Черный страж — страница 3 из 10

Глава шестаяАлдженон Рагнарссон из рода Слеза в городе Фредериксэнд

 Раненские вожди собирались на берегу Фьорланского моря. Дом собраний представлял собой одно из двух каменных зданий во Фредериксэнде; вторым была часовня, посвященная Рованоко, Ледяному Гиганту. Алдженон стоял на пороге дома собраний, закутавшись в плащ из медвежьих шкур. Морозы в этом году пришли рано, крыши деревянных домов его города были уже покрыты слоем снега, и на белом фоне выделялись лишь печные трубы да столбы дыма. Город простирался от самого побережья фьорда, и улицы его поднимались вверх по скалистым берегам Фьорлана.

Алдженон носил титул верховного вождя. Он принадлежал к роду Слеза и унаследовал имя своего отца. Рост Алдженона составлял свыше семи футов, и ему часто приходилось наклоняться, чтобы пройти в двери; из-за старой раны в плече он не мог без боли выпрямиться во весь рост. Волосы у него были черные, как и у его отца, ухоженные, длинные, заплетенные в косу. Ранены носили бороды для защиты от холода, и у Алдженона борода была густая, тоже заплетенная в косу, и в ней серебрилась седина.

Его младший брат, Магнус Вилобородый, унаследовал золотистые волосы от матери, третьей жены Рагнара Слезы, женщины, которая была лишь на несколько лет старше самого Алдженона. Братья были непохожи друг на друга, за исключением роста и фигур, но тем не менее вождь буквально души не чаял в своем младшем брате.

Их дороги в жизни также резко различались; Магнус еще в молодом возрасте услышал зов Рованоко и присоединился к ордену Молота. Алдженон остался с отцом; он знал, что станет правителем, когда придет его время. Магнус был ребенком не по годам развитым, он спорил с детьми и взрослыми, постоянно затевал драки. Алдженон пытался приглядывать за мальчишкой, но после смерти их отца его поглотили заботы вождя, и у него совсем не оставалось времени на брата. В результате Магнус стал сильным и независимым. Он много путешествовал по стране раненов, но мало времени проводил в Свободных Землях после своего первого посещения Канарна — то есть примерно последние восемь лет.

Алдженон, напротив, всегда был человеком спокойным, тщательно обдумывал свои слова, прежде чем что-то сказать, и не отличался жестокостью, которая являлась характерной чертой его народа. Сражаясь, он стремился убить врага, но никогда не чувствовал необходимости хвастаться, вести себя вызывающе, производить впечатление своими деяниями или умениями. С топором в руке он по-прежнему был самым опасным человеком во Фредериксэнде, но чем старше становился, тем меньше думал о сражениях и склонялся к мысли, что затруднения лучше всего разрешать путем переговоров.

— Мой господин, вождь, — раздалось у него за спиной, и Алдженон узнал голос Вульфрика, одного из его братьев по оружию и дорогого друга.

Вождь не обернулся, продолжая пристально смотреть на скованное льдами Фьорланское море; перед его мысленным взором стояло суровое лицо брата. Алдженон не видел Магнуса почти год, но часто получал сообщения о его глупом поведении на юге и теперь сожалел о том, что много лет назад позволил ему покинуть Фредериксэнд.

— Алдженон, — снова заговорил Вульфрик, на сей раз более настойчиво.

— Что тебе нужно? — спросил вождь, не оборачиваясь.

— Собрание ждет тебя, мой вождь, — произнес Вульфрик, склонив голову.

Алдженон бросил последний долгий взгляд на море и тяжело переступил через порог, войдя в огромные деревянные двери дома собраний раненских вождей. Поверх кольчуги на нем были надеты кожаные доспехи с вшитыми стальными пластинами, и, когда он вошел в зал, раздался громкий звон металла.

Раненский дом собраний представлял собой круглое здание с высоким, в пятьдесят футов, потолком, выстроенное из белого камня, в потолке был проделан световой люк. Лорды раненов сидели на каменных скамьях, а на возвышении стояло единственное кресло, предназначенное для вождя Фредериксэнда.

Бородатые, закаленные в боях люди были одеты в плащи из мехов и шкур, большинство в присутствии вождей и боевых командиров Фьорлана чувствовали себя жалкими и ничтожными. Алдженон созвал их сегодня по двум причинам, одна из которых, как он считал, вряд ли вызовет одобрение. Направляясь к своему креслу, он надеялся на то, что новости о пленении Магнуса окажется достаточно для того, чтобы лорды согласились отправить в поход флот драккаров.

Две сотни раненских лордов одновременно поднялись и высоко подняли сжатые кулаки в знак уважения. Единственным, кто остался сидеть, был Торфан, хранитель знаний и традиций; ему было почти восемьдесят лет, и его обязанностью было читать и трактовать книги Потрясателя Земли — несколько текстов, которые содержали волю Рованоко.

Вульфрик прошел мимо Алдженона и сел перед возвышением. Будучи вторым после Алдженона воином в стране, его заместителем, он единственный имел право сидеть лицом к лордам, подобно самому вождю. Он занимал среди раненов высокое положение, которое никто не осмеливался оспаривать.

Лорды продолжали стоять, пока Алдженон не сунул руки за пояс и не вытащил два небольших метательных топора, висевшие у него на бедрах, и не положил их на пол перед своим креслом. После этого каждый из собравшихся лордов положил свой топор на белый каменный пол. Громкий звон металла о камень заглушил все другие звуки, кроме воя холодного ветра за стенами.

Когда ритуал начала собрания был завершен, Алдженон занял свое место и поднял взгляд на раненских лордов, которые полукругом расположились перед ним. Вульфрик снял с плеча двуручный топор и дважды стукнул древком о каменный пол. Он был самым сильным среди собравшихся, и в его обязанности входило следить за соблюдением ритуалов и законов Рованоко.

— Милорды, — начал Вульфрик, — наш вождь потребовал этого собрания. — Он говорил громко и четко, на архаическом раненском языке, которым пользовались только в официальных случаях. — Мы услышим его слова с топорами в руках, в незримом присутствии нашего бога. — Заключительные слова его сопровождались третьим ударом древка. — Рованоко, взгляни на свой народ с гордостью и дай нам силы не разочаровать тебя.

Алдженон обвел лица собравшихся холодным взглядом. Он еще некоторое время молчал; стояла тишина, и лишь свист холодного ветра нарушал ее. Затем он заговорил:

— Братья, далеко к югу отсюда находится город Ро Канарн. — Судя по лицам людей, многим из них было знакомо это название. — Правитель этого города, человек чести, из народа ро, по имени Эктор, заключил с моим братом союз, желая отделиться от своего короля.

Алдженон помолчал; лорды ахали и охали, шепотом выражая изумление при этой поразительной новости. Очередной удар древка топора Вульфрика заставил всех замолчать.

Алдженон осмотрел зал, и взгляд его задержался на фигуре лорда Алефа Летнего Волка, старого, уважаемого вождя из древнего города Тиргартен. Алеф не ахал и не перешептывался ни с кем, но с любопытством смотрел на своего господина. Алдженон хорошо знал Алефа и улыбнулся, увидев выражение его лица. Если бы он так же смог заинтересовать всех остальных, то его слова убедили бы собрание.

Алеф встретился взглядом с вождем и после секундного размышления ответил скупой улыбкой. Затем поднялся и протянул руку к своему топору. Высоко подняв голову, он стукнул древком топора по белому камню. Вульфрик поднял голову и кивнул.

— Милорды, вы все меня знаете… — Алеф говорил громким, скрипучим голосом. — Лорд Алдженон мудр, но иногда на него находит настроение играть комедию. Я прошу его рассказать всю историю от начала до конца и разрешаю останавливаться ради драматического эффекта не более двух раз. — Он улыбнулся, и по рядам пробежали смешки.

Алдженон хмыкнул, и Вульфрик снова призвал лордов к порядку. Раненские лидеры повернулись к верховному вождю в ожидании речи.

— Итак, — выпрямился в кресле Алдженон. — Алеф высказывает свою точку зрения с изяществом, подобным удару топора в лицо, однако он мудрее меня. — Вождь поднялся и, перешагнув через свои два метательных топорика, начал расхаживать перед собранием. — Магнус — молодой человек, обладающий силой горного волка, но он не глуп и никогда не поднимет оружие ради дела бесчестных людей.

Алдженон смолк на мгновение, чтобы понять как реагируют на его слова люди, сидящие в зале. Перед ним было море лиц, и все кивали, подтверждая свое согласие с тем, что Магнус — человек чести.

— И поэтому то, что произошло, кажется мне еще более возмутительным. — Эти слова заставили лордов насторожиться. — Магнус предложил герцогу Эктору благословение Рованоко, и они назвали друг друга братьями. — Усевшись в свое кресло, Алдженон буквально прорычал последнее предложение: — Затем рыцари Одного Бога напали на город и перебили почти всех жителей Канарна!

Реакция последовала мгновенно. Собравшиеся лорды вскочили с мест и начали выкрикивать проклятия, обращенные к богу людей с юга. Когда-то Свободные Земли раненов находились под властью Одного Бога и его служителей. Все лорды знали историю этого завоевания: как Пурпурные священники разрушили храмы Рованоко, как Черные священники оскверняли погребальные насыпи, и как Красные рыцари обратили в рабство всех здоровых раненских мужчин. Свободные Отряды образовались двести лет назад и вернули свои земли ценой крови и смерти, но ранены ненавидели священников и рыцарей точно так же, как и в далекие времена.

Алеф вытянул руки вперед:

— Братья, прошу тишины. Не позволяйте гневу взять верх над разумом. В этих стенах не произносят проклятий без причины, и мы не должны нарушать эту традицию. У лорда Слезы, я уверен, еще найдется, что сказать нам. Займем свои места и выслушаем его; вероятно, мы услышим, почему произошла эта трагедия. — Это были мудрые слова, но Алдженон понимал, что Алеф является его потенциальным соперником.

Он подобрал один из своих топориков и опустил голову.

— Мой брат находится в тюрьме. Это вызывает во мне гнев. Это вызывает гнев Рованоко. Магнус принадлежит к ордену Молота и достоин большего, нежели каменная камера и запертая дверь.

Лорды снова продемонстрировали свое недовольство. Тюрьма была ужасным унижением для любого ранена, а заключение в камеру жреца — самым тяжким оскорблением, какое только можно было себе представить. Смерть являлась событием, которое праздновали, о котором слагали песни, в то время как попасть в плен и в тюрьму означало лишиться чести в глазах Рованоко. Люди ро ничего не знали о том, что такое честь, и, не ведая того, совершили одно из самых гнусных преступлений.

— Милорды, есть еще кое-что…

Алдженон долго думал о том, как подойти к вопросу о Семи Сестрах, и до сих пор не был твердо уверен в том, поймут ли его. Аль-Хасим, его шпион и лучший друг его брата, мало сказал ему в своем последнем сообщении, кроме того, что ведьма околдовала по крайней мере одного из командиров Красных рыцарей.

— Среди Красных рыцарей находится каресианская ведьма, одна из Сестер Джаа, и ее воля направляет слабый разум людей ро. Все это произошло благодаря ее злым замыслам, — произнес он негромко, но достаточно для того, чтобы его услышали.

Один из лордов, сидевший слева, поднялся и стукнул древком топора о пол, требуя, чтобы его выслушали. Вульфрик дал ему слово, и все обернулись в его сторону.

Этого человека звали лорд Рулаг Медведь, он являлся вождем Джарвика. Он не был верховным лидером, но все знали о его доблести в бою и опасались его. Рулаг командовал флотом драккаров и пятнадцатью тысячами воинов. Он обвел взглядом комнату, вглядываясь в лица своих собратьев-лордов.

— Я разгневан обращением со жрецом не менее, чем любой человек в этом зале, — начал он, — но меня сейчас волнуют намерения лорда Слезы. Если он собирается начать войну из-за оскорбления, нанесенного ему ведьмой… — несколько человек закивали в знак согласия, — тогда, может быть, он отправится туда сам и вызовет ее на бой. Неужели нужно теперь созывать ради этого собрание? — Чем дольше он говорил, тем громче становился его голос.

Несколько человек встали на защиту Алдженона, и раздались громкие крики, а те, кто сидел вокруг Рулага, поднялись и начали вызывающе отвечать им, крича на весь зал.

Люди размахивали топорами, осыпали друг друга оскорблениями, а Алдженон сидел молча и ждал. Он боялся именно такой реакции и понимал, что не все лорды раненов серьезно относятся к разговорам о колдовстве. Многие были простыми воинами и верили лишь в существование того, что могли увидеть, услышать и убить. Орден Молота был наделен некоторыми божественными дарами, но ранены воспитывались в понятиях о гневе и голосе Рованоко, и для большинства из них это не имело никакого отношения к колдовству.

Вульфрик позволил спорам продолжаться, потому что люди размахивали топорами, а по закону Рованоко метание топора с целью уладить разногласия было почетным способом решения проблем. Пока никто ничего не метнул, но Алдженон видел, что собрание разделилось; половина людей хотела, чтобы Рулаг извинился за свои слова, а другая половина была с этим не согласна.

Вульфрик бросил взгляд через плечо, на Алдженона. Оба понимали, что призвать лордов к тишине можно было, лишь бросив топор или же если бы Алдженон заговорил. Топоров никто не бросал, и верховный вождь подождал еще несколько минут, оценивая силы своих сторонников и противников.

Сделав глубокий вдох, он поднялся с кресла и взял в руки оба своих метательных топора. Вульфрик, слегка улыбнувшись вождю, стукнул древком топора по белому каменному полу, и все лорды моментально затихли. Основная часть осталась стоять, Рулаг выпятил подбородок и взглянул на Алдженона, демонстрируя свое нежелание отказываться от оскорбительных слов.

— Милорды, — громко начал Алдженон. — Мы услышали справедливые слова, хотя мысль могла быть выражена и получше. — Его слова вызвали у некоторых смех. — Не важно, хочет признавать это милорд Медведь или нет, но к последним событиям приложили руку ведьмы Джаа… Они нарушили закон, высказанный самим Рованоко. — Алдженон намеренно упомянул имя Ледяного Гиганта, зная, что лорды, поддерживавшие его, теперь твердо встанут на его сторону, а те, кто поддерживал Рулага, начнут сомневаться в своей правоте.

Вульфрик трижды стукнул деревяшкой об пол, прежде чем заговорить:

— Слово Рованоко было произнесено. Сейчас будет зачитан закон Рованоко.

Торфан, хранитель законов, который уже уснул в своем кресле, резко выпрямился и протянул руку к тяжелой книге в кожаном переплете, покоившейся на подставке слева от него.

Он откашлялся и положил книгу на колени. Открыв ее, старик провозгласил:

— «Слово Рованоко, переданное нам Калаллом из Легиона, первым хранителем знаний во Фредериксэнде, сейчас будет услышано. — Он не торопясь полистал книгу в поисках нужного фрагмента, затем прищурил свои узкие глаза, чтобы прочитать древний шрифт. Пробормотав что-то про себя, он снова откашлялся и продолжал: — Закон Ледяного Гиганта гласит, что ранены, свободные люди севера, люди Нижнего Каста, кланы Плато Медведя, люди Глубокого Перевала, жрецы и лорды Хаммерфолла… — Он резко втянул воздух, закашлялся, снова продолжал: — …никогда не должны позволять, чтобы мужчина или женщина — орудие другого бога заключали в тюрьму кого-то из народа раненов, или благодаря хитрым замыслам или открытому нападению начинали против них войну, или порабощали их братьев».

Эти слова были прекрасно известны большинству из присутствующих. Они были перефразированы сотню раз за долгие годы и использовались как предлог для всяческих необдуманных предприятий и по меньшей мере во время одного по-настоящему справедливого дела. Этот закон Рованоко был толчком к образованию Свободных Отрядов, что в конце концов привело к изгнанию людей ро обратно за море, в Тор Фунвейр.

Законы Ледяного Гиганта можно было толковать по-разному, они с равным успехом служили как благородному вождю, так и жестокому военачальнику. Алдженон понимал, что пользоваться этим законом Рованоко — опасно, но также знал, что в противном случае ему придется убить Рулага.

Алеф Летний Волк поднялся и нарушил тишину, снова ударив древком топора по полу. Рулаг Медведь по-прежнему стоял, как и полдюжины других военачальников из областей вокруг Джарвика. Алдженон заметил сына Рулага, Калага, который злобно сжимал в пальцах метательный топорик, очевидно, ожидая возможности швырнуть его. Лорды Джарвика были достаточно могущественны, и несколько окружавших его областей заключили с ними союз исключительно из страха. Алдженон насчитал пятнадцать лордов, поддерживавших Рулага. Алеф посмотрел на мужчин, которые стояли, затем бросил на Алдженона многозначительный взгляд; он тоже понимал, что противники верховного вождя сильны.

— Мы знаем этот закон, братья, — начал Алеф. — И мы знаем, как им пользовались в прошлом и с какими целями, хорошими и дурными. — Он бросил очередной взгляд на Алдженона, словно извиняясь за то, что собирался сейчас сказать. — Лорд Алдженон, кажется, думает, что мы все здесь настолько же простодушны, как лорд Ганек из Тиргартена, мой прежний вассал… Он вспоминал этот закон лишь для того, чтобы убить лорда-соседа за то, что тот захватил его откормленных на зиму свиней, — произнес он со смешком, и по меньшей мере половина собравшихся раненских лордов разразилась смехом. — Очевидно, по причине того, что свиньи обеспечивали пищей его жену и двоих прекрасных дочерей, он считал их членами семьи и своими братьями.

Смех стал громче, и Алдженону показалось, что эта история позабавила даже Рулага.

— Мой господин и вождь, — прямо обратился Алеф к Алдженону. — Я очень привязан к твоему брату. Я сомневаюсь в том, что здесь находится хотя бы один человек, который не чувствует себя лично оскорбленным обращением, которому он подвергается в руках рыцарей Одного Бога. — Он обратился к другим лордам: — Но если наш вождь желает отправить флот драккаров против города Ро Канарн и рыцарей Одного… — в этот момент все затаили дыхание, — тогда я должен высказать свое тщательно продуманное возражение. Спасение одного жреца Молота не стоит жизней сотен воинов. — Он сел, а остальные ранены разразились криками.

Алдженон тоже сел, слушая, как две сотни раненов кричат друг на друга. После слов Алефа противники Алдженона ощутили себя сильнее его сторонников, и Рулаг Медведь почувствовал, что правда и мудрость на его стороне.

Вульфрик молчал, но во взгляде, брошенном им на вождя, видна была тревога; судя по всему, в споре Алдженону Алефа не одолеть.

Верховный вождь Фредериксэнда тщательно взвешивал следующий шаг. Придя к выводу о том, что выбора практически нет, он с решительным видом поднялся, взял свои топорики и уставился себе под ноги.

Вульфрик дважды громко стукнул древком топора о пол; тишина наступила не сразу, но, когда люди смолкли, он громовым голосом произнес:

— Верховный вождь желает говорить.

Алдженон обрадовался его поддержке, несмотря на то что она была скорее данью церемониалу и не могла принести ощутимой пользы. Держа свои метательные топорики в опущенных руках, он выступил вперед и остановился перед возвышавшимися рядами сидений.

— Лорд Алеф снова показал нам, что обладает хитростью, смекалкой и немалой мудростью. Это похвально, милорд, однако я твердо намерен собрать флот драккаров и отправить его на помощь своему брату.

В собрании на сей раз воцарилась мертвая тишина; все понимали, что если Алдженон принял решение, то это уже серьезно. Те, кто стоял, уселись на свои места, когда верховный вождь поднял голову и обвел взглядом лица тех, кто выступил против него. Рулаг выдержал его взгляд лишь мгновение, затем отвернулся и сел на скамью, положив топор на пол. Калаг Медведь, судя по его виду, удивился поведению отца, но последовал его примеру и тоже сел.

Алеф, который уже занял свое место, внимательно посмотрел на Алдженона, потом опустил глаза на собственный метательный топорик, лежавший на полу у его ног. Алдженон взглянул на старого лорда и на мгновение почувствовал укол сожаления; затем он сделал шаг вперед и швырнул один из своих топориков в Алефа. Топор, вращаясь, пролетел над рядами скамей, Алеф едва успел широко раскрыть глаза от изумления, и лезвие вонзилось ему в грудь. Это был хороший бросок, и Алеф испустил лишь один, последний, вздох, прежде чем его бездыханное тело повалилось вперед, на пол.

Одежда его была темно-коричневого цвета, плечи прикрывала медвежья шкура, и поэтому кровь, заливавшая его тело, стала видна, только когда алая лужа растеклась по белым камням. Лорды, сидевшие рядом, отодвинулись, но только для того, чтобы не испачкаться в крови, и все присутствующие закивали, молча выражая уважение мертвому. Алдженон крепко стиснул в пальцах второй топорик и медленно покачивал им взад-вперед, таким образом, словно позволяя любому, кто хотел нанести ему удар, сделать это беспрепятственно. Но никто не пошевелился, и через минуту Вульфрик снова стукнул по полу.

Торфан, хранитель закона, произнес привычным официальным тоном:

— Один топор брошен в пользу предлагаемого действия, и ни одного — против. Будет сделано так, как сказал лорд Слеза.

Алдженон постарался не показывать своей растерянности, но он чувствовал себя глупо из-за того, что пришлось прибегнуть к убийству Алефа. За те восемь лет, что он являлся верховным вождем Фредериксэнда, это был всего лишь третий раз, когда он швырнул топор, и верховный вождь решил, что лорды теперь боятся его даже больше, чем прежде. Он тщательно поддерживал образ непроницаемого и безжалостного вождя, но ему редко приходилось поднимать оружие против своих людей.

Но люди не осознавали сути происходящего, и он никогда не смог бы заставить их понять, что Алдженон говорит от имени Рованоко, а Ледяной Гигант попросил его отплыть в Ро Канарн и вступить в борьбу с каресианской колдуньей.

Он не принадлежал к ордену Молота, но с тех пор, как он занял пост верховного вождя, у него появилась возможность общения со своим богом.

Алдженон сел в кресло.

— Все вожди, воины и капитаны флота должны собраться в моем доме еще до утра. — Он повернулся к человеку, который сидел справа от Алефа. — Лорд Боррин Железная Борода, — обратился он к церемониймейстеру Тиргартена, — ты будешь говорить от имени своей страны вместо своего господина.

Боррин был намного моложе Алефа, ему еще не исполнилось тридцати, но он выглядел опытным воином.

— Твое слово для меня закон, — спокойно произнес Боррин, — и топор Тиргартена в твоем распоряжении, милорд.

Больше никто не произнес ни слова. Алдженон поднялся и повернулся к огромным деревянным дверям зала. Стук церемониального топора Вульфрика, означавший конец собрания, породил эхо в просторном каменном помещении, когда Алдженон уходил прочь от раненских лордов.

На улице колючий ледяной ветер снова подул ему в лицо, и он позволил себе спокойно поразмыслить несколько мгновений, глядя на море, прежде чем вернуться к своим обязанностям.

Дом Слезы представлял собой длинное деревянное сооружение с высокими сводчатыми потолками и с десятком дымоходов, через которые уходил дым от очагов. Древнее оружие — топоры, копья, фальшионы и молоты — было развешано по стенам, и еще зал украшали черепа троллей, Горланских пауков и других, менее известных чудовищ. Ни оружие, ни трофеи не принадлежали Алдженону, но он держал здесь все эти вещи из уважения к прежним лордам Фьорлана, которые сражались на всей этой земле, от одного края Нижнего Каста до другого, чтобы освободить ее для людей Рованоко.

