

Глухой скрежещущий удар пришелся в тупое скошенное рыло немецкого танка, который так и не успел выстрелить. Царапая траками броню, обдирая краску, советский Т-34 упорно карабкался на переднюю часть заглохшей вражеской машины, коверкая металл, сворачивая ствол орудия, башню. Не дожидаясь, когда советская машина окончательно сомнет корпус, заживо замуровав экипаж внутри, немецкие танкисты с обезьяньей прытью покинули свой поверженный танк.

– Стреляй! – оглушающе громко в замкнутом пространстве прозвучал голос Григория. – Уйдут!

Он по-птичьи стремительно повернул голову в сторону стрелка-радиста: Ленька сидел, привалившись грудью и плечами к передней стене, откуда торчала рукоятка пулемета. Его запрокинутое лицо было в крови, нос сломан, безвольно опущенные руки болтались, а из сломанного предплечья торчала белая кость, – видно, пытался перед ударом упереться ладонями в стену перед собой.

– Братка, живой? – быстро спросил Григорий, увидел дрожащие по-девичьи пушистые, но сейчас слипшиеся от крови ресницы, обрадованно воскликнул: – Слава богу, живой!

Он взял стрелка-радиста под мышки, подтянул к люку. Выбравшись наружу вначале сам, тужась, стал доставать из машины неподвижное тело Леньки Бражникова. С большим трудом вытянул, пятясь, волоком потащил обездвиженного стрелка-радиста подальше от горевших машин, чтобы уцелеть в случае взрыва оставшегося неиспользованным боекомплекта.

Не успел согбенный Григорий пройти задом и десяти шагов, как внезапно со спины на него напал чудом выживший при таране немецкий механик-водитель. Фашист обхватил его горло согнутой в локте рукой, принялся усердно душить, со злобным шипением выговаривая на немецком языке ругательства. Изо всех сил сопротивляясь, с хрипом втягивая провонявший порохом, но такой необходимый для жизни воздух, Григорий опрокинулся на спину, нащупал ногами ямку, уперся в нее пятками сапог, выгнулся и с трудом перевалился на правый бок. Кое-как ослабил крепкий захват обладающего, к его несчастью, отменным здоровьем немца, с силой ударил ладонями по ушам, в душе ликуя, что парень носил пилотку, а не шлем, как все нормальные танкисты. От невыносимой боли в лопнувших перепонках немец ослабил хватку, и они принялись кататься по земле, попеременно оказываясь то один сверху, то другой.

В какой-то момент потные руки Григория оказались у лица немца, находившегося на нем и пыхтевшего от усердия задушить его. Не раздумывая ни секунды, Гришка сунул два больших пальца в обслюнявленный рот фашиста и стал немилосердно растягивать ему губы. Вначале они легко поддавались, будто были резиновые, но скоро достигли своего крайнего положения и порвались, поползли, словно мокрая бумага. Немец дико заверещал, словно раненый пес. Григорий, воспользовавшись его беспомощным состоянием, наконец-то свалил немца с себя, проворно нащупал ладонью металлический палец от гусеницы, выскочивший во время тарана, принялся с силой нещадно бить немца по лицу, и только когда от сытого лица осталось кровавое месиво, с отвращением отбросил палец в сторону, тяжело дыша, обессиленно повалился на спину в траву.