На стенах висели гобелены, изображавшие битвы Гигантов и кракенов Фьорланского моря, пожиравших корабли. Дом использовался для собраний, пиров и ритуальных поединков, здесь Алдженон Слеза вершил суд. Его собственное жилище представляло собой небольшой смежный домик, и сейчас, когда он сидел в кресле своего отца в большом зале, Алдженон мечтал о том, чтобы у него появилось время пойти и провести несколько беззаботных часов с детьми. К несчастью, он бросил свой топор, и дальнейший путь его теперь был высечен на камнях Фьорлана.

Вульфрик стоял справа от него, а раненские лорды подходили по одному для того, чтобы заверить верховного вождя в своей поддержке. Каждый из них с небольшой свитой шел от открытых дверей к креслу Алдженона. Кроме этих людей, в зале никого не было, и лордам на пути к трону вождя приходилось миновать семь длинных пиршественных столов. Вульфрик часто говорил, что предки Алдженона специально построили дом так, чтобы приводить в смущение своих братьев по оружию; идти нужно было долго, и все это время они находились на виду у верховного вождя.

Рулаг Медведь и лорды Джарвика, судя по всему, примирились с необходимостью предстоящего похода и теперь рвались в бой. Боррин Железная Борода, церемониймейстер Алефа, держался сухо, но уважительно и обещал предоставить три драккара и пять сотен воинов.

Лорды Нижнего Каста и Хаммерфолла были отнюдь не склонны отправлять в поход все свои войска, но угрозы и напоминание о долге сделали свое дело, и они отдали вождю еще тридцать кораблей с закаленными в боях экипажами.

— Сколько всего у нас человек? — спросил Алдженон своего церемониймейстера.

— Пятнадцать лордов со своими братьями по оружию, мой вождь. — Он взглянул на кусок пергамента, лежавший перед ним на столе. — У нас имеется сто двенадцать кораблей и немалая жажда крови.

Алдженон бросил на Вульфрика мрачный взгляд:

— Ты считаешь, я совершаю ошибку?

— Да, милорд, ты совершаешь ошибку, — серьезно ответил тот, — но ты и сам понимал это с самого начала. — Вульфрик и вождь знали друг друга с детства, и помощник Алдженона мог высказывать свое мнение свободно. — Я не знаю, чего тебе наговорил Самсон Лжец и что толкнуло тебя на это, но сейчас мы затеваем войну с рыцарями Одного Бога. Ты можешь уверять всех, что это воля Рованоко, можешь даже говорить, что мы собираемся убить бессмертную каресианскую ведьму, но реальность такова: мы отправляемся на войну с этими Красными ублюдками.

Алдженон опустил взгляд:

— Самсон ближе Рованоко, чем любой другой жрец Молота, и его советы… по некоторым вопросам… не имеют цены.

Возможно, он и вовлек лордов в войну, но он сделал это не по собственной прихоти. Он следовал воле своего бога; никогда в жизни он не осмелился бы оспаривать приказ бога. Ему очень хотелось рассказать Вульфрику о своем долге, но ему было запрещено это делать. Единственным раненом, который знал о тайных способностях верховных вождей Фредериксэнда, передающихся по наследству, был старик Самсон. В жилах его текла кровь Гигантов, и он мог считать себя прямым потомком древних Ледяных Гигантов, которые когда-то ходили по этой земле. Он был наполовину сумасшедшим, и большинство местных считали его бесчестным старым лжецом. Однако в день смерти Рагнара Слезы он пришел к Алдженону и рассказал ему о его наследственном долге: о том, что верховный вождь раненов является как бы воплощением Рованоко и обязан принимать участие в Долгой Войне, бесконечном сражении между Гигантами.

— Скажи остальным лордам, пусть придут завтра. — Алдженон потер глаза. — Я устал, уже очень поздно. — Он медленно поднялся. — Ты мой друг, но сейчас я больше нуждаюсь в доверии, чем в дружбе, — обратился он к своему помощнику и церемониймейстеру.

— И моя дружба, и мое доверие навсегда принадлежат тебе, мой господин, — просто сказал Вульфрик, — но друг говорит другу о его ошибках, так что, я думаю, давай еще на какое-то время останемся друзьями. — Он протянул руку Алдженону, и тот горячо пожал ее. Затем Вульфрик вновь заговорил: — Насколько я понимаю, ты хотел бы поговорить с дочерью Алефа?

— Да, я собирался, это тоже может подождать до завтра, — ответил ему Алдженон.

Вульфрик прошел весь длинный путь до выхода и покинул зал, оставив верховного вождя у его кресла в глубокой задумчивости. У Алдженона оставалось еще немало дел, которые нужно было переделать до отплытия к землям ро, и большую часть этих дел следовало скрыть от посторонних глаз.

Поговорить с Халлой Летней Волчицей было необходимо, и вряд ли этот разговор закончится кровопролитием. Дочь Алефа — закаленный воин и обладает твердым характером; она знает, как делаются такие дела, потому что участвовала во многих столкновениях между соперничавшими лордами. Алдженон надеялся, что она отправится на войну вместе с его флотом и не посрамит имени своего отца. Он снова потер глаза, пытаясь отогнать усталость, но был уже не в силах сосредоточиться; поэтому Алдженон Рагнарссон Слеза, верховный вождь раненов и земное воплощение Рованоко, решил отправиться спать. Он прошел от середины длинного зала к высокой деревянной двери, находившейся за его креслом. Дверь была прикрыта, но не заперта, и Алдженон помедлил секунду, прислушиваясь, прежде чем осторожно постучать. Он отступил, когда круглая ручка повернулась и дверь медленно отворилась. Из-за двери выглянул маленький ребенок.

— Надеюсь, твой брат знает о том, что ты еще не спишь и подслушиваешь под дверью? — обратился вождь к дочери.

Ингрид Слезе было девять лет, и с каждой зимой она становилась все более шаловливой и непослушной. У нее были черные волосы отца и темно-синие глаза матери, но улыбка — ее собственная.

— Мм, Алахан спит, и я подумала, что мне следует послушать, что у вас происходит. Чтобы узнать о таких вещах, — сказала она, потупившись.

— О каких вещах? — удивился Алдженон.

— О таких. Потому что когда я стану верховным женщиной-вождем… — гордо начала девочка.

— Я уже говорил тебе, Ингрид, женщина не может стать верховным вождем. У нас может быть только вождь-мужчина, как я уже повторял тебе тысячу раз, но не женщина.

— Но это же глупо. Я умнее Алахана, я проворнее и, когда я вырасту, клянусь, буду лучше него обращаться с топором. — На ее лице появилось притворно обиженное выражение, и Алдженон, открыв дверь пошире, обнял девочку.

В одежде, доставшейся ей от брата, которому уже исполнилось двадцать четыре года, и она пыталась выглядеть как мужчина. Ингрид была в одних носках, наверняка для того, чтобы двигаться бесшумно. Она обладала неимоверной быстротой и проворностью, и Алдженон давно перестал пробовать разыскивать ее, чтобы наказать, когда она плохо себя вела.

— Волчонок, — с любовью в голосе проговорил он, — ты вырастешь сильной и высокой, ты произведешь на свет могучих раненских мужчин.

Ее лицо выразило отвращение.

— Ни за что. Я стану первой женщиной-вождем Фредериксэнда.

— Ингрид, — серьезно произнес он, — неужели ты считаешь, что битва и смерть более почетны, нежели рождение детей, новых живых существ, и любовь к этим детям?

Ингрид, казалось, готова была рассмеяться над серьезностью отца, но вместо этого вывернулась из его рук.

— Если ты снова встанешь с кровати, завтра я не расскажу тебе историю перед сном, — мягко пригрозил он дочери.

Она, казалось, была уязвлена недовольством отца и неуверенно прошептала:

— Но ты же начал рассказывать мне про кракенов.

— И если ты хочешь услышать продолжение про кракенов, волчонок, то делай, как я велю.

Дом Алдженона был простым строением, совершенно не соответствующим огромному, словно пещера, пиршественному залу. Всего три комнаты располагались вокруг центрального помещения, используемого в самых различных целях — от приготовления пищи до мытья. В двух маленьких комнатах спали Ингрид и Алахан; однако комнаты эти были достаточно большими, чтобы дочь могла устраивать там беспорядок. А сын редко проводил время в своей спальне. Спальня, которую хозяин дома когда-то делил с женой, сейчас представляла собой голую комнату с единственным предметом мебели — кроватью. После смерти жены Алдженон убрал все вещи, украшавшие спальню, и проводил здесь только ночь.

Ингрид ушла в свою комнату, но затем снова приоткрыла дверь и высунула голову в щель.

— Отец, а тот ужасный человек снова приходил, чтобы увидеть тебя, — сказала она, имея в виду Самсона Лжеца. — Он разговаривал о чем-то с Алаханом, потом ушел. Думаю, разозлился, что не застал тебя. Я скучаю по Хасиму, он скоро вернется?

— Иди спать, волчонок.

В последние годы Аль-Хасим был здесь редким гостем, но постепенно он стал для нее кем-то вроде доброго дядюшки. Он рассказывал ей возмутительно лживые истории о своих приключениях и не раз получал за это тумака от Алахана.

Она ухмыльнулась и закрыла дверь, но Алдженон сомневался в том, что девочка отправилась спать. Он хотел сначала разбудить сына и обсудить с ним обязанности, которые тот должен будет выполнять в отсутствие отца, но снова зевнул и решил отложить этот разговор на завтра.

Небольшой очаг в центральной комнате горел весь день и всю ночь для того, чтобы в дом не проникал холод, и Алдженон несколько минут погрелся у огня, затем принялся снимать доспехи. Внешние кожаные доспехи были тяжелыми, вшитые в них металлические пластины мешали сложить их как следует, и он взгромоздил доспехи на табурет. Расстегнув пояс кольчуги, он просто стряхнул ее с плеч, и она с громким звоном упала на пол, покрытый медвежьей шкурой. Алдженон, оставшись в простой черной рубахе, посмотрел на себя в небольшое зеркало. Из зеркала на него глядело бородатое лицо, покрытое шрамами, лицо обычного усталого старика; он отвернулся, быстро пересек комнату и закрылся в своей спальне.

Было ясное, холодное утро, когда Халла Летняя Волчица, воительница Рованоко и наследница имени своего отца, явилась в тронный зал Фредериксэнда на встречу с лордом Алдженоном.

Высокая, шести футов ростом, она стояла у дубовых дверей, плотно закутавшись в плащ из медвежьих шкур; рыжие волосы спадали ей на плечи и достигали талии. Тридцатилетняя Халла никогда не расставалась с кольчугой и боевым топором и относилась к своей роли воительницы очень серьезно.

Несколько лет назад в бою Халла лишилась левого глаза и с тех пор носила на пустой глазнице черную повязку. Ее по-прежнему время от времени называли «одноглазой женщиной с топором», но она довела до совершенства яростный взгляд, благодаря чему оскорбления стали очень редкими.

У ее отца не было сыновей, и в результате Халла остро чувствовала бремя своего родового имени. Она с готовностью бросалась в бой и заработала репутацию жестокой женщины со вспыльчивым нравом.

Тронный зал располагался на холме, с которого открывался вид на город, он стоял в стороне от низких деревянных строений, ряды которых тянулись вниз до самого Фьорланского моря. Вчера вечером Боррин сообщил ей о смерти отца. Она приехала с ним во Фредериксэнд из их дома в Тиргартене три дня назад, потому что их призвал верховный вождь. Они путешествовали вдоль побережья с небольшим отрядом воинов и понятия не имели о том, что ждало их впереди. Алеф Летний Волк приказал дочери не появляться в собрании, он понимал, что многих лордов разозлит присутствие женщины. В собрании Тиргартена, хотя оно было в два раза менее многочисленным, чем собрание Фредериксэнда, участвовала не только Халла, но и еще несколько женщин, которых можно было по праву называть самыми храбрыми воинами Фьорлана. Тем не менее большинство людей по-прежнему смотрели на Халлу как на диковинку, а не как на настоящего воина.

Ей уже приходилось встречаться с Алдженоном Слезой, и его непроницаемое лицо приводило ее в замешательство. Казалось, будто он умеет читать чужие мысли, и ее отец часто говорил, что верховный вождь — самый опасный человек во Фьорлане.

Дверь зала отворилась, и Вульфрик, церемониймейстер Фредериксэнда, шагнул через порог навстречу морозному утру. Он приподнял брови, увидев Халлу в такой ранний час. Вульфрик медленно подошел и остановился перед ней, закрыв за собой дверь.

— Холодно сегодня, а? — Он плотнее закутался в тяжелый плащ. — В этом году лед появился рано. Думаю, нас ждет тяжелая зима. — Он не смотрел на Халлу, взгляд его был устремлен поверх городских крыш на Фьорланское море.

Вульфрика из-за его телосложения иногда в шутку называли наполовину Гигантом. Он не намного превышал ростом остальных раненов, но у него были необыкновенно широкие плечи, а руки — толщиной со ствол дерева. Потомком Гигантов он тоже не был, но Халла в жизни не видела такого внушительного мужчины. Он никогда не завязывал в узел взлохмаченные темные волосы, носил доспехи из шкур троллей, которые издавали характерный запах.

— Мне нужно поговорить с лордом Алдженоном, — сказала она.

Прежде чем заговорить, он улыбнулся.

— А я думал, мы заведем с тобой приятную беседу о погоде, — ответил он, не глядя на Халлу. — Я так понимаю, Боррин уже рассказал тебе…

Халла кивнула и опустила голову, не желая, чтобы он видел горестное выражение ее лица.

— Я хотела поговорить с вождем…

— Зачем? — перебил ее церемониймейстер. — Тебе известно, что произошло, так что, пытаясь узнать подробности, ты только причинишь себе боль. — Он повернулся к ней лицом. — Тебе уже приходилось прежде заседать в собрании, и ты видела, как умирали люди по более ничтожным поводам. — Вульфрик говорил резким голосом, но Халла заметила в его глазах озабоченное выражение. — Он собирался поговорить с тобой сегодня, но тебе неприлично появляться здесь.

— Я не собираюсь спрашивать его о том, зачем он убил моего отца. Я знаю, зачем он это сделал. Я хотела только… не знаю… просто взглянуть ему в глаза.

Халла не думала о том, что скажет, оказавшись лицом к лицу с убийцей своего отца. Она знала одно: с восходом солнца сон покинул ее, и она почувствовала, что должна увидеть верховного вождя.

— У моего отца не было сыновей, а Тиргартену нужен вождь. Может быть, ты сможешь сказать мне, что будет дальше? — сухо спросила она.

Вульфрик взглянул на нее сверху вниз:

— Лорды владений Летнего Волка будут сражаться между собой до тех пор, пока не победит сильнейший, — он и станет вождем. Боррин Железная Борода — хороший человек и прекрасно знает обычаи, он проследит за тем, чтобы все делалось по правилам, — несколько официальным тоном произнес Вульфрик.

Халла некоторое время смотрела прямо в глаза гиганту.

— А что будет со мной? Мне придется стать боевой сестрой нового вождя и вечно жаловаться на то, что я родилась женщиной?

Он снисходительно улыбнулся:

— Ты говоришь прямо как дочь Алдженона — Ингрид считает, что «женщина-вождь» звучит лучше, чем просто «вождь». — Напряженность исчезла из его взгляда. — Юность иногда бывает мудрее старости, а традиции часто являются глупостью, однако в своих действиях мы связаны именно традициями. Я знаю, он хотел бы, чтобы ты присоединилась к флоту драккаров.

Халла несколько мгновений поразмыслила над словами церемониймейстера, затем обошла его и взялась за ручку двери.

— Тогда позволь мне самой сказать ему об этом, — вызывающим тоном произнесла она.

Вульфрик не стал ее останавливать, просто последовал за ней, когда она потянула на себя ручку высокой деревянной двери и открыла ее.

— Это плохо закончится, Халла. Тебе сейчас следует вернуться домой и ждать его.

Она не ответила и размашистыми шагами вошла в огромный зал; стук ее сапог о каменный пол порождал эхо в просторном помещении. Она была здесь однажды, еще девочкой, и зал тогда представлялся ей невообразимо огромным. Сейчас она поняла, что он лишь немного больше пиршественного зала ее отца в Тиргартене.

Какой-то старик в серых одеждах разжигал огонь в трех очагах, которые через равные промежутки располагались посередине зала. Тепло очагов еще не изгнало ночной холод из помещения, и здесь было ничуть не теплее, чем на улице. Старик явно встревожился, когда Халла прошла мимо него, но успокаивающий жест Вульфрика предотвратил возможные возражения. Воительница миновала пустые пиршественные столы, бросила лишь мимолетный взгляд на огромные черепа троллей, подвешенные к потолку, и замедлила шаг лишь тогда, когда приблизилась к трону верховного вождя.

Три раненских воина сидели за небольшим столом в стороне от трона, и все подняли головы, услышав шаги гостьи. Она узнала двоих: это были Рулаг Медведь из Джарвика и его сын Калаг. У третьего за спиной висел огромный топор, и Халла предположила, что это их распорядитель собраний. У Рулага и Калага были темно-зеленые глаза, напоминание о старом верховном вожде Джарвика, Голаге Изумрудные Глаза, которого Рулаг повесил на мачте его собственного драккара, захватив власть в городе. Орден Молота приговорил род Медведя вечно производить на свет детей с темно-зелеными глазами, тем самым отметив их как убийц верховного вождя.

Незнакомый распорядитель шагнул навстречу Халле:

— Здесь не место женщине, одноглазая. Можешь подождать снаружи, а то вдруг нам понадобится служанка, чтобы подавать мясо.

Вульфрик подошел и встал рядом с Халлой.

— Видишь, ты пришла сюда сегодня утром не первая, и не тебе первой было приказано подождать.

На человека из Джарвика он не обратил ни малейшего внимания.

Халла тоже взглянула мимо незнакомца на Рулага и его сына.

— Когда сюда придут мужчины, я с радостью подам им на стол, — усмехнулась она. Оскорбление было намеренным.

Калаг, которому было всего двадцать с небольшим, в гневе вскочил с места:

— Я вырежу тебе второй глаз, рыжая, и тогда посмотрим, настолько ли острым будет твой язык.

— По-моему, молодой лорд забыл о том, как следует прилично себя вести. С разрешения его отца я охотно научу его подобающему обращению с воительницей Рованоко, — произнесла она, небрежно снимая с плеч боевой топор.

Вульфрик рассмеялся, слушая эту перебранку, но положил руку Халле на плечо, давая ей знак успокоиться.

— Довольно; еще слишком рано и слишком холодно, чтобы убивать отпрысков благородных лордов, — произнес он и небрежно махнул рукой в сторону Калага; этого оказалось достаточно, чтобы юноша взял себя в руки.

Рулаг, лорд Джарвика, улыбался; его не слишком задели слова Халлы. Он поднялся и, взяв сына за руку, заставил сесть на место.

— Прошу прощения, мастер Вульфрик, мой сын теряет над собой контроль, когда речь заходит о битвах. Мы как раз обсуждали развертывание наших кораблей вдоль побережья Фьорлана, и женщина, которая пришла с тобой, помешала нам в довольно напряженный момент. Калаг несколько расстроен тем, что ему не придется идти в авангарде флота, по крайней мере до тех пор, пока мы не пройдем Самнию.

С лица Калага не сходило раздраженное выражение.

Отец похлопал его по спине.

— Веселее, сынок; вот эта одноглазая успела бы отрубить тебе кое-что ценное еще прежде, чем ты взялся бы за свой топор, — добродушно произнес он.

Распорядитель собрания из Джарвика по-прежнему стоял совсем близко к Халле, и его взгляд был враждебным. Когда Рулаг уселся на свой стул, Халла сделала шаг вперед и очутилась нос к носу с неизвестным.

— Твой лорд может называть меня так, как пожелает, — отчеканила она, пристально глядя ему в глаза сверху вниз, — но ты, мелкота, должен обращаться ко мне «госпожа Халла» или «воительница». — Она нарочито медленно окинула его взглядом с головы до ног. — Если ты снова назовешь меня одноглазой, я тебя убью… без малейших усилий, запомни.

Рулаг и Вульфрик при этих словах рассмеялись, но человек из Джарвика, казалось, готов был разразиться яростной тирадой. Халла, по-прежнему жестко глядя на него, продолжала:

— Ну давай, назови меня одноглазой…

Халла не могла по силе сравниться с этими людьми, но знала, что она более ловка и искусна в обращении с топором, чем любой из них.

Рулагу это тоже было известно, и он прикрикнул на своего помощника:

— Джалек, сядь. — Затем лорд Джарвика обернулся к Вульфрику. — Конечно, забавно сидеть здесь и наблюдать за молодежью, однако хотелось бы узнать, когда вернется лорд Алдженон?

Халла бросила на Вульфрика мрачный взгляд:

— Его что, здесь нет?

— Я же велел тебе подождать, но ты, Халла, не из терпеливых.

— Отец ушел на встречу с этим ужасным стариком, — раздался детский голосок откуда-то из угла, и появилась Ингрид Слеза, которая направилась к сидящим мужчинам.

Халла почувствовала себя несколько неловко в присутствии девочки, потому что Ингрид просто боготворила женщину-воина. Они встречались всего несколько раз, но девочка всегда засыпала Халлу вопросами о сражениях, о традициях Рованоко.

Ингрид подошла к Вульфрику и радостно улыбнулась Халле. На ней была простая одежда из грубой шерстяной ткани и тесный плащ с воротником из волчьего меха. Обуви на ней, как и почти всегда, не было, и Халла подумала, что у ребенка, наверное, ужасно мерзнут ноги.

— Похоже, придется мне привязать к твоей ноге троллиный колокольчик, волчонок, — тогда тебе не удастся незаметно подкрадываться к людям, — произнес Вульфрик со строгим выражением лица любимого дядюшки.

Ингрид в замешательстве опустила взгляд:

— Но когда вы знаете, что я поблизости, мне труднее слушать ваши разговоры.

Рулаг Медведь расхохотался во все горло.

— У Алдженона имеется многообещающий шпион, — сказал он, жуя ломоть хлеба. — Она может вместе с этим каресианцем, троллиным… — тут он произнес непристойное слово, — отправиться шпионить за людьми ро.

Вульфрик и Ингрид злобно воззрились на лорда Джарвика, и Халла решила, что им обоим нравился этот каресианец, кем бы он ни был.

Ингрид обернулась и взглянула снизу вверх на гиганта Вульфрика:

— Но он же хороший, правда? Ведь мы с тобой любим Хасима?

— Любим мы его или нет, не важно; нужно следить за языком в присутствии детей, — сказал Вульфрик, не сводя сердитого взгляда с Рулага.

Халла улыбнулась ему и положила руку на плечо; но Вульфрик отвернулся.

— Как я уже сказала, сейчас, на мой взгляд, в этом зале маловато мужчин, — произнесла она негромко, так чтобы лорды Джарвика не расслышали ее слов.

Ингрид протиснулась между Халлой и Вульфриком и с вызывающим видом посмотрела на Рулага.

— Так вот, мы любим Хасима, и мой отец тоже его любит.

На лице Рулага появилось оскорбленное выражение, а сам он нахмурился, глядя на этих троих, швырнул недоеденный кусок хлеба на карту побережья Фьорлана и поднялся со стула.

— Мастер Вульфрик, я могу выражаться так, как мне нравится, в присутствии кого угодно, и ни ты, ни твои… — он посмотрел сначала на Халлу, потом на Ингрид, — твои женщины ничего не смогут с этим поделать. Еще раз спрашиваю, где лорд Алдженон? Я уже устал от этого дурацкого ожидания.

Вульфрик слегка поклонился в знак уважения к Рулагу, а Халла подумала: наверное, он считает, что его положение распорядителя все же не дает ему права спорить с лордом-военачальником. Вульфрик обернулся и посмотрел на Ингрид.

— Под «ужасным стариком» ты подразумеваешь Самсона? — спросил он у девочки.

Ингрид кивнула.

Лорды Джарвика переглянулись при упоминании имени безумного старика, и Калаг поднялся на ноги.

— Он пользуется советами лжеца? Неужели ему недостаточно мудрости ордена Молота?

— Он скоро вернется, мои господа. А до его возвращения вы должны ознакомиться с его приказаниями насчет развертывания флота, — сказал Вульфрик, высвобождаясь из рук Ингрид. — Волчонок, пожалуйста, возвращайся в спальню и больше не подслушивай разговоры взрослых. — Он осторожно подтолкнул ее в сторону дальней стены зала, и она с обиженным выражением лица побежала к двери, ведущей в ее дом.

Вульфрик обернулся к Халле.

— Боюсь, тебе придется все-таки подождать снаружи, — просто сказал он. — Ты еще даже не дала согласия отправиться в поход вместе с нами.

Халла сначала собиралась сказать резкость или даже возмутиться и обвинить Вульфрика в оскорблении, но лишь прикусила губу и решила приберечь гнев для другого случая.

Едва заметно кивнув Рулагу и его сыну, она размашистыми шагами вышла из пиршественного зала.

Ее отец был мертв, и Халла понимала, что не получит ответов на вопрос, почему его убили, как бы настойчиво она ни спрашивала. Когда она отворила тяжелые деревянные двери и ледяной ветер ударил ей в лицо, в душе у нее осталась лишь надежда на то, что ее отец погиб достойно и что лорд Алдженон заслуживает того, чтобы она и ее оружие служили ему. Путь на юг, в Ро Канарн, был долгим и опасным; их поджидали подводные скалы, покрытые льдом участки воды, непроницаемый туман. Если она должна провести своих людей и корабли через такие опасности, ей нужно было знать, что дело стоит риска. Она неоднократно рассматривала морские карты своего отца, но в мореплавании разбиралась плохо; ей понадобится помощь Боррина, если она действительно собирается присоединиться к флоту.

В глубине души Халла находила мысль о таком путешествии очень заманчивой. Она никогда не плавала дальше Пучины Калалла, не видела скованных льдами проливов Самнии, где, если верить передающимся шепотом рассказам, по-прежнему обитали кракены — Слепые Безумные боги — остатки века Гигантов, встречи с которыми боялся каждый раненский моряк.

У Алдженона Слезы, верховного вождя раненов, был хозяин. Для народа Свободных Земель вождь Фредериксэнда являлся главнокомандующим флота драккаров и властелином всех свободных раненов. Но в действительности сам Алдженон не был свободным человеком и был обязан служить Рованоко таким образом, чтобы никакой жрец ордена Молота не сумел бы догадаться о его связи с божеством. Он не мог призывать боевую ярость, не мог исцелять раны, говоря голосом Рованоко, но Алдженон являлся смертным воплощением бога на земле людей.

Он поднялся рано, еще до рассвета, и отправился в город. Лицо его скрывал черный капюшон, и Алдженона невозможно было узнать на безлюдных заснеженных улицах. Он прошел мимо кузнечных мастерских, где уже горел огонь в горнах. Он ненадолго остановился на горе Альгуина, где, как говорили, Ледяной Гигант впервые явился раненам.

Первые лучи солнца показались над плато и позолотили заснеженные кроны лесов, простиравшихся вдали. Фредериксэнд был прекрасен в осенние месяцы, прежде чем лед сковывал море полностью. Алдженон, стоящий у дверей часовни Рованоко, знал, что через несколько месяцев никто уже не сможет отплыть от побережья Фьорлана и только суда-«ледоколы» из Волька способны будут пройти по морю. Лед, покрывавший море зимой, служил самой надежной защитой его государства; а после того как замерзал Глубокий Перевал, ни одна армия не могла проникнуть на север. Алдженон счел, что ожидает уже достаточно долго, и постучал кулаком по небольшой деревянной двери, ведущей вниз, в часовню. Помещение было вырублено в скале, и лишь маленький белый купол виднелся над землей. Все часовни Рованоко походили на эту — пещеры безо всяких украшений, уходившие в глубь земли. Единственным признаком святости этого места был невысокий каменный рельеф, изображавший молот, вырубленный на поверхности купола. Низкие дверные проемы заставляли любого входящего пригнуться, и лестницы, ведущие вниз, были крутыми, с истертыми ступенями.

Алдженон стукнул еще раз, а потом для верности как следует пнул дверь ногой. Ему оставалось лишь предположить, что старик намеренно заставляет его ждать. Алдженона разозлила мысль о том, что Самсон обращается с ним как с мальчиком на побегушках.

Двойные двери грубо толкнули наружу, выпавший за ночь снег полетел во все стороны, и из темноты показалась огромная голова. Алдженон удивился, как это Самсону удалось так беззвучно подняться по ступеням.

В жилах Самсона Лжеца текла кровь Гигантов; народ раненов считал это одновременно великим даром и ужасным проклятием. Через тысячу тысяч поколений Самсон мог проследить свое родство с Ледяными Гигантами, которые населяли земли Фьорлана до людей народа раненов. Высокий, невероятно сильный старик ростом почти девять футов двигался нескладно и неловко, и конечности его были непропорционально большими. На лоб Самсона падали седые космы, а лицо и шею скрывала борода, и сейчас, когда он заговорил ворчливым голосом, он показался Алдженону похожим на дикаря.

— Воплощение бога здесь, — произнес он таким низким голосом, какого не могло быть у другого человека, и махнул гигантской рукой в сторону вождя. — Он входит внутрь, с холода.

Самсон вприпрыжку побежал вниз по ступеням, задевая при этом плечами за стены. Создавалось впечатление, будто он протискивается вниз по туннелю, слишком узкому для него. Алдженон, наклонив голову, вошел, оперся о стену, чтобы не потерять равновесия, затем осторожно последовал вниз по лестнице за стариком.

— Самсон, почему ты так долго не открывал?

Самсон остановился и посмотрел на вождя.

— Он в дурном настроении, — произнес старик и вновь ринулся вниз с проворством, удивительным для человека его телосложения.

Алдженон относился к Самсону с большим терпением, чем многие другие, но и его раздражали странные манеры старика. Насколько он знал, на севере Свободных Земель не более пяти человек могли с полным правом называть себя потомками Гигантов, и у всех были такие же большие руки и ноги и странная манера выражаться. Самсон был самым старым из них — он утверждал, что ему несколько сотен лет от роду, — и единственным, кто имел разрешение жить в городе. Алдженон знал о другом старике, который когда-то обитал в лесах Хаммерфолла; это одичавшее существо было известно под именем Лухи Зверя — скорее дикое животное, чем человек. Аль-Хасим когда-то рассказывал о каресианском потомке Гигантов, которого он встречал около города Рикара, на юге. Дальний потомок Огненного Гиганта был еще более диким и безумным, он подстерегал путников и пожирал их, пока наконец его самого не сожрали Псы Каресии. Насколько было известно вождю, люди ро уже очень давно выследили и поубивали у себя всех людей, происходивших от Гигантов, и Самсон со своими раненскими родичами представлял собой единственное зримое наследие Долгой Войны.

У подножия узкой лестницы, в часовне, было тепло; она обогревалась жаровней, в которой Самсон постоянно поддерживал огонь. Стены каменной пещеры были гладкими, несколько коридоров с низкими потолками отходили от главного помещения, образуя подземный лабиринт. Немногие люди имели разрешение входить сюда, большинство предпочитали просто стоять вокруг купола, если они хотели вознести молитву. Рованоко не был суров к тем, кто поклонялся ему, более того, он требовал, чтобы его последователи тратили сколько угодно времени на пиры и песни — как это и принято среди раненов. Лишь жрецы ордена Молота соблюдали хоть какие-то религиозные правила, но даже они в основном занимались тем, что без конца пили, ели и распевали песни, только еще больше, чем простые смертные. Рагнар Слеза еще пятьдесят лет назад позволил Самсону жить в этой часовне, но он не появлялся в городе и общался только с Алдженоном.

Верховный вождь остановился перед очагом и погрел руки, давая Самсону время удобно устроить свое огромное тело. Из мебели у старого потомка Гигантов имелись лишь простая постель и деревянный стол, на котором разложены были скудные пожитки: небольшие песочные часы, книга стихов и рубиновая подвеска. Все эти вещи имели для Самсона большое значение. На полу лежал огромный боевой молот, богато украшенное оружие, с полустертыми изображениями сражающихся Гигантов, а слева от постели на полу стоял простой горшок для приготовления пищи. Это было скромное жилище для такого могучего существа, но Алдженон знал, что Самсон не нуждался в удобствах и более всего был счастлив, отдыхая на своем матраце.

— Воплощение бога поступил хорошо, — проворчал Самсон, усаживаясь на каменный пол.

— Может быть, ты расскажешь мне больше? Или мне придется вести людей на смерть, даже не сообщив им, ради чего они будут умирать? — Алдженон произнес это без горечи, но он понимал, как важны могут быть подобные сведения.

— Ледяной Отец пожелал этого… и ты это сделал, — загадочно ответил потомок Гигантов.

— Ничего еще не сделал, Самсон; прежде чем это будет сделано, прольется очень много крови, — возразил вождь. — Флот драккаров отправится в поход. Сто кораблей и более пяти тысяч воинов нападут на Ро Канарн.

Самсон ухмыльнулся во весь рот и захлопал в ладоши, как обрадованный ребенок.

— Это хорошо, это хорошо. Ледяной Отец желает этого. И ведьма должна подчиняться закону. Ты покажешь ей.

Алдженон вздохнул. Старик был подвержен приступам истерии и часто казался совершенно безумным. Тем не менее нельзя было игнорировать его связь с Гигантами, и в нескольких случаях, когда он делился своими видениями с Алдженоном, он казался мудрейшим человеком во всех Свободных Землях. Он прекратил аплодировать, и на его огромном лице выразилась озабоченность.

— Воплощению требуется большее? — спросил он с хитрым блеском в глазах.

Алдженон подумал и ответил, кивнув:

— Да, мне нужно больше.

Самсон посмотрел сквозь мигающее пламя жаровни на вождя. Оперся на одну руку, другую протянул Алдженону. Вождь помедлил мгновение, затем вложил свою руку в ладонь старика.

Самсон не умел слышать голос Рованоко, как и Алдженон. Вместо этого он умел постигать волю Рованоко. Этим даром обладали только потомки Гигантов, и большинство из них сходили с ума после первого общения с божеством. Кровь Гигантов, которая текла в их жилах, позволяла им проникать сквозь бесчисленные уровни этого мира и вступать в контакт с самими богами.

Алдженон закрыл глаза и почувствовал, как расслабляется его тело; Самсон увлек его за собой в ледяные чертоги за пределы мира людей, где восседал Рованоко, Потрясатель Земли.

Ему показалось, что душа его рассталась с телом, что он падает куда-то вниз, сквозь толщу камня и земли, следом за Самсоном, в царства, недоступные людям. Могущество Самсона защищало его сознание от влияния божества, но Алдженон чувствовал себя все более жалким и незначительным с каждым разом, когда он ощущал это могущество. До сегодняшнего дня он путешествовал за руку с Самсоном четыре раза и всякий раз узнавал больше о природе Рованоко. Каждый из трех высших богов имел свое земное воплощение, и эти люди служили военачальниками богов в Долгой Войне.

Верховный вождь не интересовался мотивами Рованоко, когда через Самсона Ледяной Гигант передавал ему свою волю, но за долгие годы Алдженон привык считать расы людей простыми марионетками в войне, которую вели на их землях Гиганты. Алдженон даже перестал думать о мире как о «землях людей» и теперь придерживался мнения, будто они просто присматривают за этими землями, принадлежащими другим хозяевам.

Алдженон почувствовал холод, словно сознание его, расставшись с телом, не могло больше согреться. Он не мог различить ни формы, ни цвета, просто чувствовал себя крошечным в присутствии чего-то невообразимо огромного, как будто его окружали какие-то фигуры, размер которых он даже не мог себе представить. Он понимал, что Самсон все еще с ним и что только благодаря мощи старика он остается живым и сохраняет рассудок, но все равно казался себе самому уязвимым и беспомощным.

И когда голос раздался, он скорее почувствовал, чем услышал его, и это был голос Самсона.

— У тебя есть вопросы? — Голос звучал ясно и четко, словно старик стряхнул с себя безумие, одолевавшее его на землях людей.

— Я хотел бы узнать, зачем веду своих братьев по оружию на войну, — мысленно произнес Алдженон.

Он чувствовал, как шевелятся его губы, но не был уверен в том, что на самом деле говорит.

— Был нарушен закон, и ты восстановишь равновесие, — сказал Самсон, голос Рованоко. — Никто не думал, что такое возможно, но это произошло.

Вождь ощутил страх и еще какое-то чувство, граничившее с раздражением. Это были необычные для него эмоции, и он сомневался в том, что Самсон когда-либо испытывал нечто подобное.

— Тогда мне хотелось бы узнать, что произошло на землях людей такого, что вызвало подобное возмущение среди Гигантов. Я знаю только, что служанка Джаа склонила на свою сторону слуг Одного, хотя и не понимаю зачем… зачем Сестры сделали это и почему это заботит моего бога. — Теперь Алдженон ощущал гордость, смешанную с любопытством.

Неожиданно для себя самого он сказал нечто умное и произвел впечатление на Рованоко.

В голосе Самсона прозвучала шутливая нотка:

— Твои слова остры как лезвие топора, воплощение, и проникают до самого сердца.

Сквозь голос, звучавший в голове Алдженона, пробивался какой-то другой голос, словно не все звуки исходили из уст Самсона:

— Земное воплощение Одного получило приказ остановить это вмешательство, точно так же, как ты получил приказ остановить слуг других богов, пытающихся влиять на мой народ. Это важнейший закон: Долгую Войну следует вести честно. Если ведьмы Джаа принуждают к чему-либо священников Одного, это плохо для воплощения… и означает, что последователи Джаа отвергают его волю.

Алдженон подумал над этим несколько мгновений. Ни разу за всю его жизнь не случалось такого, чтобы Семь Сестер приобретали влияние над священниками или же наоборот, и он не мог вспомнить рассказов о таких случаях. Ранены, каресианцы и люди ро множество раз воевали друг с другом; рыцари ро однажды подчинили себе раненов, и еще, очень давно, каресианцы едва не завоевали королевство ро, но это всегда происходило в честном бою.

В ледяных чертогах боги читали его мысли, и он снова почувствовал гордость. Алдженон ощутил себя еще более ничтожным, когда сокрушительное ощущение того, что бог одобряет его мысли, обрушилось на него. Каждый жрец ордена Молота всю жизнь пытался достичь этого ощущения, но Алдженон находил его неприятным, трудным для понимания.

Он негромко произнес про себя следующую фразу:

— Это невозможно, и все-таки это происходит… значит, тот, кому приказали остановить вмешательство, не способен… — Он смолк, подбирая слова. — Или ему мешают выполнять волю божества.

Самсон рассмеялся, и Алдженон едва не вскрикнул, настолько трудно было его сознанию постичь смех его бога.

Алдженон почувствовал, что Самсон стоит над ним, пытаясь защитить его сознание. Он попытался задать два последних вопроса. Мысли его путались, он едва бормотал слова, но все же ему удалось спросить:

— Что произошло с земным воплощением Одного? И как могут Сестры пойти против Джаа?

Погружаясь в глубокий сон, не видя и не слыша ничего вокруг, Алдженон подумал о своем брате, надеясь на то, что мир еще не настолько изменился, чтобы честь потеряла свое значение. Магнус отдал бы жизнь за Рованоко, как и любой истинный ранен, но их судьбой манипулировали другие, и Алдженон боялся, что люди ро теперь запутались в сетях Семи Сестер и что события в Ро Канарне — это только начало.

Глава седьмаяСэр Уильям из Вереллиана в городе Ро Канарн

 Уильям провел в Канарне пять дней. Он двигался в авангарде наступавшей армии рыцарей и одним из первых проник во внутреннюю сторожевую башню. С того момента, как он вступил в город, ему пришлось видеть много смертей и убить немало людей. Он участвовал во многих кампаниях и видел Красных рыцарей как с лучшей, так и с худшей стороны. Стоя на тяжелом деревянном подъемном мосту, ведущем во внутреннюю башню, Уильям из Вереллиана думал, что день разграбления Ро Канарна был одним из самых черных дней за всю его жизнь.

Красные рыцари посвящали свою жизнь Одному Богу и служили ему как воины. Они представляли собой ту сторону сущности, которая воплощала войну, и король призывал их в тех случаях, когда требовалось военное решение вопроса. Уильям происходил из благородного дома Тириса и присоединился к ордену в возрасте двенадцати лет. Его семья служила Одному в течение многих поколений, хотя Уильям первый из своего рода имел на доспехах красный герб.

Ему было около сорока лет, и его лицо закаленного в боях воина покрывали шрамы. Он брил голову и не носил бороды, что отличало его от остальных Красных рыцарей.

Когда он смотрел с моста на городскую площадь, видневшуюся внизу, его охватывало чувство стыда, которое посещало его весьма редко. Он видел на булыжных мостовых погребальные костры, в которых корчились сотни обожженных, раздутых тел. Наемники сэра Певайна вели себя безобразно, насиловали, грабили. Город был погружен в темноту, и жизнь замерла на всех улицах, кроме центральной площади.

Уильям считал себя настоящим воином, он вступил в ряды Красных рыцарей по собственной воле, в отличие от людей, возившихся внизу, — простых рабов. Он считал их поведение позорным, считал, что красные гербы, которые они носили, обязывают ко многому.

Лейтенант Фэллон, стоявший поблизости, положил руку на рукоять длинного меча и гневно смотрел на наемников, сновавших внизу.

— Фэллон! — резко окликнул его Уильям.

Рыцарь отдал капитану честь:

— Да, милорд?

— Держите себя в руках, — велел Уильям, указывая на меч. Затем он повысил голос, обращаясь к человеку, стоявшему слева от него: — Сержант Каллис, проследите, чтобы эта мразь больше не трогала женщин. И чтобы не смели оскорблять пленных.

Каллис кивнул и повернулся, чтобы отдать приказания воинам:

— Итак, ребята, капитан хочет, чтобы мы научили этих наемников правилам хорошего тона. Давайте, ноги в руки, сейчас пустим кое-кому кровь, — произнес он бесстрастно, отработанным командным тоном опытного воина.

Пятеро рыцарей вытащили мечи из ножен и направились по подъемному мосту вниз, на площадь. Когда они добрались до места, сержант Каллис начал выкрикивать приказания, обращаясь к наемникам. Уильям с угрюмым выражением лица смотрел на их черные силуэты, вырисовывавшиеся на фоне пламени.

Фэллон одобрительно кивнул капитану и выпустил рукоять меча. Он был хорошим солдатом, служил адъютантом Уильяма шесть лет, но, если бы Уильям отправил Фэллона на площадь, тот бы, скорее всего, просто переубивал бы всех наемников, а Каллис будет четко выполнять приказ и остановит самые возмутительные зверства.

Наемники пытались возражать рыцарям, утверждая, что женщины — это военные трофеи и принадлежат им по праву. Каллис не обратил на это внимания и просто пнул ближайшего наемника в пах.

— Слушайте меня, грязные ублюдки: или вы сейчас же прекращаете вести себя как языческие скоты, или вам отрежут уши. — Он приказал своим рыцарям объяснить это на практике тем наемникам, которые не поняли его с первого раза, а сам стоял неподвижно, выпятив подбородок.

Уильям наблюдал за происходящим: нескольких наемников избили, одного прикончили, и на площади воцарился относительный порядок, но ему почему-то не стало лучше. Он был капитаном армии Красных рыцарей и верил в то, что к побежденному врагу следует относиться с уважением. Многие его товарищи по оружию считали его старомодным, но его не интересовало их мнение, он предпочитал просто вызывать на поединок и убивать тех, кто слишком настойчиво выражал свое неодобрение.

Капитан Нейтан из Дю Бана появился у правого плеча Уильяма и тоже взглянул вниз, на городскую площадь.

— Вы же понимаете, что не сможете это остановить?

— Смогу, — ровным голосом ответил Уильям.

— Наемникам была обещана военная добыча. Это означает, что они могут насиловать, пытать пленных и грабить дома горожан, пока им это не надоест.

— Они гнусные стервятники, клюющие кости поверженного противника! — Уильям был в гневе, поэтому позволил себе подобные слова.

— Вереллиан, вы бы безо всяких угрызений совести перебили пленных, если бы они поднялись на вас с мечом. Почему вы так щепетильны насчет обращения с побежденными?

— Если бы вы командовали гарнизоном, в вашей воле было бы потворствовать этим мерзавцам. Но солдатами командую я, и я это безобразие терпеть не собираюсь. Все просто. — Уильяму не нравилось, когда люди страдают без нужды.

Нейтан улыбнулся, отказываясь от продолжения спора.

— Сколько убитых у противника? — спросил он.

— Двести пятьдесят убито во время штурма города, сто в башне замка и еще примерно две тысячи за последние четыре дня, — ответил Уильям. — Нам не составило труда взять город. Против нас выступили не воины, а крестьяне и торговцы. Люди, защищавшие замок, сражались хорошо, но мы превосходили их по численности. Единственным, кто доставил нашим рыцарям кое-какие неприятности, был отец Магнус.

Услышав имя раненского жреца, Нейтан насмешливо улыбнулся:

— Он, конечно, парень здоровенный, но я не верю, будто он убил десять рыцарей.

— Магнус убил двадцать три рыцаря и четырнадцать наемников. Он размахивал огромным боевым молотом, и глаза у него сделались совершенно черными. Этот дар присущ раненским жрецам, когда они просят, их бог дает им невиданную силу.

Уильям видел сам, как бился гигант-ранен, и после короткого разговора с Магнусом, который произошел перед тем, как Уильям привел его в тронный зал, рыцарь уже не сомневался в рассказах, ходивших насчет северянина.

— Сейчас это уже не имеет значения; Риллион, скорее всего, прикажет замучить его до смерти после того, что произошло в большом зале.

— Сомневаюсь, — заметил Нейтан.

Уильям вопросительно взглянул на собеседника:

— Что вам известно, капитан?

— Только то, что каресианской ведьме, похоже, хочется, чтобы гиганту оставили жизнь… Риллион сделает все, о чем она ни попросит.

Уильям покачал головой. Рыцарям Красного ордена было запрещено спать с женщинами, и, хотя ни один командир, с которым ему приходилось служить, не соблюдал этого правила, он был разочарован, не ожидая от Риллиона подобного бесстыдства. Это оскорбляло Одного Бога, который повелевал рыцарям направлять всю энергию на воздание почестей и исполнение воли своего бога. Священники Золотой церкви были печально известны своим пристрастием к шлюхам, Черные тоже старались взять от жизни все, но от Красных рыцарей требовалось соблюдение обета целомудрия.

Хуже всего было то, что Риллион связался именно с этой женщиной. Уильям мало что знал о возможностях каресианских волшебниц, но слышал о Семи Сестрах Каресии множество самых неправдоподобных историй и поэтому боялся и ненавидел их. Амейра приобрела неограниченное влияние на Риллиона, и Уильям подумал, что честь главнокомандующего теперь под большим вопросом. Если бы армия сейчас по-прежнему находилась в Ро Арноне, Уильям отправился бы к аббату и обсудил бы с ним поведение своего командира; но сейчас, когда они были так далеко от дома, в разоренном городе, Уильям ничего не мог с этим поделать.

— Вы собираетесь отправить Каллиса навести полный порядок во всем городе, или вам довольно и того, что он проломит несколько черепов на площади? — с насмешкой спросил Нейтан. — Предлагаю устроить сражение с наемниками, поскольку воинов из Канарна уже никого нет в живых… возможно, с наемниками драться будет интереснее.

— А аббат еще не узнал о том, что у вас есть незаконнорожденный сын, Нейтан? — ядовито осведомился Уильям.

Второй рыцарь нахмурился и встал перед Уильямом, загородив собой вид на площадь.

— Благочестие сейчас не в моде, Вереллиан. У половины людей вашего отряда имеются незаконные отпрыски, а остальные еще не заделали никому детей исключительно потому, что боятся вас, как огня. Ваш отряд служил бы вам более преданно, если бы вы сами время от времени позволяли себе нечто в подобном роде. — И Нейтан злобно ухмыльнулся в лицо Уильяму.

Они были равны по званию, только Нейтан командовал другим отрядом. Его люди находились в тронном зале, охраняли командующего армией, а во время битвы за главную башню находились в городе. Родина Нейтана, город Дю Бан, располагалась в нескольких лигах к северо-западу от Арнона и славилась тем, что оттуда происходили самые заносчивые и жестокие Красные рыцари.

Рыцарь-лейтенант Фэллон, который слышал этот разговор, приблизился и бросил на Нейтана нехороший взгляд.

Уильям продолжал смотреть прямо в глаза другому капитану, стараясь справиться с гневом. Этот человек был глупцом, а Уильям считал, что глупость — недостаточная причина для того, чтобы переломать человеку ноги.

Он шагнул вперед.

— Если вы снова перепутаете рыцарскую честь и религиозное благочестие, брат рыцарь, я вызову вас на поединок и убью на глазах у ваших воинов. Возможно, вы сумеете даже умереть с честью.

Фэллон выхватил меч из ножен и встал рядом со своим командиром. Пристально глядя на Нейтана, он произнес:

— Я бы с радостью сразился на дуэли вместо вас, милорд. Мне кажется, я в состоянии научить моего брата рыцаря уважению и преданности Одному Богу. — С этими словами он многозначительно взмахнул мечом.

Нейтан был не первым, кто наносил Вереллиану оскорбление, и Фэллон считал его подонком, а не настоящим воином.

Нейтан презрительно усмехнулся и попытался принять высокомерный вид. Он хотел было бросить на прощание какую-нибудь ядовитую фразу, но при виде уверенной улыбки Уильяма передумал и быстро ушел, грохоча стальными башмаками по доскам моста.

Фэллон спрятал оружие в ножны и хмыкнул, глядя вслед Нейтану. Затем обернулся к своему капитану и стукнул кулаком по красному гербу, красовавшемуся у него на груди.

— Можно мне пойти и перерезать ему глотку, милорд?

— В следующий раз, — ответил Уильям.

Прошло несколько часов. Уильям наблюдал за происходившим на главной городской площади и приказывал Каллису вмешиваться всякий раз, когда наемники переходили известные границы.

Ему было приказано в полночь явиться в тронный зал, но он решил немного опоздать. Уильям не считал своего командира человеком чести и подумал, что уж тот может и подождать десять минут.

— Фэллон, вы идете со мной, Каллис справится здесь один, — произнес он, развернувшись и направившись по подъемному мосту в крепость.

Большая часть воинов из отряда Уильяма расположилась вокруг небольших костров во дворе замка; они грелись и готовили пищу. Ветер с залива Канарн не останавливали даже каменные стены, и по ночам в городе было очень холодно.

Эти люди не унижались до того, чтобы грабить павший город, в основной массе они просто ожидали приказа возвращаться в Ро Арнон. Уильям гордился тем, как его воины вели себя здесь. Они сражались мужественно, безжалостно и искусно, но относились к побежденным с уважением.

— Капитан Вереллиан, сэр, мы еще не получали приказа? — спросил один старый рыцарь, сержант по имени Брача.

— Пока еще нет, сержант; похоже, мы еще не скоро отправимся домой. Хотя у командующего могут быть какие-нибудь приказания лично для меня.

Он оглядел лица своих людей. Воины были мрачны, и Уильям подумал, что они тоже находят отвратительным обращение наемников с жителями Канарна.

— Если кто-нибудь из этих наемников или рабов ордена сунет нос в замок, напомните им о том, что здесь командуем мы, а не этот окаянный Певайн. Ясно, сержант?

Брака улыбнулся, отдавая честь:

— Яснее некуда, сэр, будьте спокойны, мы им напомним о том, как следует себя вести.

Под началом Уильяма находилось сто человек, хотя в Ро Канарн вместе с ним приплыли только двадцать пять воинов. Остальные находились в Арноне и, скорее всего, радовались тому, что получили приказ сидеть в казармах. Четверо из отряда погибли во время атаки на главную башню замка, их тела уже сожгли на погребальном костре. От этого костра осталась небольшая кучка пепла. Рыцари собрали его и развеяли со стен крепости.

— Долго ли еще мы обязаны оставаться здесь? — спросил Фэллон, когда они шли через внутренний двор. — Мне очень не нравится смотреть на то, как люди гибнут зря.

— Гибнут зря? — переспросил Уильям.

— А как еще назвать это, милорд, стратегической кампанией?

Уильям позволял своему лейтенанту выражать свое мнение откровенно, если он не оспаривал приказаний своего капитана публично, и терпел любые его резкие слова, если они были сказаны наедине.

— Я назову это так, как это было на самом деле… мы захватили и разграбили Ро Канарн, потому что нам это приказали, — ответил Уильям. — Если бы у нас имелась возможность выбирать, где и когда сражаться, мы стали бы не очень хорошими рыцарями, верно?

— Сэр, я рыцарь Красного ордена и готов сражаться и умереть там, где мне прикажут, но большинство защитников крепости не смогли бы справиться и с ребенком, вооруженным тяпкой. А мирные жители нам ничего не сделали и не заслужили такого варварского обращения. Я пока еще не превратился в законченного негодяя и не получаю удовольствия, убивая тех, кто слабее меня. — Он помолчал. — Хорошо, допустим, я законченный негодяй, но…

— Фэллон, давайте пока оставим этот разговор. Боюсь, мы еще на какое-то время задержимся здесь, и, не сомневаюсь, мне еще не раз придется услышать ваши стенания насчет несправедливости этого мира.

Уильям давно привык к жалобам своего лейтенанта и в большинстве случаев был с ним согласен. Фэллон умел обращаться с мечом лучше всех, кого знал Уильям, и редкий человек осмеливался нанести ему обиду, когда лейтенант сжимал в руках меч. А сейчас он был оскорблен тем, что несколько дней назад на его глазах произошел неравный бой и к этому добавились зрелища насилий и пыток, которые совершали наемники над беззащитными, безоружными пленными.

— Почему нам не дозволяют сражаться с мужчинами, достойными наших клинков? Неужели я прошу слишком многого, неужели желание проверить свои силы дурно? — спросил он, подняв голову и обращаясь к небесам, к Одному Богу.

— Если подождете достаточно долгое время, возможно, он и подаст вам знак, — саркастически произнес Уильям. — А сейчас просто заткнитесь и помолчите.

Фэллон нахмурился с таким видом, словно ему действительно предлагали выбор.

— По зрелом размышлении я решил все-таки заткнуться, милорд.

— Наконец-то хоть одна добрая новость; возможно, главнокомандующий Риллион повысит вас в звании за подобное проявление мудрости, — фыркнул Уильям, когда они поднимались по деревянной лестнице, ведущей из внутреннего двора в главный зал.

Уильям ходил в доспехах уже четыре дня, снимая их только тогда, когда умывался и ложился спать, и его туника и штаны буквально прилипли к коже от пота и грязи. Он взглянул на потускневшую нагрудную пластину и свой красный плащ с гербом, покрывавший латы, — все отчаянно нуждалось в чистке и ремонте. Фэллон выглядел точно так же. В официальных случаях, а также тогда, когда требовалось предстать перед командиром, рыцари старались принять наилучший вид. Но в настоящее время те, кто мог появиться при полном параде, находились в нескольких сотнях лиг отсюда, в казармах Ро Арнона.

На плечи Уильяма был наброшен алый плащ, покрытый пятнами и порванный в нескольких местах. Фэллон потерял свой плащ после битвы и не подумал о том, чтобы найти замену. Когда они поднялись по ступеням и достигли первой из трех лестничных площадок, Уильям остановился и критически оглядел своего лейтенанта с ног до головы.

В ответ Фэллон развел руки и спросил:

— В чем дело, я одет неподобающим образом для того, чтобы предстать перед очами сильных мира сего?

— Вы никогда не бываете одеты достаточно хорошо, чтобы появляться перед очами сильных мира сего, но в данный момент мы оба выглядим не лучше обычных городских стражников.

— Я принимаю парадный вид только для встречи с людьми, которые заслуживают уважения, милорд. Даже если бы я не потерял свой церемониальный плащ, я бы нашел причину явиться без него, — проворчал Фэллон.

— Довольно… я тоже считаю его подлецом, но мы обязаны выказывать ему положенное уважение. Это ясно? — сурово сказал Уильям.

— Ясно, как раненское небо зимой, милорд.

Уильям хмыкнул и продолжал подниматься по лестнице. Уже второй раз за время, прошедшее после захода солнца, он шел по этим ступеням. В первый раз он сопровождал отца Магнуса, раненского жреца, который убил двух воинов из его отряда. Сейчас ему предстояло выслушать распоряжения командующего армией рыцарей Риллиона, и он сомневался в том, что его встретит то же живописное сборище рыцарей в церемониальных одеждах, что и ранена. Риллион был склонен к показной роскоши при встрече с побежденными, он не сомневался, что это зрелище лишает их желания в будущем ввязываться в войну. Но на самом деле подобные «представления» лишь еще больше злили и раздражали людей, ненавидевших народ ро и его Одного Бога.

Те же двое стражников стояли у дверей главного зала, и Уильям снова подумал: непонятно, что королевская гвардия делает в Ро Канарне? А вдруг сюда собирается приехать король, и, возможно, сейчас Уильяму сообщат об этом. Король Себастьян был человеком хитрым и коварным, и втайне покинуть Ро Тирис для него не являлось чем-то из ряда вон выходящим.

— Знаете, что думает Брака? — спросил Фэллон, когда они приблизились к дверям.

— Нет, лейтенант, просветите меня, — со стоном произнес Уильям.

— Он клянется, что королевская гвардия присутствует здесь потому, что король ведет огромную армию в Травяное Море. Говорит, слышал, как один из сержантов Нейтана болтал о самом настоящем вторжении, — заговорщическим тоном отвечал Фэллон.

Стражники отдали честь, заметив двух рыцарей, — с силой ударили кулаками по золотым нагрудным пластинам. Уильям и Фэллон ответили таким же образом, и двери отворились.

Когда воины вошли в главный зал замка, Уильям наклонился к Фэллону и тихо произнес:

— А вам не кажется, что мы бы с вами и безо всяких сержантов узнали о готовящемся вторжении в Свободные Земли?

Фэллон вместо ответа скептически посмотрел на капитана с выражением простого воина, который всегда ожидает от командиров самого худшего.

В зале было холодно и темно, его освещали лишь несколько мигавших факелов, воткнутых в подставки из темного металла. Отряд воинов с арбалетами ушел, и Уильям медленно шагал по темному каменному полу. Знамена Канарна выглядели безрадостно и мрачно: темные изображения Бритага, лошадей и мечей были выполнены в зеленых, черных и коричневых цветах. Три ряда деревянных колонн возвышались по обе стороны от центрального прохода, а за ними в темноте ничего не было видно.

— Я слышал, что до нашего появления зал герцога Эктора слыл одним из самых веселых и гостеприимных мест в Тор Фунвейре, — скривился Фэллон.

— Здесь было гораздо светлее несколько часов назад. Риллион устроил для ранена небольшое представление, — ответил Уильям.

— Значит, мы с вами представления не заслужили?

— Очевидно, мы даже освещения не заслуживаем, — рассмеялся Уильям.

— Капитан Вереллиан, — прогремел голос из глубины зала, — сейчас не время для смеха. — Это произнес какой-то старик, сидевший за одним из пиршественных столов. — Погибли люди, и Один Бог недоволен. — Прежде чем продолжить, он пробормотал нечто неразборчивое. — Хотя, по-видимому, он многим недоволен в последнее время… и, возможно, как раз самое время посмеяться. — Он махнул худой рукой двум рыцарям и поманил их к себе.

Старику было по меньшей мере семьдесят лет, и облачен он был в простую белую одежду без знаков какого-либо из церковных орденов. Если этот человек и являлся служителем церкви, то сейчас он явно находился не на службе.

Уильям приподнял брови и бросил взгляд на Фэллона, прежде чем подойти к незнакомцу. Тот сидел один в огромном зале, окруженный остатками обильного пира. В центральном очаге осталось лишь несколько тлеющих углей, и все рыцари разошлись по своим делам. Высокий сводчатый потолок делал зал похожим на темную пещеру, ее освещали лишь несколько факелов, балки терялись во тьме.

— Я не вижу у вас никаких знаков различия, господин, с кем мы имеем честь говорить? — вежливо обратился Уильям к старику.

— Вы ведете себя как человек, занимающий довольно высокое положение, молодой господин, — сказал старик, прищурившись и оглядывая Уильяма. — Вы сын Маркуса Вереллиана?

— Да, сэр, хотя я уже много лет не видел отца, — ответил Уильям довольно сухо.

Старик так и не назвался, а Уильям с подозрением относился к неизвестным, сколько бы им ни было лет.

От старика пахло вином, и Уильям решил, что тот немного пьян.

— Я слышал, что вы и ваши рыцари здесь, и теперь вижу, что меч, который вы носите, лучше смотрелся на поясе вашего отца. — Он снова прищурился, рассматривая Уильяма. — Да, вам с ним не равняться, — ядовито добавил он.

Фэллон прыснул от смеха, и Уильям бросил на своего лейтенанта сердитый взгляд, затем снова повернулся к старику:

— Нет, сэр, ведь у меня обе ноги пока на месте, к тому же мой отец не произнес ни слова и уж тем более не брал в руки меча примерно десять лет.

— Ну что ж, теперь вы лорд Вереллиана, независимо от того, заслуживаете ли вы этого или нет. А теперь соберитесь с мыслями, воины, лорд Мортимер Риллион ожидает вас. — Он глянул на потускневшие и покрытые вмятинами латы рыцарей. — Надеюсь, он вспомнит о том, что он благородный господин, когда будет оценивать ваш вид.

Ни Уильям, ни лейтенант не улыбнулись при этих словах, а старик, казалось, не замечал выражения их лиц — обоим явно хотелось наподдать ему как следует. Он усмехнулся каким-то своим мыслям и протянул руку к кубку с вином.

Фэллон шагнул вперед и посмотрел на сидевшего старика сверху вниз:

— Скажи нам, кто ты такой, старик, не то я забуду о хороших манерах.

Тот с шумом отхлебнул вина и хихикнул:

— Умерь свою прыть, мальчик, не пристало тебе сражаться со мной. Меня зовут Родерик, я священник Черной церкви, и у меня полно свободного времени на то, чтобы пить вино и оскорблять рыцарей.

Фэллон отступил на шаг.

— Я видел вас недавно на городской площади, вы читали заупокойные молитвы у погребальных костров. — Голос его смягчился.

Черный священник опять захихикал, отхлебнул вина и, не успев поставить кубок обратно на стол, разрыдался.

Обоим Красным рыцарям уже приходилось наблюдать подобные сцены: служители Черной церкви обладали даром ощущать пустоту смерти и утрачивали равновесие, сталкиваясь с большим количеством смертей. Большинство из них старались избегать военных походов или же служили в церквях, и для Черного служителя такого возраста сопровождать боевой флот было необычным поступком.

— Брат Родерик, вам, наверное, следует отправиться отдыхать. Уже поздно, и я уверен, что спать лучше в собственной постели, чем в пустом тронном зале, — осторожно произнес Уильям.

Он кивнул Фэллону, давая знак помочь, и они вдвоем помогли старику подняться на ноги и увели его прочь от стола.

— Я сам справлюсь, я еще достаточно крепок для того, чтобы одолеть любого воина посильнее вас. И уж наверняка мне не нужна помощь для того, чтоб добраться до кровати! — раздраженно бросил он, отталкивая Уильяма и Фэллона.

Спотыкаясь, он прошел несколько шагов по направлению к одной из боковых дверей.

Прежде чем Уильям успел ответить, брат Родерик остановился и сказал:

— Главнокомандующий ожидает вас вон там, в задней комнате. — Он театральным жестом указал на открытую дверь, видневшуюся за возвышением для трона.

Уильям посмотрел на Фэллона, приподняв брови, и направился к указанной двери. Брат Родерик добрался до бокового выхода и тяжело привалился к косяку, затем, едва передвигая ноги, скрылся.

— Не уверен, что возможность спать с бабами и напиваться до бесчувствия стоит покупать такой ценой, — угрюмо произнес Фэллон.

— Ему давно следовало уйти на покой и служить при какой-нибудь небольшой уютной церкви, — ответил Уильям. — Хотя погодите, я слышал о нем, если это тот самый сэр Родерик из Водопадов Арнона…

— Правда? И что он такого сделал в жизни?

— По-моему, он был какое-то время крестоносцем, потом аббатом Серой Твердыни, и, судя по тому, что мне рассказывали, отказался продолжать убивать восставших из мертвых.

Это было необычным поступком, однако такое встречалось — иногда Черный священник видел что-то человеческое в лицах восставших из мертвых и отказывался участвовать в «крестовом походе».

— Именно этот человек заявил, что увидел свет Мертвого Бога в глазах последнего убитого им, — добавил Уильям.

— Да, слыхал я эти пьяные бредни. Я предоставляю размышления о серьезных вопросах вышестоящим, сэр. Предпочитаю просто считать эти существа неумирающими чудовищами и не думать о них лишний раз. — Фэллон был человеком простым и не интересовался делами других церковных орденов. — С другой стороны, это объясняет, почему они заставили его приехать сюда и читать молитвы над мертвыми, в его-то возрасте… ведь он ослушался приказа.

Два Красных рыцаря пересекли зал и приблизились к отворенной двери. Возвышение, на котором когда-то восседал герцог Эктор, было теперь лишено всяких украшений. Кровавые пятна совсем недавно смыли с каменных плит в том месте, где казнили герцога и где отца Магнуса охватила боевая ярость.

— Говорят, он убил четырех рыцарей, — обратился Уильям к своему лейтенанту. — Разорвал цепи, когда Рашабальд обезглавил герцога.

Фэллон покачал головой:

— Рыцарь, который согласился быть палачом, недостоин того, чтобы казнить настоящих мужчин.

Уильям знал, что его лейтенант испытывает крайнюю неприязнь к сэру Рашабальду и не раз пытался вызвать его на поединок, чтобы убить. Но Риллион всякий раз вмешивался и защищал старого палача: ему он нравился, потому что в его характере были садистские черты, как и у самого командующего.

Дверь вела в личные покои герцога, где теперь расположился сэр Риллион. С письменного стола из темного дерева убрали вещи прежнего владельца, и сейчас он был завален грудами бумаг, графиками дежурств, картами и сводками о числе погибших. Два человека из отряда Нейтана стояли на страже; судя по их блестящим доспехам, им не приходилось участвовать в бою или спать во дворе под открытым небом. Фэллон с ненавистью взглянул на них и стряхнул с нагрудной пластины одного из воинов воображаемую пылинку.

В комнате присутствовали Риллион, брат Анимустус, служитель Золотой церкви, и Амейра, каресианская ведьма; Уильям слышал, что ее называли Повелительницей Пауков. Еще два стражника в церемониальных доспехах стояли за спиной главнокомандующего, с потолка свисали штандарты Красной церкви с изображением скрещенных мечей и сжатой в кулак руки.

Командующий Риллион по-прежнему был в латах; он взглянул на Уильяма и Фэллона поверх нескольких свечей, горевших на столе, помимо них комнату освещали четыре пылающие жаровни, расставленные по углам. Видимо, Риллион изучал какие-то бумаги; подняв голову, он сощурился, чтобы разглядеть их в полумраке.

— Вереллиан, заходите, пожалуйста, — махнул он рукой. — Постараюсь не обращать внимания на опоздание, спишем это на удар по голове, полученный во время боя, — насмешливо сказал он.

Уильям и Фэллон вытянулись по стойке «смирно» перед письменным столом и стукнули кулаками по нагрудным пластинам, отдавая честь. Анимустус, Золотой священник, пил вино из объемистого латунного бокала и даже не взглянул на вошедших.

— Милорд, мы были заняты, присматривали за наемниками в городе. Это оказалось несколько сложнее, чем мы предполагали, — объяснил Уильям.

— Да, капитан Нейтан недавно вломился сюда и жаловался на ваши методы «присмотра». Он считает вас излишне мягкотелым, — произнес Риллион, откидываясь на спинку стула.

— Капитану Нейтану следовало бы следить за языком. У меня и без того уже имеется несколько причин вызвать его на бой. — Краем глаза Уильям заметил, что Фэллон насторожился.

Риллион фыркнул, Золотой священник усмехнулся с таким видом, словно происходящее казалось ему очень занятным, продемонстрировав тем самым, что все-таки слушает разговор.

— Ну что ж, в таком случае думаю, что капитан Нейтан должен поблагодарить меня за тот приказ, который я сейчас отдам вам. — Командующий поудобнее устроился на стуле, повертел головой, распрямил затекшие плечи. — Дочери герцога удалось ускользнуть от нарядов рыцарей, отправленных следом за нею в туннели. — Он обернулся к каресианской волшебнице. — Благородная госпожа Амейра считает, что Бронвин, Черный Страж, уже находится за пределами города.

Уильяму очень не понравился взгляд, брошенный командиром на Амейру, и снова он почувствовал, что она приобрела над Риллионом гораздо большее влияние, чем считали его рыцари.

Амейра выступила вперед, и на миг Уильяму почудилось, что она прочитала его мысли. У ведьмы были блестящие черные волосы и темно-зеленые глаза. Она была одета в черное платье, подчеркивавшее стройность ее фигуры, и, очевидно, нарядилась таким образом намеренно. Уильяму не нравилась татуировка в виде паутины и не нравилось, что ведьма стояла так близко от него. Он не был настолько наивным, чтобы верить всем историям, которые слышал насчет Семи Сестер, но не сомневался, что Джаа наделил их способностью гипнотизировать людей.

Взгляды их на миг встретились, и Уильям быстро отвел глаза.

— Милорд, я чувствую себя неловко в присутствии волшебницы, — произнес он.

Амейра рассмеялась, и этот мелодичный звук вызвал на губах Риллиона счастливую улыбку. Она сделала еще шаг вперед и остановилась перед письменным столом главнокомандующего, и теперь Уильяму ничего не оставалось, кроме как смотреть на нее.

— Сэр Вереллиан, я уверена, вы не считаете меня настолько опасной.

— Довольно! — внезапно перебил ее Риллион. — Амейра, пожалуйста, не дразни капитана. Уильям, ваше задание — отправиться на север и схватить девчонку. Все ясно?

Колдунья улыбнулась и отступила, вернувшись на свое место у плеча главнокомандующего.

— Мне все ясно, милорд, — произнес Уильям. — Нам известно, куда она направилась?

— Ей помогли бежать. Некий каресианский шпион по имени Аль-Хасим убил восемь рыцарей, затем затерялся где-то в городе. Когда Певайн его найдет, мы узнаем, куда поехала девчонка.

— А почему вы так уверены в том, что он не покинул город вместе с Бронвин? — вмешался Фэллон.

Сэр Риллион взглянул на лейтенанта с таким видом, будто его привело в раздражение, что к нему обратился воин такого низкого звания, на его губах заиграла обычная хищная усмешка:

— Я вижу, лейтенант Фэллон из Лейта, что вы считаете нас очень глупыми людьми. Хасима видели вскоре после того, как отец Магнус его исцелил. Кастус, тюремщик, заметил, как шпион уползал по канаве для пищи, но не смог вовремя прицелиться, чтобы убить эту собаку. Видимо, целительные силы раненов порождают вокруг больного довольно яркое свечение, когда ими пользуются, и это насторожило Кастуса. Сэру Певайну час назад был отдан соответствующий приказ, он схватит Аль-Хасима и получит от него нужную информацию. А тем временем вы отправитесь верхом на север по направлению к Травяному Морю. — С этими словами командир погладил свою бороду. — Когда мы узнаем о местонахождении девушки, мы пошлем вам вслед курьера с этим известием. У Певайна есть люди, искусные в… добывании сведений у упрямых шпионов.

Этот эвфемизм, означавший пытку, не понравился Уильяму. Он знал, что к пыткам относились безразлично, если подобными делами занимались люди, состоявшие под командованием рыцарей, и если самим рыцарям не приходилось пачкать руки, но вообще среди служителей церкви об этом старались не говорить.

— Это все, милорд Риллион? — спросил Уильям. — Отправиться на север и попытаться найти девушку?

Прежде чем ответить, командир бросил быстрый взгляд на Амейру.

— И еще вам следует убивать всех членов Отряда Призраков, которые попадутся вам по пути.

Уильям несколько секунд подумал над этим приказом, прежде чем заговорить:

— Милорд, я не знал, что мы находимся в состоянии войны со Свободными Отрядами.

— Мы не находимся, и, если вы сделаете так, чтобы беглецы не совались в этот город, я надеюсь, никакой войны не случится.

— Как прикажете, милорд. — Уильям, как бывалый воин, не собирался спорить с командиром. — Я соберу людей, и мы отправимся в течение часа.

Риллион взмахнул рукой, давая рыцарям понять, что они свободны. Уильям и Фэллон снова отдали честь и развернулись, чтобы уйти.

Однако, когда Уильям приблизился к двери, его все же одолело любопытство, и он обернулся к главнокомандующему:

— Милорд, я правильно понял, что сюда вскоре прибудет король?

Риллион раздраженно нахмурился и, бросив очередной взгляд на Амейру, произнес:

— Да, Вереллиан, он будет здесь в течение следующих двух недель. Смерть предателя Эктора была только началом нашей деятельности в Ро Канарне. У короля Себастьяна есть для нас другие поручения. — На его лице появилось какое-то странное выражение. — Не беспокойтесь, капитан Вереллиан, к тому моменту, когда вы вернетесь из Травяного Моря, эти новые задачи станут ясны.

— Так точно, сэр, — устало выговорил Уильям и повернулся к двери.

Когда рыцари отошли на приличное расстояние, Фэллон повернулся к своему капитану.

— Ему тоже следовало бы перерезать глотку, — гневно заявил он. — Не уверен, что потом мы сумеем как-то оправдать убийство нового рыцаря-протектора Ро Канарна.

Уильям глубоко задумался; его сильно беспокоило, что слова последовательницы Джаа были законом для рыцаря Красного ордена. Еще больше его встревожило то, что слухи, о которых рассказал ему Фэллон, могли оказаться правдой и что король и вправду собирается напасть на Свободные Земли.

— Итак, каковы будут наши действия, сэр? — спросил Фэллон.

— Мы подчиняемся приказам, мой мальчик, — ответил капитан. — Мы подчиняемся приказам и умираем там, где нам приказано умирать.

Аль-Хасим видел, как два рыцаря вошли в бывший кабинет герцога, и ждал их появления в потайном переходе. Он слышал почти все то, о чем они говорили с главнокомандующим, и был в тревоге по нескольким причинам. Он надеялся на то, что двух часов форы, которые получила Бронвин, окажется достаточно и что Отряд Призраков найдет ее прежде рыцарей. До Ро Хейла было почти две недели пути, и Бронвин не могла знать, что ее преследуют. В любом случае Хасим мало чем мог ей помочь, и для того, чтобы остаться на свободе, ей придется проявить всю свою выносливость и смелость.

Потайные переходы представляли собой превосходный способ скрытно передвигаться по главной башне замка, и Хасим провел примерно полчаса, свернувшись в клубок и подглядывая в потайной люк, забранный деревянной решеткой и скрытый среди стропил большого зала. Магнус исцелил его как раз вовремя; всего лишь несколько мгновений спустя появился этот подлец Кастус и выстрелил в него из арбалета. С того момента Хасим прятался, раздумывая, как найти Коли и Дженнера, братьев-каресианцев, которые помогли ему тайно проникнуть в город.

Сэр Халлам Певайн был упрямым преследователем, и Хасима дважды чуть не поймали. В первый раз это произошло, когда он выполз из желоба, тянувшегося вдоль тюремной стены, — это крик Кастуса предупредил наемников о его появлении. Хасим не остался драться с ними, бросился в ближайшую сточную канаву, тянувшуюся вдоль стен замковой башни, и одного запаха оказалось достаточно, чтобы наемники отстали от него. Примерно через час после этого, когда он вынырнул из канавы в какой-то конюшне поблизости от здания гильдии кузнецов, его снова засекли подручные Певайна, и ему пришлось спасаться от них бегством по погруженным во мрак улицам Канарна.

Лишь позднее он узнал, что Певайн преследует его по личным мотивам — когда он прятался в потайных ходах в стенах башни и подслушал, как Риллион грубо накричал на рыцаря-наемника за то, что тот не в состоянии найти какого-то паршивого шпиона.

До сих пор ему некогда было волноваться из-за Повелительницы Пауков. Алдженон мало рассказывал ему о колдунье. Хасим считал, что она манипулирует Риллионом — уж это было очевидно любому, — но с какими целями, он не понимал.

Верховный вождь Фредериксэнда всегда был человеком непроницаемым, а когда дело касалось Семи Сестер, он вел себя прямо-таки загадочно. Тем не менее Хасим, давно зная Алдженона, догадывался, что следующим его шагом станет освобождение брата из тюрьмы.

Ну а Коли и Дженнер наверняка нашли себе где-то тепленькое местечко с большим количеством выпивки. Братья были родом из Тракки, этот город находился в нескольких лигах от Кессии, родного города Аль-Хасима, и они принадлежали к такому сорту каресианской швали, который ему нравился. Они работали за деньги, а деньги тратили на спиртное и женщин, и в глазах Хасима это делало их очень предсказуемыми. Также у них имелась лодка, и она могла очень пригодиться для побега после освобождения Магнуса.

Хасим попятился прочь от люка в потолке тронного зала и пополз обратно по тесному туннелю. Интересно, кто соорудил эту дыру для подслушивания, подумал он; однако не важно, сейчас она ему очень пригодилась. Он обнаружил несколько таких люков в главной башне замка — к ним вели узкие коридорчики, в которые едва можно было протиснуться, и таким образом можно было наблюдать за происходящим в большинстве помещений. Он даже нашел несколько отверстий в стенах, через которые можно было подсматривать за тем, что творится в параллельных туннелях, и не раз наблюдал за искавшими его наемниками Певайна. Пока что ему удавалось остаться незамеченным, однако с каждой минутой он все сильнее раздражался из-за невозможности свободно передвигаться. Хасим не привык быть объектом охоты и сейчас обнаружил, что это весьма неприятное ощущение.

Когда он отполз прочь от своего наблюдательного пункта, перед ним появилась крутая лестница, ведущая вниз, обратно в основной лабиринт потайных переходов. Дальше находилась незаметная низкая деревянная дверь, высотой не более пяти футов. В каждой из дверей, ведущих к отверстиям для подслушивания, имелся небольшой глазок; взглянув в него, Хасим мог убедиться в том, что путь свободен.

Спускаясь по узкой лестнице, он думал о том, что нелегко будет вырвать Магнуса из темницы, и, даже если Хасим сумеет освободить старого друга, они окажутся в весьма сложном положении. Ему следовало бы покинуть город, но каресианец не мог уйти без раненского жреца. Он был очень привязан к Магнусу и считал его своим другом. Да, ему будет не хватать пьянок, разговоров о женщинах, о выигранных битвах. За исключением Брома и Рам Джаса Рами, Магнус был единственным человеком, которого Хасим называл братом, а это понятие еще что-то значило для него.

Он глянул в глазок, но, кроме темноты, ничего не увидел. Аль-Хасим провел в лабиринте уже несколько часов и успел отметить самые удобные выходы и места, которые, скорее всего, должны охраняться. Прежде всего следовало отыскать Коли и Дженнера, а это означало, что нужно найти выход поблизости от порта. Каресианцы, скорее всего, скрывались на своем суденышке в надежде на то, что рыцари не станут слишком тщательно обшаривать гавань. Хасим полагал, что вряд ли им удалось покинуть порт после сражения. Скорее всего, они прятались на нижней палубе в компании нескольких бутылок вина.

Хасим начал медленно приотворять дверь и вдруг почувствовал, что кто-то налег на нее с другой стороны, и, когда ее внезапно распахнули, его отшвырнуло назад. Этот кто-то прятался под глазком, ждал, пока он приблизится к двери.

Хасим крепко стукнулся головой о деревянные ступени, и на мгновение у него потемнело в глазах, а затем он услышал крик:

— Сержант, я нашел этого каресианца!

Стук железных башмаков по деревянному полу коридора стремительно приближался.

Он попытался подняться на ноги, но снова упал — закованный в латы Красный рыцарь распахнул пресловутую дверь и напал на него. За ним следовали другие, это Хасим понял, пытаясь отползти обратно к наблюдательному люку, вытаскивая крис и стараясь сосредоточить взгляд на наступавшем рыцаре.

— Попался, дружок, — произнес тот, извлекая из ножен меч, и пригнул голову, чтобы пройти в низкий дверной проем.

Хасим покачал головой и, подтягиваясь на руках, быстро полез по лестнице обратно. У него еще стоял туман перед глазами, и он лишь в последнее мгновение заметил, что рыцарь пытается схватить его за ногу. Он пнул врага изо всех сил и услышал громкий стук металла; рыцарь резко втянул в себя воздух. Латы и длинный меч мешали ему передвигаться в узком пространстве.

Хасим выругался и потер глаза. Затылок болел довольно сильно. Каресианец развернулся и устремился вверх по лестнице.

— Я тебе за это кровь пущу, паршивец! — крикнул рыцарь, следуя за ним к потайному люку.

Хасим хотел швырнуть свой кинжал и заставить рыцаря замолчать, но, добравшись до верхней ступени лестницы, передумал. Туннель заканчивался зарешеченным люком в потолке главного зала, вниз спуститься было невозможно. Следовало немедленно что-то придумать, поскольку у подножия лестницы уже появились остальные воины.

— Он взобрался туда, наверх. Эта дрянь в ловушке, сэр, — доложил рыцарь, который обнаружил шпиона.

— Тебе некуда бежать, каресианец, сдавайся, может, еще и выживешь, — послышался голос старшего воина.

К злополучному люку подбирались остальные рыцари, Хасим слышал их крики и приказы командиров. Он тяжело вздохнул. Удар головой оказался не слишком серьезным, и Хасим с доступной ему скоростью двинулся к люку с решеткой. Рыцари, собравшиеся внизу, по одному проходили в дверь, он слышал топот множества ног. Держа кинжал в зубах, Хасим добрался до люка, прорубленного в потолке тронного зала Ро Канарна, и остановился.

— Мы идем за тобой, козявка, — окликнул его первый рыцарь, начиная подниматься по узкой лесенке.

Хасим не смог бы силой пробиться через толпу рыцарей. Он был реалистом и понимал, что в тесном проходе их чересчур много, и на этот раз элемент неожиданности не на его стороне. На верхней ступени лестницы показалось множество теней, и он различил голоса по меньшей мере десяти преследователей. Каресианец рассмеялся, но это был отчаянный, истерический смех.

Хасим взглянул вниз, через наблюдательный люк, взял крис и вонзил его в деревянную решетку. Дерево оказалось твердым, но Хасим был силен и быстро отколол кусок. Ударил снова, и, когда первый из рыцарей достиг верхней ступени лестницы, шпион уже яростно рубил деревянную решетку. Но отверстие по-прежнему было слишком маленьким. Он с силой ударил по остаткам решетки ногой. Сапог пробил ее, и вниз посыпались щепки.

— Сержант, каресианец пытается пробить дыру в главный зал.

Дерево трещало довольно громко, и Хасим не мог понять, все ли из его преследователей здесь. Он бросил быстрый взгляд назад и увидел двоих людей ро, которые пытались протиснуться в узкий проход, начинавшийся после лестницы. Они неуклюже поползли к Хасиму, он пригнулся, собрался с силами и врезался плечом в сломанную деревянную решетку. Его веса оказалось достаточно для того, чтобы закончить работу, начатую кинжалом, и с громким криком он, кувыркаясь в воздухе, полетел в тронный зал.

Хасим с глухим стуком рухнул на спину на один из пиршественных столов герцога. Во время полета у него перехватило дыхание, и ему показалось, что плечо вывихнуто. Высоко над головой он увидел лицо рыцаря, просунувшего голову в дыру.

Хасим скатился со стола, поднялся на ноги и огляделся. Главные двери были открыты, за ними виднелся погруженный во тьму двор. Дверь, расположенная позади бывшего трона герцога, отворилась, и из кабинета появились несколько человек.

— Ты… каресианец, — крикнул кто-то, — стой!

Обернувшись, Хасим увидел Риллиона и трех рыцарей с обнаженными мечами. Он быстро развернулся и бегом устремился к выходу. Главные двери были все ближе, и на миг он уже решил, что ему действительно удастся ускользнуть, но в этот момент в дверном проеме появилась какая-то фигура.

Сэр Халлам Певайн медленно вошел в тронный зал, небрежно держа перед собой двуручный меч.

— Ты мой, Хасим! — провозгласил он.

Раздался звон колокола, и Хасим услышал топот железных башмаков; рыцари сбегались в зал через несколько боковых дверей, из соседних помещений. Ему стало ясно: это конец.

За спиной у него стояли главнокомандующий Риллион, три Красных рыцаря и каресианская колдунья Амейра. Рыцари стояли на возвышении, у кресла герцога, и никуда не торопились; с них достаточно было и того, что они могли отрезать Хасиму отступление. Перед ним, загородив ему путь к главному выходу, стоял Певайн с дюжиной своих наемников. По обеим сторонам центрального прохода мелькали другие Красные рыцари, окружая беглеца. Хасим решил, что его наконец поймали.

Риллион вытащил меч, подошел и остановился в десяти метрах от каресианца.

— Аль-Хасим, сдавайся, и тебя будут судить по законам короля, — властно произнес он.

— А если я не сдамся? — вызывающе спросил Хасим.

— Тогда я отрублю тебе обе руки, — бесцеремонно вмешался Певайн.

Вокруг него, зловеще ухмыляясь, стояли наемники.

— Певайн, нам нужно получить от этого шпиона кое-какие сведения, — возразил Риллион, и рыцарь-наемник раздраженно кивнул и уставился в пол. — Не надо его сразу убивать. Сначала следует узнать у него, куда направилась девчонка. Понятно?

Певайн направился к Хасиму, держа меч острием вниз, и лицо его исказилось в гротескной ухмылке. Из оружия у Хасима имелся только один кинжал-крис.

— Сдаешься? — насмешливо спросил Певайн.

— А ты? — ядовито ответил Хасим.

Он увидел еще одну группу из пяти Красных рыцарей в дверях зала, за спинами людей Певайна; они остановились на пороге, заглядывая наемникам через плечо.

Не прошло и пары секунд, а Певайн бросился вперед и сделал мощный выпад, целясь в грудь каресианца. Он был человеком могучего телосложения, искусным в обращении с мечом, но Хасим оказался проворнее и просто прыгнул вправо и перекатился через деревянный стол, на который только что упал.

Два наемника двинулись вперед, чтобы отрезать ему путь, и Певайн крикнул:

— Мы можем бегать по залу хоть всю ночь, Хасим, но ты никуда от нас не денешься.

Хасим вскочил на ноги по другую сторону стола, пригнулся и быстрым, как молния, движением пнул одного из наемников. Нога у того подогнулась, и он упал, а длинный меч, вылетевший из его руки, зазвенел о пол. Второй преследователь рубанул клинком сверху вниз, целясь в Хасима, но промахнулся — шпион бросился обратно под стол, прихватив по пути оброненный наемником меч.

Певайн рассмеялся и сказал:

— Чем дольше ты будешь упираться, тем злее станут мои люди… а когда они разозлятся, они ведут себя грубо.

Хасим быстро полз по полу, а наемники начали окружать стол. Повсюду мелькали мечи, но клинки либо врезались в деревянные стулья, либо просто со свистом рассекали воздух. Хасим не обманывался насчет возможности побега, но не собирался сдаваться без боя. Он выкатился из-под стола ногами вперед и сбил очередного наемника на пол.

Певайн взревел от напряжения и своим огромным мечом разрубил стол, отделявший его от Хасима. Хасим не стал оборачиваться, чтобы вступить в бой с могучим наемником, а вместо этого нырнул обратно под сломанный стол и прокатился по полу. Его встретила кучка рыцарей, которые вбежали в зал через боковую дверь.

Хасим остановился — все возможности были исчерпаны. Наемники и рыцари окружили его, и у него даже не оставалось пространства для маневра; круг сужался. Он держал в одной руке длинный меч, в другой — крис, но ему противостояли примерно двадцать Красных рыцарей и несколько дюжин наемников.

Он обернулся и получил сильный удар кулаком в лицо от сэра Певайна. Почувствовал, что из носа и изо рта потекла кровь, колени у него подогнулись, и он безвольно рухнул на пол.

Хасим поднял глаза, вытер кровь с лица и увидел над собой жестокие лица. Пинок в солнечное сплетение — и у него перехватило дух, пинок в спину — и оружие выпало у него из рук, пинок в пах — и он резко выдохнул и инстинктивно свернулся на каменном полу, защищая живот.

— Не убивайте его, вы, собаки, нам нужна информация! — приказал Риллион. Голос его раздался совсем близко, и Хасим, не видевший ничего вокруг, догадался, что главнокомандующий отталкивает наемников прочь. — Певайн, следите за своими ублюдками.

Хасима рывком поставили на ноги, Певайн снова ударил его кулаком в лицо, но на сей раз пленного держали, поэтому он не упал. Несколько минут наемники швыряли его друг другу, били, пинали ногами, оскорбляли, угрожали, рассказывали, что сделают с ним потом. Затем его толкнули на какой-то стол, и он согнулся, хрипло, тяжело дыша и сплевывая кровь.

Певайн схватил его за горло и заставил взглянуть себе в лицо.

— Где эта шлюха, дочь герцога? Куда ты отправил ее?

Хасим слабо засмеялся и выплюнул сгусток крови в лицо Певайну.

— Нескольких пинков и тычков недостаточно, чтобы заставить меня разговориться, ты, жалкое подобие рыцаря! — сказал он, вложив в эти слова столько бравады, сколько сумел.

После очередного могучего удара в лицо Хасим выплюнул зуб и почувствовал, что его губы и челюсть начинают опухать.

Певайн, обернувшись к Риллиону, произнес:

— Милорд, к этому каресианскому негодяю надо применить более сильное давление.

Риллион кивнул.

— Сломайте его, — просто приказал Певайн.

Хасим пытался сопротивляться, но множество рук удерживало его, а он ослабел, голова кружилась, и все плыло перед глазами после полученных многочисленных ударов по голове. Он беспорядочно размахивал кулаками, стараясь попасть в лицо кому-нибудь из палачей, но руки его быстро скрутили за спиной, и кто-то грубо схватил его за горло. Риллион и его рыцари спокойно стояли и смотрели на это.

Хасим не переставал отбиваться, но понимал, что шансов спастись у него нет; его несколько раз ударили в живот и швырнули лицом вниз на пиршественный стол, и чья-то рука больно вцепилась ему в волосы.

И в тот момент, когда он взмолился Джаа с просьбой о быстрой смерти, кто-то вдруг закричал:

— Отпустите его!

Хасим повернул голову и узнал Уильяма из Вереллиана. Капитан с орлиным профилем стоял в дверях тронного зала в сопровождении пяти рыцарей, которые с отвращением смотрели на людей Певайна.

— Это не твое дело, Вереллиан, — ответил Певайн.

Капитан шагнул вперед и гневно воззрился на наемника:

— Так обходиться с пленными низко. Я говорю о тебе и твоих людях. Посадите его в клетку, в тюрьму, допрашивайте его, но, если ты снова позволишь им учинять насилие над пленным, я тебя убью! — угрожающе произнес он, глядя Певайну прямо в глаза.

Люди Вереллиана вытащили мечи и встали напротив наемников, большинство из которых явно перепугались при виде Фэллона из Лейта, человека, лучше всех Красных рыцарей владевшего мечом.

— Капитан! — рявкнул Риллион. — Вы переходите все мыслимые границы! Нам нужна информация, которую может дать только этот человек. Это преступник, и ваш рыцарский кодекс чести на него не распространяется.

На лице Вереллиана появилось оскорбленное выражение, но он сохранял спокойствие:

— Прошу меня извинить, милорд, но мой кодекс чести распространяется на все ситуации и на всех пленных. Я не собираюсь игнорировать прямой приказ моего командира, но я также не собираюсь спокойно смотреть, как эти животные издеваются над беспомощным человеком, и не важно, преступник он или нет.

Фэллон и Вереллиан выглядели весьма угрожающе с клинками в руках, и люди, сопровождавшие их, явно были готовы, не моргнув глазом, по приказу командира перебить всех наемников. Певайн в ярости смотрел на капитана, но его подчиненные неуверенно топтались на месте, словно боялись сражаться с настоящими воинами.

Хасим стоял неподвижно, но ему удалось бросить быстрый взгляд на Амейру. Она держалась позади Риллиона, и ситуация явно доставляла ей удовольствие. Впервые после появления в Ро Канарне ему удалось подобраться к ней так близко, и в голове у него промелькнула мысль: интересно, догадалась ли она о том, что он работает на Алдженона Слезу?

Риллион сделал несколько шагов вперед, остановился рядом с Певайном, обдумывая, что сказать Вереллиану. Затем прищурился, и губы его медленно растянулись в ухмылке:

— Скажу откровенно: не знаю, кто победит, если я позволю вам двоим сразиться на поединке. — Он окинул двух закованных в латы рыцарей оценивающими взглядами.

Певайн возвышался над противником почти на фут, но Уильям из Вереллиана был человеком сильным и ловким, и о нем говорили, что он мастерски действует мечом. Певайн несколько моложе, так что их силы были приблизительно равны.

Уильям шагнул к наемнику и пристально посмотрел ему в лицо снизу вверх. Лейтенант Фэллон обвел ненавидящим взглядом остальных.

Вереллиан, не отводя глаз от Певайна, обратился к своему командиру:

— Милорд Риллион, я с радостью прикончу этого человека и всех ублюдков, которые подчиняются ему, если это поможет мне убедить вас в том, что с каресианцем следует обращаться по-человечески.

Певайн злобно подмигнул Красному рыцарю, желая показать, что ничуть не испугался.

— Командир, позвольте этому зачуханному недоумку сразиться со мной, и я размажу его по стенке, как клопа.

Выражение лица Вереллиана не изменилось, но в тот же миг он с силой ударил Певайна лбом в переносицу. Для этого ему пришлось приподняться на носки, но удар попал в цель, и Певайн рухнул на колени, прижимая руки к сломанному носу.

Двое наемников, стоявших ближе остальных, инстинктивно двинулись вперед, чтобы напасть на Вереллиана; они угрожающе подняли мечи. Фэллон схватил одного из них за горло и, казалось, без малейших усилий выбил у него из рук меч. Второй хотел сделать выпад, но лейтенант мгновенно парировал удар и рубанул противника мечом по шее. Рана была явно смертельной, и все присутствовавшие замерли и уставились на умирающего, который медленно опустился на пол.

Певайн, тяжело дыша, поднялся на ноги. Фэллон перешагнул через труп и приблизился к оставшимся наемникам, небрежно поигрывая своим длинным мечом. Вереллиан не сдвинулся с места ни на дюйм, когда Певайн остановился буквально вплотную к нему.

Главнокомандующий расхохотался, нарушив зловещую тишину.

— Певайн, если вы ударите капитана Вереллиана, он вас прикончит. А Фэллон и его подчиненные перебьют всех ваших людей, и никакие мои приказы их не остановят, — негромко, но отчетливо произнес он. — Спрячьте меч в ножны и уберите вашего мертвеца из моего зала. Сегодня здесь и без того уже довольно долго вытирали кровь с пола.

— Советую тебе подчиниться приказу, — очень тихо произнес Вереллиан.

Фэллон просто улыбнулся наемникам, а остальные солдаты из его отряда так и стояли с клинками наготове.

Человек, державший Хасима, отстранился, и каресианец неловко сполз на пол, привалившись к деревянному стулу. Он даже невольно улыбнулся при мысли о том, что его защищают Красные рыцари.

Все наемники уставились на сэра Певайна, и Хасим почувствовал, что им очень хочется убраться отсюда подальше. Это были крепкие парни, однако не чета группе опытных воинов Красного ордена, особенно людям из отряда Вереллиана. Хасиму доводилось слышать об этом рыцаре еще до того, как он подслушал его разговор с командиром. Он был хорошо известен в Тор Фунвейре как человек чести и непобедимый воин.

Певайн едва слышно пробормотал что-то непристойное и, без сомнения, представлял себе, каким пыткам подверг бы Вереллиана, если бы это было в его власти, но повернулся к своим людям и жестом велел им покинуть тронный зал. Затем кивнул главнокомандующему Риллиону и ушел, осторожно прикасаясь к сломанному носу.

Хасима привязали к лошади; он сидел и ждал, когда они отправятся в путь, в сопровождении двух Красных рыцарей, около помещения для стражи, располагавшегося рядом с северными воротами города Ро Канарн. Только что начался дождь, и его тело еще болело после побоев.

Главнокомандующий, рыцарь Риллион, был очень недоволен вмешательством Уильяма из Вереллиана, и в качестве наказания велел ему и его рыцарям взять Хасима с собой на север, в погоню за Бронвин. Риллион, очевидно, считал, что, угрожая убить Хасима, они сумеют заставить Бронвин сдаться. Но он не понимал, что Вереллиан настоящий рыцарь и никогда не прибег бы к шантажу.

Хасим привык к тому, что судьбу его определяют другие люди, но ему не нравилась мысль, что конкретно этими людьми манипулирует каресианская волшебница. Сидя верхом на лошади, Хасим размышлял о том, где сейчас могут находиться остальные из Семи Сестер и по какой причине их так заинтересовал Ро Канарн.

Глава восьмаяЗелдантор в городе Кессия

 Рабство являлось реальностью для многих каресианцев. Зел был рабом с детства и никогда не роптал на судьбу. Его мать происходила из народа киринов, что жили в лесах Лислана, и, очевидно, ее убили церковники из страны ро. Работорговцы, которые обычно следовали за священниками, забрали Зела, а он тогда был еще так мал, что ничего не помнил. Зел не горевал из-за этого, во-первых, потому, что совершенно не помнил мать, а во-вторых, потому, что находил жизнь раба относительно приятной. Работорговцы в знак уважения подарили его одному бандиту из Кессии, и он несколько лет преданно ему служил.

Сейчас он являлся собственностью женщины по имени Саара, которую часто называли Госпожой Боли. Она являлась одной из Семи Сестер и купила Зела у бандита незадолго до того, как мальчику исполнилось двенадцать лет. Сейчас ему было пятнадцать, и он по большей части находил свои обязанности необременительными и даже приятными. Раньше ему приходилось прислуживать старому толстому разбойнику, чинить его рваную одежду, приносить ему еду. Время от времени хозяин даже приказывал ему мыть себя, тереть ему спину и плечи и при этом петь какие-нибудь протяжные благозвучные песни или читать стихи. В свободное от выполнения обязанностей личного слуги время Зел обучался обращению с ятаганом, и ему говорили, что когда он подрастет, то присоединится к многочисленному отряду телохранителей хозяина.

Зел радовался тому, что Саара не требовала купать ее и чинить ее одежду. Ей нравилось, когда раб будил ее мелодичным звоном колокольчика и приносил завтрак в постель, но днем он буквально бездельничал. Зел сопровождал хозяйку повсюду; она доверяла ему, поскольку он умел держать язык за зубами. Доходило даже до того, что она спрашивала его мнения по некоторым вопросам, когда они оставались вдвоем. С тех пор как Зел попал к Сааре в услужение, ему случалось стоять рядом с ней во время самых разнообразных собраний и встреч.

Семь Сестер являлись волшебницами, служанками Джаа, и все простые каресианцы испытывали перед ними страх. В их власти находилась жизнь и смерть любого, кто называл Джаа своим богом, и они имели право требовать чего угодно практически от любого жителя Каресии. Даже в Кессии, управляемой принцами-торговцами, к Сааре относились с боязливым почтением.

— Раб! — Голос принадлежал одному из двоих так называемых черных воинов — людей, посвятивших свою жизнь служению Джаа, — стоявших у дверей, которые вели в покои Саары.

Госпожа Боли выбрала в качестве резиденции роскошный дом в южной части города, в тихом районе; здание представляло собой комплекс из трех башен, окружавших три сада для медитации. Саара облюбовала верхний этаж одной из башен и теперь проводила важные встречи в зале с видом на прекрасный фонтан и искусно разбитый и ухоженный сад с яркими цветами.

Хозяйка Зела только что закончила беседу с принцем-торговцем по имени Замам и захотела отдохнуть. Сегодня утром она уже успела переговорить с несколькими принцами, а вчера вечером — с бандитами, и немудрено, что все это ее утомило. Зел проводил Саару в ее спальню, отделанную мрамором, затем у него выдалось свободное время. Сейчас он находился на террасе, которая соединяла верхний этаж и лестницу, ведущую на десять нижних этажей.

Во внутренних стенах башни были прорублены большие окна, чтобы гости могли любоваться садом, и Зел считал, что журчание фонтана очень успокаивает.

— Раб, ты меня слышишь, эй, парень? — снова окликнул его воин.

Зел вздохнул, недовольный тем, что его отвлекли он созерцания фонтана, развернулся и низко поклонился стоявшему перед ним человеку. Каресианские воины были высокими, носили просторные черные одежды, принятые в их ордене, и у обоих на поясе висели кинжалы-крисы с волнистыми лезвиями. У человека, который заговорил с Зелом, были длинные черные волосы, собранные на макушке и заплетенные в косу.

— Прошу прощения, господин, я задумался, — произнес раб.

— Раб волшебницы все равно остается рабом, парень. Веди себя соответственно, иначе я тебя изобью.

Подобная угроза не слишком подействовала на Зела, она испугала бы раба несколькими годами моложе. Побои были ерундой, он переносил их легко и быстро забывал, но все же аристократы Каресии, очевидно, находили какое-то удовольствие в избиении рабов.

— Я не хотел оскорбить вас, благородный господин, — сказал Зел, склоняясь еще ниже и разводя руки в любезном жесте. — Вы ждете мою госпожу?

— Гм, я собирался повидаться с ней, но, увидев целую процессию принцев-торговцев, которые поднимались по этим ступеням, подумал, что мое общество покажется ей скучным по сравнению с обществом этих людей, — ответил воин, явно погруженный в какие-то размышления.

— Если вы назовете мне свое имя, господин, я обязательно сообщу хозяйке, что вы ее ждете. Сейчас она отдыхает, но вскоре выйдет снова.

Воин в черном посмотрел на раба, прищурившись, и в голосе его послышались недоверчивые нотки:

— Меня называют Далиан, по прозвищу Охотник на Воров. Она меня знает.

Зелу приходилось слышать это имя. Охотник на Воров был печально известен в Кессии, он являлся одним из тех, кто насаждал волю Джаа, и чаще всего с жестокостью. Огненный Гигант не наделил его своими дарами, в отличие от Семи Сестер, но Далиан сам выбрал свой путь, служил богу преданно и часто выражал сомнения насчет волшебниц и того, как те применяют сверхъестественные способности. Он был самым могущественным в своем ордене — ордене, члены которого следили за тем, чтобы простые каресианцы придерживались в жизни законов Джаа.

— А вот это Ларикс, по прозвищу Путник, — продолжил Далиан. — Он только что вернулся из Тор Фунвейра с посланием для твоей госпожи от Катьи Руки Отчаяния.

У более молодого второго воина черные одежды блистали новизной, и Зел решил, что тот давно не надевал их.

— Я обязательно передам ей, что вы ожидаете ее, господа, — почтительно произнес Зел.

Ему приходилось и раньше встречать черных воинов, но он никогда не видел самого Охотника на Воров, и этот человек произвел на него изрядное впечатление.

Раб, не переставая кланяться, попятился прочь от Далиана и Ларикса и приблизился к богато украшенным белым дверям, ведущим в личные покои Саары, медленно, не оглядываясь, чтобы узнать, не хотят ли черные воины еще что-нибудь сказать ему, отворил двери. Вообще-то Зел обычно вел себя довольно независимо, поскольку являлся рабом одной из Семи Сестер, но, столкнувшись лицом к лицу с человеком, пользовавшимся нехорошей репутацией, он ощутил, что самоуверенность его куда-то испарилась.

Охотник на Воров совсем недавно убил потомка Гигантов, безумного каресианца, который терроризировал расположенную неподалеку деревню. Об этом его попросила одна из Семи Сестер, и, если верить слухам, Далиан сжег старика заживо. Очевидно, подобная жестокость была для него привычной, и Зел вздохнул с облегчением, убравшись от него подальше.

Он прошел через гостиную, отделанную белым с золотом, и остановился перед дверью спальни. Покои были обставлены с большой роскошью, здесь царили безукоризненные чистота и порядок, посередине стоял круглый стол, вокруг него — четыре стула со стеганой обивкой. Зелу было запрещено сидеть на стульях, и, появляясь в гостиной, он всегда только стоял за спиной у своей госпожи.

Он разгладил свою голубую тунику и осторожно постучал в деревянную дверь. В пятнадцать лет Зел мог считаться в Каресии почти взрослым мужчиной, хотя из-за смешанного происхождения к нему по-прежнему относились как к ничтожному мальчишке. Помимо того что он был рабом, происхождение от киринов означало, что всю оставшуюся жизнь на него будут смотреть свысока. Он был невысок ростом и тщедушен после многих лет недоедания, но обладал острым умом, и годы, проведенные в услужении у Саары, расширили его кругозор.

Зел снова постучал и услышал, как хозяйка пошевелилась в постели. Откашлявшись, она произнесла:

— Зел, знать не хочу, что у тебя там, все это не важно, мне нужно отдохнуть.

— Прошу прощения, госпожа, но два черных воина ждут у ваших дверей, и одного из них зовут Далиан Охотник на Воров.

Последовала короткая пауза.

— Ладно, входи.

Зел открыл дверь и заглянул в спальню. Увидев Саару, лежавшую на кровати, застланной белыми простынями из дорогих тканей, он перешагнул через порог и остановился.

— Второго человека зовут Ларикс, у него имеется послание от вашей сестры, которая находится в Тор Фунвейре, госпожа.

Саара слегка улыбнулась с сонным выражением лица.

— Превосходно, — сказала она, — я думаю, Путник должен принести нам хорошие новости.

— Госпожа… — заговорил Зел, не трогаясь с места, — я в смущении.

Саара потерла глаза и села на постели; простыни упали, открыв ее обнаженную грудь.

Она ласково улыбнулась рабу:

— Ты часто пребываешь в смущении, юный Зелдантор. Подойди, помассируй мне плечи и расскажи, что смутило тебя на этот раз.

Раб обошел вокруг огромной кровати и взял с туалетного столика Саары небольшой флакон с ароматическим маслом. Волшебница отбросила в сторону простыни и уселась посередине кровати, скрестив ноги. Зел, сняв сандалии, забрался на постель и опустился на колени за спиной у госпожи. Кожа у нее была нежной и гладкой, светлой для уроженки Каресии, блестящие черные волосы она перебросила на грудь, чтобы не мешать Зелу. Молодой раб-кирин множество раз видел свою госпожу обнаженной и давно перестал стесняться ее наготы; напротив, ему очень нравилось смотреть на нее, когда она была без одежды, — Саара являлась для него идеалом женской красоты. Впрочем, все Семь Сестер были прекрасными женщинами. Даже те, кто вначале не отличался особой привлекательностью, после того как бог избирал их, постепенно, через несколько лет, становились красивыми. Это была часть божественного дара, и Зел решил, что красота нужна для того, чтобы легче соблазнять и околдовывать мужчин, — именно так действовали Семь Сестер.

Зел вытащил пробку из флакона, налил немного масла на ладонь и начал старательно втирать его в обнаженные плечи Саары. Она немного наклонилась вперед и закрыла глаза, когда раб начал массировать ее спину.

Через несколько минут госпожа выпрямилась.

— Итак, давай поговорим о причине твоего смущения, Зел.

— Это может подождать, если вы собираетесь искупаться и подготовиться к встрече с воинами, госпожа.

Она повернула голову и снисходительно улыбнулась:

— Напротив, Далиан может подождать. Мне хотелось бы развеять все сомнения своего личного раба, прежде чем я встречусь еще с какими-нибудь людьми.

— Как скажете, хозяйка. Благодарю вас. — Он склонил голову.

— Если ты способен одновременно делать массаж и говорить, — негромко хмыкнула она, и эта негромкая мелодичная усмешка напомнила Зелу песню, которой самец певчей птицы призывает самку.

— Разумеется, госпожа, я сделаю, как вы приказываете, — несколько формально ответил он, продолжая массировать ее спину и плечи. — Меня смущают некоторые события, происшедшие после нашего переезда в Кессию, госпожа, — начал он. — Я понимаю, что ваша сестра приказала Далиану и черным воинам убить Дженнека, потомка Гигантов, и я помню вашу встречу с Лиллиан Госпожой Смерти, вы говорили, что хотите заставить визиря Джаа покинуть город… — Он смолк, потому что Саара повернулась и посмотрела ему в лицо.

— И что?.. — спросила она.

— Я не понял, зачем вы хотели, чтобы визирь Джаа покинул Кессию, — продолжал Зел.

Зел присутствовал на совещании, на котором Саара приказала своей младшей сестре Лиллиан околдовать Далиана Охотника на Воров, чтобы тот выследил Дженнека, странного старого каресианца, в чьих жилах текла кровь Огненного Гиганта. Целью волшебницы являлось вынудить духовного лидера Кессии уехать, отправиться на поиски другого потомка Гигантов, но Зел никак не мог понять, зачем это нужно его хозяйке.

Визиря звали Вун из Рикары. Он был главным советником императора, человеком, слово которого являлось законом для всех, кроме Семи Сестер. Вун покинул Кессию вскоре после убийства старика, и в городе считали, что с ним произошел какой-то нравственный кризис, но Зел знал, что его отъезд был результатом махинаций волшебницы.

Саара терпеливо улыбнулась и нежно погладила Зела по щеке:

— Все очень просто, юный Зел. Оставшись без советов потомка Гигантов, Вун не может узнать волю Джаа. Ты помнишь, что я рассказывала тебе о воплощениях богов на земле?

Зел кивнул:

— Да, госпожа, они являются военачальниками Гигантов в Долгой Войне. Личность и намерения этих избранных скрыты от большинства людей, потому что боги не любят, когда их намерения становятся известны. — Зел произнес эти слова наизусть, он помнил их с тех пор, как хозяйка наставляла его насчет природы богов. — Но, если мы все служим Джаа, зачем нужно было убирать единственного в Каресии человека, способного связываться прямо с Огненным Гигантом?

— Ты еще молод, Зел, и, несмотря на то что я доверяю тебе так, как только хозяйка может доверять своему рабу, я не могу рассказывать тебе всего. Если бы у тебя появился шанс жить жизнью свободного человека и не подчиняться влиянию тех, кто хочет использовать тебя, ты бы обрадовался этому шансу?

— Я не очень вас понимаю, госпожа. — Зел в недоумении покачал головой и наморщил лоб. — Я ваш раб и существую лишь для того, чтобы выполнять ваши приказания, — произнес он убежденно.

— Но я — свободная женщина и живу на землях, принадлежащих людям. Существа, которые пытаются нас контролировать, — это не люди. Это Гиганты, у них есть свои царства, они плохо понимают, что происходит в нашем мире.

Саара уже говорила об этом, и Зел в конце концов уразумел, что Семь Сестер смотрят на богов иначе, нежели простые смертные. Саара обычно называла их Гигантами и с большой неохотой признавала их божественную сущность. Зел всегда считал, что эта роскошь доступна лишь высшим в иерархии последователей Джаа, но не знал, откуда взялись подобные взгляды. Семь Сестер были жрицами Джаа, примерно так же, как священники ро или жрецы ордена Молота — слугами других богов.

Саара догадалась о смятении Зела и снова погладила его по щеке, на сей раз более ласково:

— Мой дорогой Зел, возможно, придет день, когда мир станет вовсе не таким, каким ты его себе представляешь. И в этот день ты все поймешь; но до тех пор должен слушать внимательно, узнавать и запоминать как можно больше.

Зел оставил дверь спальни открытой, и, когда кто-то изо всех сил заколотил во внешние двери покоев Саары, хозяйка и раб буквально подскочили на месте от неожиданности.

— Наверное, это Охотник на Воров уже теряет терпение, госпожа, — сказал Зел, слезая с кровати.

— Ну что ж, пусть подождет еще; может быть, это научит его знать свое место, — с насмешливой улыбкой произнесла Саара.

Она изящно поднялась с кровати, потянулась всем телом, наклонилась вперед и приняла такую позу, что многие мужчины Каресии при виде этой картины испытали бы определенные ощущения. Ее тело было упругим, стройным, на спине, в районе талии, виднелось родимое пятно в форме дерева. Зел уже спрашивал Саару, откуда взялся этот шрам, и она ответила, что это темное дерево и что у всех Семи Сестер имеется подобная отметина.

Далиан снова замолотил во внешние двери, и Саара гневно взглянула в сторону гостиной:

— Зел, пожалуйста, пойди и скажи этому черному воину, что я вскоре выйду к нему и что его нетерпение начинает меня раздражать.

Зел подошел к дверям покоев, собрался с духом, изобразил на лице привычное безмятежное выражение и открыл дверь. На лицах воинов было написано раздражение, но Ларикс стоял немного позади, наверняка это не он стучал в двери к волшебнице.

Далиан, однако, сердито посмотрел на Зела сверху вниз:

— Мы что, должны ждать здесь целый день, кирин?!

— Не весь день, ни в коем случае. Насколько мне известно, вам осталось ждать совсем немного, — вежливо поклонившись, ответил Зел.

Далиан шагнул к нему, пытаясь подавить раба своим грозным видом. Зел лишь улыбнулся; он совершенно не испугался воина.

— Далиан, тебе вообще ждать не нужно, я могу сам встретиться с волшебницей, — заговорил Ларикс, пытаясь успокоить своего спутника.

Охотник на Воров, не отрывая взгляда от лица Зела, заговорил медленно, тщательно подбирая слова:

— Твоей хозяйке следует помнить, что она обязана относиться к Лариксу так же почтительно, как относилась бы ко мне. Это понятно?

Ларикс Путник сидел в низком кресле. Он не откинулся на спинку, просто присел на край, и на лице его застыло непроницаемое выражение. Зел поставил на стол кувшин сладкого пустынного нектара и два стеклянных бокала и, отойдя, остановился позади Саары. Ларикс старался не смотреть в глаза волшебнице и сидел, уставившись в пол. Так обычно поступали те, кто беседовал с одной из Семи Сестер, потому что в народе говорили, будто Сестры могли околдовать человека, глядя ему прямо в глаза. Зел знал, что дело обстоит несколько иначе, но также знал желание Саары поддерживать это суеверие.

— Моя госпожа, я принес новости с севера, — начал Ларикс.

— Правда? Новости с севера. Понятно, — ответила Саара с издевательской ноткой в голосе. — Прошу тебя, поведай мне твои новости с севера.

Ларикс прикусил губу, на миг поднял голову, но затем снова опустил ее.

— Твоя сестра Амейра велела передать тебе, что ее работа в Ро Канарне близка к завершению, а Катья сообщает из Ро Тириса, что они начали захватывать в плен восставших из мертвых и установили местонахождение Призрака. Судя по всему, твои планы насчет Тор Фунвейра осуществляются так, как было тобой задумано. — Ларикс произнес эти слова безразличным тоном, словно не понимал, что говорит, и просто передавал слова, которые ему велено было запомнить.

— Я чувствую твое недоумение, мой дорогой Ларикс, — произнесла Саара низким, глуховатым голосом. — И, как мне кажется, я также чувствую твое неодобрение.

Путник покачал головой и, внезапно, казалось, почувствовал себя неуютно. Зел заметил, что Саара улыбнулась и тонкой рукой начала чертить в воздухе между собой и собеседником какие-то узоры. Ларикс стиснул голову руками, невольно поднял взгляд и в первый раз посмотрел Сааре прямо в глаза. Волшебница открыла рот и выдохнула, и было заметно, как дрожит воздух, словно некая волна прошла от ее губ, над низким столиком, к Лариксу. И когда она продолжала едва заметно колдовать, Зел подумал: интересно, понимает ли Ларикс, что сейчас он превратился в раба одной из Семи Сестер?

— Ларикс Путник, воин Черного ордена, ты преданный и усердный слуга Джаа… — Она прикрыла глаза и испустила негромкий стон наслаждения, — и тебя следует вознаградить за верную службу. Из моего окна открывается волшебный вид на сад; прошу тебя, подойди и посмотри.

Теперь Ларикс смотрел на Саару бессмысленным взглядом. Руки его безвольно повисли вдоль тела, он находился в трансе. Поднявшись, он направился прямо к открытому окну десятого этажа, выходившему на сад для медитаций. Положив руки на подоконник, он посмотрел вниз. Саара не поднялась, не повернула головы, лишь продолжала страстно стонать, словно ощущения, которые она испытывала, околдовывая человека, доставляли ей наслаждение.

Затем она слегка поерзала на своем стуле и выдохнула:

— Сад так прекрасен, мой дорогой, милый Ларикс. Ты должен взглянуть на него поближе.

Ларикс Путник не оглянулся, просто залез на подоконник и шагнул вниз, даже не крикнув, и только звук удара тела о землю, означавший его смерть, раздался снизу. Зел услышал из сада пронзительные вопли и подбежал к окну. С высоты десятого этажа он увидел разбившееся в лепешку тело воина, свисавшее с барьера бассейна, посередине которого бил чудесный фонтан. Кровь смешивалась с водой, и темно-красная жидкость образовывала чудовищный контраст с белыми, желтыми и розовыми клумбами.

Звук, который издала госпожа, заставил его обернуться, и он увидел, что она буквально корчится от наслаждения на своем стуле, закрыв глаза, в полном экстазе. Зел опять повернулся к окну. Вокруг тела Ларикса собралась небольшая группа людей, несколько стражников пытались выяснить, что произошло.

— Зел, отойди от окна, — велела Саара в промежутке между глубокими, сладострастными вздохами.

Она истратила на колдовство немало сил, лицо ее покраснело.

Раб подбежал к ней и опустился на колени.

— Как вы себя чувствуете, госпожа? Может быть, вам следует еще немного отдохнуть? — озабоченно спросил он.

Она бессильно улыбнулась:

— Хорошо, но спасибо за заботу. Возможно, действительно стоит передохнуть час-другой.

В мозгу Зела теснилось множество вопросов, но прежде всего он думал о своих обязанностях. Его долгом было следить за тем, чтобы Саара была здоровой и отдохнувшей; вопросы насчет смерти Ларикса могли подождать. Госпожа расскажет ему все в свое время, подумал он, наливая ей бокал пустынного нектара. Саара большими глотками выпила его, позволила Зелу взять себя под руку и, пошатываясь, направилась в спальню.

Саара легла в постель, а Зел бесшумно закрыл за собой дверь. Раб знал, что применение волшебства истощает ее силы и она не сможет подняться с постели еще несколько часов. Однако его тревожило то, что Далиан Охотник на Воров мог вернуться, увидеть, что произошло с Лариксом, и что волшебнице придется прервать отдых для встречи с воином.

Саара уже сказала Зелу, что в зависимости от новости, которую они получат, им, скорее всего, в ближайшем будущем придется предпринять путешествие в Тор Фунвейр. Раб даже слышал, как хозяйка давала указания погонщику Псов относительно его солдат, которые должны были их сопровождать. Неясно, правда, зачем именно Саара собиралась переплывать пролив Кирин-Ридж и высаживаться в Ро Вейре с десятью тысячами Псов. Зел не думал, что это вторжение, не думал также, что они займут город. Из обрывков разговоров он сделал вывод о том, что король Тор Фунвейра дал Псам разрешение пересечь пролив, и погонщик начал готовить свой отряд уже несколько недель назад. Из Семи Сестер две волшебницы в настоящее время находились в Тор Фунвейре, а остальные четыре — в Кессии, в ожидании приказаний Саары. Новость, доставленная Лариксом, очевидно, была благоприятной, и на землях людей сейчас разыгрывались последние партии долгой игры.

Прошло несколько часов, прежде чем Саара поднялась с постели. Зел все это время сидел на балконе и наблюдал за тем, что происходит внизу. Почти сразу же прибыли стражники и оттеснили прочь пеструю толпу зевак; жители дома — в основном богатые торговцы — начали расходиться, когда поняли, кто именно погиб. Смерть черного воина являлась из ряда вон выходящим событием, и люди не хотели иметь с этим ничего общего.

Через час тело убрали. Несколько стражников робко спрашивали разрешения поговорить с Саарой; большинство же просто стучали в дверь и уходили, потому что Зел не отвечал. Он подумал, что его госпожа была единственной, с кем не успели побеседовать стражи порядка. Он видел, как допрашивали остальных жильцов; однако это делалось без особого интереса, словно стражники заранее знали, что рано или поздно им придется говорить с волшебницей.

Далиан Охотник на Воров так и не появился, и Зел надеялся, что он не сразу узнает о гибели своего спутника; тогда у Саары будет время хорошенько отдохнуть перед неизбежным столкновением. Зел вынужден был признаться себе в том, что он боится этого черного воина, и ему не хотелось бы лично объяснять ему, каким образом Ларикс разбился насмерть.

— Зел, суматоха уже улеглась? — спросила Саара, входя в гостиную и устраиваясь на роскошном диване.

Она была одета в халат из тонкого шелка, и лицо и фигура ее сияли естественной красотой.

— Пока еще нет, госпожа, по-моему, стражники просто убивают время, допрашивая жильцов, и дожидаются того момента, когда можно будет побеседовать с вами. Я до сих пор не отвечал на стук в дверь, — ответил раб кирин, широко улыбаясь Сааре.

— Правильно. А теперь сходи и позови ко мне командира стражников, и тогда мы разберемся со всем этим до того, как… — Она смолкла, взглянула на солнечные часы, располагавшиеся рядом с Зелом на балконе. — До того как я отправлюсь на встречу в Колодце Заклинаний.

— Сию минуту, госпожа, — произнес Зел и склонился в глубоком поклоне.

Он попятился прочь от Саары и открыл дверь, ведущую в ее личные покои. Когда он вышел на лестничную площадку, его приветствовали четыре стражника, которые с нервным видом ожидали под дверью. Они стояли совершенно тихо, и Зел подумал, что они топтались здесь просто на всякий случай — а вдруг волшебница согласится уделить им минуту-другую? Когда раб появился на пороге и безмятежно улыбнулся им, они подняли головы.

— Моя хозяйка желает поговорить со старшим из вас, — произнес он, небрежно поклонившись.

Стражники переглянулись, затем один из них подошел к балкону, выходившему на сад, и крикнул своему командиру:

— Мастер Лоркеш, волшебница хочет вас видеть!

Остальные явно почувствовали облегчение, сообразив, что им не нужно будет входить к Сааре, и Зелу показалось, что один из них едва слышно пробормотал молитву Джаа. Простые жители Кессии были крайне суеверны, и склонность к суеверию поддерживалась черными воинами и Семью Сестрами; и те и другие понимали, что Джаа превыше всего ценил в людях страх.

Человек по имени Лоркеш медленно поднимался по лестнице на десятый этаж, где его ждал Зел, продолжая спокойно улыбаться; ему нравилось нервировать стражников, по очереди глядя в глаза каждому из них. Зел гордился своими устрашающими манерами, которые он выработал с тех пор, как оказался в услужении у Саары.

Лоркеш с трудом добрался до десятого этажа. Он был старше простых воинов, и подъем дался ему нелегко. Ступив на верхнюю ступень пролета, он задал риторический вопрос:

— Почему люди высокого положения всегда стараются поселиться как можно выше? Неужели близость к земле оскорбительна для важных персон?

Один из воинов отдал ему честь и указал на Зела.

— Этот раб говорит, что волшебница готова поговорить с вами, сэр, — сказал он, с явным облегчением отводя взгляд от лица Зела.

Лоркеш стоял, прислонившись к перилам балкона, и тяжело дышал после долгого подъема. Судя по тому, что он старался не смотреть вниз, Зел понял, что он боится высоты. К тому же Лоркеш был человеком довольно полным, не настолько ловким и воинственным, каким следовало быть стражнику, а его усталое лицо принадлежало человеку, скорее созданному для размышлений, чем для сражения.

— Ты раб этой волшебницы? — спросил он. — Но ты же кирин. — Разглядывая полукровку, он приподнял брови.

— Совершенно верно, сэр, — ответил Зел. — Я вижу, что стражники Кессии безжалостны, когда преследуют истину.

Лоркеш, видимо, был не уверен, шутка ли это; он проворчал что-то про себя и пропустил замечание мимо ушей.

— Очень хорошо, проводи меня к своей хозяйке. — Он наклонился к уху одного из своих подчиненных. — Как ее называют?

— Саара, Госпожа Боли, сэр, — ответил воин.

— Замечательно, — саркастически заметил Лоркеш, следуя за Зелом в покои Саары; он наконец отдышался и приобрел нормальный вид.

Саара по-прежнему сидела на диване, скрестив ноги; складки ее халата располагались так, что видно было несколько дюймов бедер. Она улыбнулась, когда вошли Зел и Лоркеш, и знаком велела стражнику подойти ближе и сесть напротив. Зел остался у двери, захлопнул ее с таким громким стуком, что Лоркеш даже подпрыгнул на месте.

— Прошу, садитесь, — заговорила Саара чувственным, мелодичным голосом.

Лоркеш старался не смотреть на волшебницу; с неловким видом он пересек комнату и сел.

— Благодарю, ваша… милость… госпожа… э-э… приветствую вас. — Он натянуто улыбнулся. — Человек, которого, как мы считаем, звали Ларикс Путник, из ордена черных воинов, некоторое время назад был найден мертвым под вашим балконом. Очевидно, мне придется задать вам несколько вопросов, — заявил он.

Стражники Кессии были профессионалами, они не принадлежали ни к касте аристократов, ни рабов, и они поддерживали порядок в этом опасном городе. Лоркешу явно не очень хотелось беседовать с Саарой, но он принес присягу визирю и обязан был расследовать смерть черного воина, происшедшую поблизости от жилища волшебницы.

— Вы нуждаетесь в ответах, и я дам вам все ответы, которые вам нужны, — негромко произнесла волшебница.

Зел заметил, как она пошевелила руками и начала колдовать. Лоркеш как будто против воли поднял взгляд, и на его лице появилось отсутствующее выражение. Поскольку он не был черным воином, Саара смогла мгновенно подчинить его волю своей, хотя изменения в его внешности и поведении оказались едва заметными.

Саара наклонилась вперед и произнесла:

— Человека, который тебе нужен, зовут Далиан Охотник на Воров; он предал своего собрата и выбросил его из окна этой башни, а затем бежал в город.

Зел, услышав эти слова, несколько удивился, но с любопытством ожидал продолжения.

— Ты соберешь отряд необходимой численности и арестуешь Охотника на Воров; если он будет сопротивляться, вы убьете его; если его собратья, черные воины, захотят вмешаться, вы убьете их тоже, — произнесла она, прикрыв глаза и почти не разжимая губ. — Ты говорил с несколькими обитателями этой башни, и все они подтвердили, что Охотник на Воров побывал здесь вместе с Лариксом незадолго до его прискорбной гибели. — Саара открыла глаза и улыбнулась Лоркешу, на лице которого застыло покорное выражение. — Это ясно? — спросила она, уже не соблазнительным, а властным тоном.

— Ясно, — чужим голосом ответил стражник.

— Теперь ты можешь идти и приступить к своим обязанностям, — закончила Саара и взмахнула рукой.

Стражник резко поднялся и с таким же отсутствующим выражением лица направился к двери, прочь от волшебницы. Затем Лоркеш медленно заморгал, и Зел подумал, что разум постепенно возвращается к нему; он открыл двери и вышел на лестницу.

Зел подошел к хозяйке и остановился рядом.

— Какое одеяние прикажете приготовить для вашей встречи в Колодце Заклинаний, госпожа?

Она подумала несколько мгновений, затем ответила:

— Думаю, сегодня я надену что-нибудь синее.

В центре Кессии находились дворец правителя и Башня Визирей, окруженные стеной; далее, начиная от дворца и заканчивая самыми окраинами города, было выстроено несколько концентрических стен. За первыми двумя стенами располагались жилища самых богатых принцев-торговцев и наиболее влиятельных бандитов, отделанные и обставленные с небывалой роскошью; эти люди жили в окружении сотен рабов и армий наемных телохранителей. За третьей и четвертой стенами селились менее богатые люди, а за последней стеной, на засушливой равнине, раскинулись пестрые трущобы.

Главным в Кессии являлась принадлежность к определенному классу, и местные каресианцы половину времени проводили за сколачиванием состояния, а вторую половину — оглядывались через плечо в страхе, что кто-нибудь отберет это состояние. Это был город параноиков; здесь не существовало ни суровых законов, как в Тор Фунвейре, ни традиций и кодекса чести, как в Свободных Землях.

Зел старался поменьше думать и не иметь собственного мнения, предпочитая полагаться на указания и мнения своей госпожи; тем не менее ему не нравилась столица и царившая здесь атмосфера страха. У горожан не было времени на то, чтобы радоваться жизни. Поэтому они не могли воспитывать детей в сколько-нибудь спокойной мирной атмосфере. С утра до вечера каждый человек в Кессии думал только о своем положении в кастовом обществе и боялся, что кто-нибудь может выпихнуть его с занимаемого в иерархии места.

Колодец Заклинаний располагался в центре этой круговерти статуса и страха. Это было одно из трех зданий, которые господствовали над центральной площадью Кессии, помимо дворца императора и Башни Визирей. Колодец служил жилищем Семи Сестрам, и только волшебницам и их слугам разрешено было входить сюда. Колодец представлял собой средоточие власти в Кессии, но Саара часто напоминала своему рабу о том, чтобы он не болтал об этом; обычные горожане предпочитали верить, что городом правят черные воины и высший визирь. Но на самом деле ни одно событие на бескрайних просторах Каресии не происходило без разрешения одной из Семи Сестер.

Колодец по размерам уступал огромному дворцу из белого мрамора и высокой башне, но, несмотря на свой более чем скромный внешний вид, внушал страх. Это было странное здание, отличавшееся по архитектуре от традиционных каресианских построек с чистыми, плавными очертаниями; здесь не было балконов, минаретов, открытых террас. В плане оно представляло собой семиугольник с ровными серыми стенами, без окон и дверей. Глядя вверх, Зел всегда думал, что зубчатая крыша, находившаяся на высоте пяти этажей над землей, скорее напоминает форт людей ро, чем каресианское здание, и что Колодец, хотя и является примитивным зданием, гораздо прочнее соседних домов.

На Сааре были ее обычные черные одежды, которые она надевала, чтобы ее не узнали в городской толпе. Она любила расхаживать инкогнито, и Зел часто видел, как она улыбается сама себе, проходя мимо стражников, черных воинов и простых людей, которые были бы потрясены до глубины души, если бы увидели волшебницу в непосредственной близости от себя.

Она не остановилась, когда они приблизились к Колодцу Заклинаний, и прохожие с любопытством оглядывались на женщину, которая подошла к загадочному зданию ближе, чем осмеливались простые горожане. У стен Колодца всегда было пусто, потому что люди не подходили к ним, боясь вызвать гнев Сестер. Саара в сопровождении раба быстро пересекла свободное пространство и остановилась в нескольких футах от сплошной стены.

На глазах у десятка зевак волшебница взяла Зела за руку и крепко сжала ее, затем закрыла глаза и силой мысли перенесла их обоих внутрь.

Зела уже переносили внутрь здания несколько раз, и ему всегда было жаль, что он не видел реакции горожан, на глазах у которых Саара и ее раб растворялись в воздухе.

Интерьер Колодца Заклинаний резко отличался от его внешнего вида. Сверкающие белые колонны, украшенные сложными символами, окружали открытый центральный двор, и темное дерево, росшее посередине, выглядело ухоженным — о нем заботился каменный голем. Голем был огромным, больше семи футов ростом, со сверкающими красными глазами. Он был создан так, чтобы напоминать человека, но из черт лица у него имелись только глаза и примитивный рот, конечности были слишком массивными, а суставами служили каменные шарниры. В просторном помещении, где он жил, не было внутренних перегородок, и откуда-то издалека постоянно доносилась едва слышная приятная музыка.

Голем, сидевший на корточках у подножия дерева, поднялся и, двигаясь рывками, направился навстречу Сааре. Это существо было создано много лет назад первой из Семи Сестер для того, чтобы служить всем, кто придет после нее. Зел находил это создание занятным и любил при случае поговорить с ним.

— Госпожа Боли, добро пожаловать. Зелдантор из Лислана, добро пожаловать, — произнесло искусственное существо громким голосом, эхо которого разнеслось по всему двору. — Вас ожидают. — Каменный голем медленно повернулся, тяжело ступая, направился обратно к дереву и снова сел под ним на корточки.

Саара и Зел, пройдя вдоль внешнего ряда колонн, приблизились к возвышению, расположенному у одной из семи стен. Госпожа Боли была самой старшей сестрой и поэтому сидела выше остальных и несла ответственность за исполнение замыслов всех волшебниц.

Когда они поднимались по белым ступеням к креслу с высокой спинкой, Зел услышал, как голем разговаривает сам с собой:

— Сестры встречаются. О чем они будут говорить? Сестры встречаются. Мы будем ухаживать за деревом, пока Сестры встречаются. Мы будем молчать и хорошо ухаживать за деревом.

— Госпожа, — заговорил Зел, когда Саара заняла свое место, — что известно голему… я имею в виду, о внешнем мире?

Саара ласково улыбнулась своему рабу:

— Голем живет здесь с того дня, как был построен Колодец Заклинаний, и за все прошедшие сотни лет он никогда его не покидал. Мне кажется, ему вообще не известно о существовании земель, населенных людьми. Он существует только для того, чтобы заботиться о дереве и охранять Колодец от тех, кто захочет войти, не имея на это права.

Зел часто размышлял о значении этого темного дерева, которое возвышалось в центре Колодца Заклинаний. Он даже спрашивал о нем у Саары, кроме того, он не знал, что думать о ее родимом пятне в форме дерева. Вместо ответа она всегда начинала туманные разговоры насчет какого-то Мертвого Бога; дерево было последним остатком утраченного божественного могущества — жрец и алтарь, — часто повторяла она. Однажды она даже рассказала Зелу, что место его рождения, деревня, затерянная в глуши Лислана, была населена киринами, которые поклонялись точно такому же дереву. Зелу было известно, что отчасти по этой причине его выбрали в качестве раба Госпожи Боли, но ему так ничего толком и не объяснили насчет дерева и бога, которого оно символизировало.

Дерево было черным, искривленным, с толстым стволом, имело странный приземистый вид. Несколько ветвей разной длины торчало во все стороны прямо из верхушки ствола; они походили на черные, извивающиеся щупальца.

Голем снова поднялся на ноги; воздух около внешних стен Колодца задрожал. Словно из ниоткуда появились еще две из Семи Сестер, и голем приблизился к ним.

— Изабель Соблазнительница, она желанная гостья в Колодце Заклинаний, — обратился голем к младшей из двух волшебниц. Затем неловкими шагами подошел ко второй и произнес: — Шильпа Тень Лжи, она тоже желанная гостья в Колодце Заклинаний.

Изабель и Шильпа с глубоким почтением поклонились сначала голему, затем сидящей Сааре. У них не было рабов, и Зел снова вспомнил о том, что он единственный человек, который за всю историю Семи Сестер являлся рабом одной из них.

Саара поднялась с кресла и пересекла помещение, чтобы поздороваться с младшими сестрами. Сначала они обменялись формальными приветствиями — каждая из них поклонилась Сааре с почтением, но церемонии были быстро отброшены, все трое заулыбались и начали обниматься с искренней теплотой.

— Сколько уже прошло — три года, с тех пор как мы встречались? — спросила сестер Саара.

— По-моему, четверо из нас виделись прошлой зимой, — заметила Изабель, — хотя, возможно, память изменяет мне.

Шильпа кивнула и сказала:

— Да, верно. Именно прошлой зимой Амейра и Катья отправились в Ро Тирис.

Саара весело рассмеялась, и смех ее походил на звон серебряных колокольчиков.

— Ах да, я припоминаю, как Катья не особенно хотела ехать в такую холодную страну.

— А мне жалко Амейру, которая находится среди людей Канарна. Эта страна холодная и дикая. По крайней мере, Катья наслаждается гостеприимством короля Себастьяна в цивилизованном городе, — ответила Шильпа, засмеявшись вслед за сестрой.

Зела поразило сходство между тремя высокими, с блестящими черными волосами и роскошными формами женщинами. Изабель была несколько моложе остальных, и на лице ее часто мелькала лукавая улыбка; у Саары были темно-зеленые глаза, чем она отличалась от своих синеглазых сестер, а в движениях Шильпы чувствовалась ленивая грация, словно она постоянно исполняла фигуры некоего танца. У Саары татуировки на лице отсутствовали — привилегия старшей сестры — у двух других на левой щеке красовались сложные черные узоры. У Шильпы были несколько летящих птиц, у Изабель — свернувшаяся змея. Татуировки как будто светились изнутри, и Зел не мог оторвать взгляда от прекрасных изображений. Несмотря на то что изображения различались, Зел заметил в них много похожих элементов, и издалека трудно было отличить одну татуировку от другой.

— И как у нас поживает юный Зелдантор? — с благодушной улыбкой спросила Изабель.

— Отлично, — ответила Саара. — Зел, подойди и поклонись Изабель и Шильпе.

Раб-кирин склонил голову и приблизился к трем колдуньям.

— Для меня неслыханная честь видеть вас обеих, благородные сестры моей госпожи, — произнес он формальное приветствие.

Все трое рассмеялись, и Зел на миг прикрыл глаза, наслаждаясь этими звуками. Голоса их составляли гармоничное целое, смех этот был громче обычного, и рабу эти звуки показались магическими.

— А другие твои сестры присоединятся к нам сегодня, госпожа? — спросил он у Саары.

— Да, я призвала сюда двух сестер, которые останутся в Каресии. Катья и Амейра заняты своими делами, и, если верить новостям, которые я получила сегодня от Ларикса, похоже, что в своих предприятиях они достигли успеха.

Шильпа и Изабель еще не слышали этой новости, и на лицах женщин появилось радостное, возбужденное выражение. Зел понимал: что бы ни происходило в Ро Канарне, это случилось по воле Сестер, и события, каковы бы они ни были, развивались по плану.

Вскоре воздух у стен Колодца снова задрожал, и еще две прекрасные женщины появились в противоположных его концах. Голем поднялся, чтобы приветствовать сначала одну волшебницу, потом другую.

— Лиллиан Госпожа Смерти, она желанная гостья в Колодце Заклинаний, — произнес он своим раскатистым голосом, затем пересек центральный двор и остановился перед последней из прибывших Сестер. — Саша Иллюзионистка, она также желанная гостья в Колодце Заклинаний.

Голем вернулся к работе — он выдирал мох и лишайники, росшие у подножия священного дерева, а Саша и Лиллиан приблизились и заняли два из семи мест.

Саара, сидя на своем возвышении, с любовью смотрела на четырех сестер. Зел стоял у ее левого плеча; впервые за несколько лет столько Сестер собрались вместе, и определенно это была первая встреча в присутствии юноши-раба. Во время предыдущих визитов в Колодец, когда Зел сопровождал свою хозяйку, она приходила сюда для того, чтобы предаваться размышлениям, но сейчас он в полной мере ощутил могущество волшебниц и почувствовал себя жалким и ничтожным.

Две сестры, пришедшие последними, выглядели почти так же, как и остальные, хотя Лиллиан была самой высокой, а Саша несколько смуглее остальных. Как и татуировки Шильпы и Изабель, узоры на их лицах выступали четче в Колодце Заклинаний, и Зел не мог оторвать от женщин глаз. Лиллиан сидела к нему ближе всех, справа от кресла Саары. Татуировка ее изображала руку, которая как будто хватала ее лицо, — она казалась самой зловещей по сравнению с прекрасными цветочными узорами на щеке Саши.

— Сестры, — начала Саара, — нас здесь пять. Давайте взглянем на пустые кресла, и пусть тени наших отсутствующих сестер тоже участвуют в нашем разговоре.

Пять волшебниц повернулись к свободным местам, и Зелу показалось, что он заметил на их лицах нежное, ласковое выражение при воспоминании о сестрах, словно все они представляли себе какие-то приятные сцены с участием Катьи и Амейры.

Сестры закрыли глаза, и Саара помолчала несколько минут. Зелу показалось, что все они сейчас вместе колдуют, хотя и не мог уловить никаких результатов этого колдовства. Когда Сестры открыли глаза, стало ясно, что они общались между собой на таком уровне, который был недоступен рабу, и их улыбки озарили комнату. Зелу стало немного не по себе, когда некоторые из Сестер взглянули на него с интересом, и Саара кивнула, словно подтверждая какие-то свои слова, обращенные к младшим волшебницам.

— Прошло пять лет, — заговорила Саара, — пять лет с того дня, как мы выяснили истинное значение этого дерева и других подобных деревьев; пять лет с того дня, как мы вскрыли гигантский обман нашего бывшего господина. — При этих словах улыбки погасли, и на лицах женщин появилось одинаковое жесткое и решительное выражение. — И теперь, — повысив голос, продолжала Саара, — наш план близок к завершению.

— А каковы новости, сестра? — с любопытством спросила Шильпа. — Каковы новости с севера?

Саара с улыбкой ответила:

— Хорошие новости, да, поистине добрые новости. Амейре удалось околдовать Красных рыцарей ро, и сердца их принадлежат ей. Катья завладела сердцами короля и его глупого сына; теперь эти слабые люди выполняют ее приказания. А Бартоломью из Тириса, земное воплощение Одного, пойман в ловушку Темным Отпрыском. Он больше не может служить своему богу. Его сын, король Себастьян, лично подписал приказ посадить Бартоломью в клетку. Дом Тириса принадлежит нам.

— А что насчет последнего из потомков Одного? — спросила Шильпа, и на лице ее отразилась настоящая эйфория.

— Потомок Каменного Гиганта, которого Бартоломью держал в цепях в подвалах дворца Тириса, казнен по приказу короля. Но даже если бы этому человеку удалось освободиться, его связь с Одним была уничтожена.

Со всех сторон раздались смех, хихиканье, радостные восклицания. Кое-что прояснилось, но Зел по-прежнему не понимал, зачем сестры устроили заключение одного божественного воплощения и заставили другого отправиться в изгнание. Теперь на свободе оставался только земной слуга Рованоко, Ледяного Гиганта.

Вун из Рикары был воплощением Джаа, предположительно отца Семи Сестер. Однако после смерти потомка Гиганта, его советчика, визирь вынужден был предпринять путешествие на юг и сейчас не мог ничем помешать Сестрам. Это означало, что двое из трех Гигантов потеряли возможность общаться со своими последователями, хотя простые люди пока еще этого не понимали.

Зела все это несколько обеспокоило. Сестры явно преследовали некую цель, но цель эта оставалась для него загадкой.

— Король Тор Фунвейра скоро лично прибудет в Ро Канарн во главе армии Красных рыцарей, достаточной для вторжения в Свободные Земли, — продолжала Саара.

Эти слова встревожили нескольких сестер, и Зелу показалось, что в глазах Изабель промелькнул страх.

— Моя дорогая сестра, — заговорила Изабель, — но как же Слеза и его немытые берсерки? Наверняка они будут сопротивляться.

Она говорила о человеке по имени Алдженон Слеза; его имя Зел хорошо знал; этот воин был одним из немногих, кто пользовался уважением Семи Сестер. Он являлся воплощением Рованоко на земле и, судя по всему, был исключительно опасным человеком.

Саара кивнула Лиллиан Госпоже Смерти:

— Сестра, прошу тебя развеять страхи нашей дорогой Изабель.

— Разумеется, моя возлюбленная сестра, — начала Лиллиан. — В прошлом году мне представился случай посетить особенно неприятного рыцаря-наемника по имени Халлам Певайн. В прошлом сэру Певайну случалось служить различным раненским военачальникам, и мы можем быть уверены в том, что один из собратьев Алдженона по оружию, варвар Рулаг Медведь, — наш человек. — Последние два слова были произнесены с удовольствием, и Зел заметил выражение гордости на лице Лиллиан.

— Я уверена в том, что, если флот драккаров отплывет из Свободных Земель, он никогда не доберется до места назначения. Насколько я понимаю, Медведь собирается разбудить кракенов Фьорланского моря, — с радостным предвкушением проговорила Лиллиан.

Зел читал об Иткасе и Аквасе, слепых безмозглых кракенах, обитавших в глубинах Фьорланского моря; Саара не раз говорила ему, что они не выдумка и что они просыпаются раз в несколько лет и пожирают всех и вся, что попадается им на пути. Он содрогнулся, вспомнив картинки с изображением чудовищных существ, поднимавшихся со дна морского.

Лиллиан, широко улыбаясь, продолжала:

— Когда Алдженон и его флот погибнут от топоров врагов или в щупальцах кракенов, Красным рыцарям останется лишь преодолеть сопротивление нескольких жалких Свободных Отрядов. Медведь требует лишь одного: чтобы мы помогли ему стать новым верховным вождем раненов. Его гордыня и амбиции делают его выгодным союзником.

Все пять Сестер были очень довольны, и Саара радостно кивала, слушая Лиллиан. Затем она взглянула на Изабель Соблазнительницу и жестом велела ей говорить.

— Сестры мои, я закончила все необходимые приготовления к захвату Ро Вейра. Псы собраны, их погонщикам известно, чего от них ждут. Герцог Лиам, повелитель Ро Вейра, — она широко улыбнулась, — с огромной радостью примет наши войска.

Зел понимал, что это значит: Изабель околдовала герцога, и он согласился пропустить армию Псов и позволить им переплыть пролив Кирин-Ридж. Добровольная сдача одного из крупнейших городов Тор Фунвейра казалась Зелу весьма остроумным ходом, достойным Семи Сестер.

Саара прикрыла глаза и погрузилась в себя. Остальные волшебницы тоже предались медитации; Сестры одновременно запрокинули головы и заговорили нараспев:

— Мы не принадлежим Джаа. Мы наделены силой Гиганта, убитого другими Гигантами.

Теперь Зел просто испугался. Семь Сестер являлись жрицами Огненного Гиганта, Джаа. По крайней мере, так всегда думал раб, так думали люди Каресии и жители всех остальных стран.

— Мы клянемся в верности Мертвому Богу, Лесному Гиганту, повелителю боли и наслаждения, отцу тысячи детей. Мы твои служанки в Долгой Войне, и мы отвоюем все эти земли для тебя.

Когда Саара с Сестрами закончила свою молитву Мертвому Богу, Зел ахнул: черное дерево зашевелилось. Голем отступил и стоял молча, а волшебницы так же молча, с ликующими лицами, наблюдали за этой сценой.

Кора дерева затрещала, раскололась, зашевелилась, подобно плоти, и ветви начали извиваться. Эти движения сопровождались низким рокотом, подобным рычанию чудовища, неразборчивым, но явно принадлежащим живому существу.

— Поскольку Джаа украл твою силу и подарил ее нам, — объявила Саара, — теперь мы воспользовались ею для того, чтобы разбудить твоего Темного Отпрыска и поклоняться ему… жрец и алтарь… жрец и алтарь…

Зел словно прирос к месту, когда Темный Отпрыск Мертвого Бога стряхнул с себя оцепенение и поднялся, размахивая множеством толстых щупалец, похожих на ветви; затем он уперся щупальцами в мраморный пол и медленно извлек ствол из земли.

«Дерево» стряхнуло с себя землю, и Зел увидел массу более тонких щупалец, похожих на усики, а посередине основания дерева оказалась раскрытая пасть. Пасть и усики были все это время скрыты в земле, обеспечивая существо пищей и поддерживая его существование.

Ствол покачнулся и принял горизонтальное положение, теперь щупальца служили ему ногами. Темный Отпрыск теперь едва ли напоминал дерево, и Зел видел перед собой лишь чудовище со щупальцами. Во рту не было зубов, но на конце каждого «усика» виднелась тонкая, острая игла.

До Зела только начинало доходить, что он предназначен в жертву монстру, когда Саара с искренней нежностью посмотрела на своего раба.

— Ты сын человека по имени Рам Джас Рами, мой дорогой Зелдантор, — произнесла она. — Ты хорошо служил мне, но мы больше не нуждаемся в заложнике. Твой отец уже не сможет причинить нам вреда, а Темный Отпрыск голоден.

— Жрец и алтарь… жрец и алтарь… — нараспев произносили остальные Сестры.

Зел постарался сохранить безмятежное выражение лица, когда страшное существо направилось к нему, разинув пасть; щупальца его извивались в воздухе. Он не почувствовал боли, лишь сладкий привкус во рту, когда иглы вонзились в его тело, парализовали его, и он медленно начал растворяться.

Глава девятаяРэндалл из Дарквальда в торговом анклаве Козз

 Неподалеку от городских стен Козза находилась странная местная достопримечательность, которую давным-давно купил один богатый торговец шелком, по национальности ро. Говорили, что это последнее во всем Тор Фунвейре темное дерево; долгие годы владелец боролся за то, чтобы обезопасить его от Пурпурных священников, желавших его уничтожить. Рэндалл никогда в жизни не видел темных деревьев, но слышал рассказы людей, якобы встречавших такие в глуши Дарквальда. Оно не походило на обычные деревья: у него были короткий толстый ствол и странные ветви без листьев, цветов и плодов.

— А знаешь, люди платят деньги за то, чтобы забраться на это дерево, — заметил Элиот, подъезжая к Рэндаллу и останавливая лошадь рядом с ним.

— Но почему? — У Рэндалла растение вызывало отвращение, и он даже представить себе не мог, зачем кто бы то ни было по доброй воле пожелал приблизиться к нему.

— Думаю, потому, что это запрещено. Священники говорят, что ты совершаешь кощунство, всего лишь посмотрев на это дерево. — Он махнул рукой в сторону Ториана и Уты, которые ехали во главе отряда.

Ни один, ни второй не остановились, чтобы взглянуть на дерево; они смотрели вперед, на город Козз, расположенный за следующим холмом.

Дорога до Козза заняла у них две недели, и у Рэндалла все тело болело от верховой езды. Торговый анклав располагался на полпути между Ро Тирисом и Ро Вейром, и Ута настоял на том, чтобы остановиться здесь на ночь. Стражники оказались хорошими компаньонами, каждый вечер они помогали Рэндаллу установить палатку для брата Ториана и развести костер, но ему ужасно хотелось поспать наконец в нормальной постели.

Элиот, самый молодой из стражников, большую часть пути скакал рядом с Рэндаллом, и они сделались в некотором роде друзьями. Молодой человек для своего возраста умел хорошо владеть мечом и с удовольствием изображал опытного воина перед юным оруженосцем, которому никогда не доводилось сражаться.

Сержант Клемент целыми днями жаловался на то, что священники дурно с ним обращаются. Иногда он обзывал их разными нехорошими словами, но всегда шепотом, боясь, что его могут подслушать. Клемент особенно опасался брата Уту и всегда за глаза называл его «Призраком».

За эти две недели Рэндаллу пришлось выслушать множество историй, в основном о восставших из мертвых и легендарных подвигах Уты. Странно, но стражники не могли прийти к единому мнению насчет того, в чем же заключались эти подвиги. Элиот утверждал, что Ута был крестоносцем Одного Бога и выслеживал восставших из мертвых по всему Тор Фунвейру. Другой человек, по имени Робин, уверенно говорил, что Ута два года прожил среди восставших из мертвых, изучая их повадки и обычаи, для того чтобы более успешно охотиться на них. Самой правдоподобной выглядела история о том, что брат Ута как-то подружился с восставшим из мертвых во время осады Кабрина, когда его ранил каресианский конный лучник.

Рэндалл слышал этот рассказ в нескольких вариантах, но общий смысл сводился к следующему. Уту подстрелили, когда он сидел в наблюдательной башне поблизости от города, и он свалился вниз, в густую чащу. Каресианцы его не заметили, но какой-то восставший из мертвых оттащил его дальше в лес, излечил его раны и выходил его. Элиот считал, что белые волосы и мертвенно-бледная кожа священника — результат этой встречи. Любопытно, но когда Ута однажды вечером подслушал этот рассказ о себе, он отрицал только одно: выводы насчет волос. Очевидно, Черный священник родился альбиносом и обижался, когда кто-то предполагал иное.

Рэндаллу не нравился Черный священник. Ута получал удовольствие, высмеивая людей, пользовался тем, что большинство окружающих боялись его и не осмеливались отвечать на издевки. Также он считал, что Рэндалл должен прислуживать не только брату Ториану, но и ему. Естественно, Ута прекрасно знал, каковы обязанности оруженосца, и что служить он должен только своему хозяину, но пользовался любой возможностью привести Рэндалла в смущение.

— Насколько я помню, там у реки имеется уютное небольшое заведение, не помню названия, но хозяйку определенно зовут Беатрикс, — сказал Ута, когда они приблизились к городу.

— Надеюсь, это заведение содержится в чистоте и там не поощряется разврат, — ответил Ториан, — или же ты предлагаешь мне делить кров со шлюхами и пьяницами?

— Это Козз, брат, а не грязные переулки Ро Тириса. Когда я говорю «уютное», я подразумеваю симпатичную террасу со столиками и жаркий огонь в камине, а не толпу продажных женщин.

Ута и Ториан всегда держались впереди, стражники за ними. Рэндаллу позволялось ехать там, где он хотел; обычно это означало хвост отряда, потому что его в лучшем случае можно было назвать сносным наездником.

Священники придержали лошадей, достигнув вершины поросшего травой холма, с которого открывался вид на торговый анклав Козз. Это был относительно небольшой город, здесь не было ни герцога, ни церкви, его основала гильдия торговцев примерно пятьдесят лет назад. Город служил промежуточной станцией и местом отдыха для большинства караванов, которые проходили через западные герцогства Тор Фунвейра. Торговцы Козза устанавливали цены на товары по всей стране, и купцы из других городов, от Ро Лейта до Ро Тириса, вынуждены были поддерживать цены на таком же уровне. Рэндалл приезжал сюда несколько раз с сэром Леоном, и Козз ему не нравился, алчные торговцы раздражали его.

Город был обнесен стеной, и с четырех сторон света имелись ворота. Указатели у северных ворот гласили, что от Козза не более двух недель пути до крупнейших городов Тор Фунвейра: Ро Арнона на востоке, Ро Хейрана на западе и Ро Вейра на юге. Рэндалл, стражники и два священника прибыли сюда по Большой королевской дороге из Ро Тириса, и до места назначения оставалось ехать еще две недели.

Отряд медленно двигался по направлению к северным воротам Козза; дорога была забита повозками, торговцы всевозможными товарами устремлялись в анклав и из него. Ториан и Ута скрывали доспехи под плащами, и в них нельзя было сразу угадать священнослужителей, поэтому обычные люди не расступались перед ними, не складывали из пальцев знаки от дурного глаза, как обычно бывало при виде Черного священника. Однако белые волосы и розовые глаза Уты привлекали внимание проезжих, некоторые даже показывали на него пальцем и смеялись над альбиносом со своими друзьями. Ута, казалось, ничего не замечал, но оруженосец уже достаточно времени провел в компании Черного священника и знал, что тот все видит и все слышит.

Рэндалл с удивлением увидел людей многих рас и народов на дороге, ведущей в Козз. Здесь были и раненские торговцы стальными изделиями с севера, и каресианские торговцы пряностями, и ремесленники, люди ро. Он видел телеги, нагруженные мечами и кузнечными принадлежностями, выстроившиеся в очереди, чтобы получить разрешение на торговлю в Коззе. Большая часть этих повозок принадлежала раненам, и стражники ро нарочно медлили, прежде чем пропустить северян в город. Купцам ро, прибывавшим в основном из Тириса, позволяли проезжать, их товар окидывали лишь беглым взглядом. Рэндалл сделал вывод, что иноземцев не слишком жаловали в Коззе. Стражники брали у граждан ро деньги; взяточничество ничуть не скрывалось, и юноша подумал: не оскорбит ли брата Ториана столь явное нарушение закона?

— Сколько тебе лет, Рэндалл? — спросил Элиот, когда они подъезжали к северным воротам.

Рэндалл подумал несколько мгновений и вдруг понял, что из-за событий последних нескольких недель совсем забыл о приближавшемся восемнадцатилетии.

— Еще до наступления зимы мне исполнится восемнадцать, — ответил он, догоняя молодого стражника. — Иногда я чувствую себя старше.

Элиот заговорил громче, чтобы остальные стражники смогли услышать его.

— Что, тебе никогда прежде не приходилось брить бороду? — добродушно спросил он, и остальные рассмеялись.

Ута и Ториан ехали от них на некотором расстоянии и были поглощены разговором, но Ута бросил на стражников быстрый взгляд, дав понять, что все слышит.

Рэндалл хмуро улыбнулся, ему вовсе не нравилось, когда над ним смеялись. Он отвернулся от Элиота и посмотрел вперед, на дорогу, прежде чем заговорить.

— Мой прежний хозяин не разрешал мне отращивать бороду, а до этого я был еще слишком молод.

— Не волнуйся, парень, — сказал сержант Клемент, — за это путешествие мы сделаем из тебя мужчину. А вдруг после доброго сражения у тебя вырастет окладистая борода?

Рэндалл содрогнулся при мысли о необходимости сражаться. Он понимал, что Клемент не хотел напугать или обидеть его, однако ему еще не приходилось обнажать меч рода Большой Клык против врага, и он боялся.

Воины продолжали беззаботно болтать, и отряд следом за священниками, свернув с главной дороги, проскакал мимо повозок с товарами и въехал в город.

Рэндалл вышел из таверны и очутился на пыльных улицах Козза. Он очень устал, в голове крутились мысли о самых разнообразных предметах: о священниках и стражниках, о Черных Стражах и восставших из мертвых. Следовало бы пойти и отдохнуть, но спать в одной комнате с пятерыми другими мужчинами было непривычно, а он жаждал покоя. Ему хотелось побыть какое-то время одному, пройтись, подумать и, может, даже вспомнить своего старого хозяина сэра Леона Большого Клыка.

Ута и Ториан уединились в комнате на верхнем этаже таверны, а стражники, заняв несколько столов в общем зале, уселись пить и отдыхать. Быстро темнело, и Рэндаллу захотелось провести сумерки на улицах Козза, прежде чем возвращаться к своим обязанностям.

Официальная рыночная площадь была наполовину пуста, большинство торговцев уже свернули свои палатки и увезли товары на склады, в дома или таверны. Оставалось лишь несколько лотков; Рэндалл подумал, что это мелкие торговцы, которые надеялись получить еще хоть какую-нибудь прибыль от поздних покупателей.

Шагая вдоль рядов палаток, оруженосец решил, что вечером дела идут из рук вон плохо, и заметил, как некоторые торговцы с недовольным видом пересчитывают дневную выручку. Кое-кто поднимал на него взгляд в надежде что-нибудь продать, но большинство сидели за прилавками и жаловались на неудачный день.

Торговать на официальном рынке было делом непростым, потому что цены на все товары устанавливала гильдия торговцев, и здесь царила жестокая конкуренция. Чем ближе к центру рынка располагалась палатка, тем лучше шли дела у ее владельца. Тем, кто изнывал во внешнем ряду, оставалось полагаться на удачу и случайных покупателей. Существовал и другой вариант, неофициальный рынок, располагавшийся ближе к южным воротам. На нем не регулировались ни цены, ни ассортимент товаров, и там часто попадались недобросовестные продавцы.

Рэндалл ускорил шаг, покинул рыночную площадь и нашел более приятное место для прогулки. В глубине души он оставался простым крестьянским парнем и в первый раз за несколько недель признался себе в том, что нуждается в отдыхе.

Центральную часть города окружали невысокие зеленые холмы, на вершине каждого из них виднелся большой особняк. Здесь не отсутствовала роскошь Ро Тириса, потому что здесь делали деньги не аристократы, а обычные люди, а у них были иные взгляды на то, как и на что тратить состояние.

Рэндалл остановился на какой-то улице, огибавшей довольно крутой холм, в тени раскидистых деревьев. Уличные фонари горели, об этом заботились городские фонарщики, и булыжная мостовая, как ни странно, была относительно чистой. На улице, кроме юноши, никого не было, и он глубоко вдохнул ночной воздух, наслаждаясь прогулкой. Рэндалл уселся на парапет, огляделся, полюбовался темнеющим небом; издалека донесся звон колокола, означавший конец торговли на официальном рынке. Несколько лавок в квартале кузнецов еще было открыто, но рыночные торговцы обязаны были сворачивать палатки.

Когда смолк звон колокола, в торговом анклаве Козз воцарилась тишина и шум исходил только из таверн. Несколько городских стражников, облаченных в грубые кожаные доспехи и вооруженных арбалетами, патрулировали улицы. Кроме этих людей, на улицах не было ни души.

Рэндалл поднял ноги, обхватил руками колени — за сидение в подобной позе он получил бы замечание от Ториана: Пурпурный священник настаивал на том, чтобы его оруженосец держался прямо в любое время дня.

Меч немного мешал ему сидеть на парапете, но он повернул пояс и положил ножны на колени. Над ним мерцал уличный фонарь — толстая свеча в стеклянном шаре — множество таких фонарей освещали окрестности. Место, где устроился оруженосец, находилось между рыночной площадью и кузнечной улицей, на извилистой дороге, обсаженной аккуратно обстриженными кустами и высокими деревьями.

Рэндалл был слишком утомлен, чтобы разглядывать окружающий пейзаж, он просто радовался возможности побыть в одиночестве, на время избавиться от насмешек стражников, оскорблений Уты и своих обязанностей оруженосца.

Он потер подбородок и тупо уставился в серые сумерки. Веки его начали смыкаться, и он понял, что надо побыстрее возвращаться в таверну.

В тот момент, когда Рэндалл пошевелился и хотел было слезть с парапета, он услышал неподалеку какой-то звук. Он выглянул из-за высокого куста ежевики и увидел двор какой-то кузницы, очевидно еще не закрывшейся на ночь. Под деревянным навесом в укромном углу двора спиной к Рэндаллу стояли и разговаривали трое мужчин.

Один из них был толстым кузнецом в грязном фартуке; он рассеянно поигрывал огромным молотом, который лежал на наковальне. Двое других были явно не торговцами и не ремесленниками. Один был из народа киринов, на спине у него висел большой лук, а на боку — кривой меч-катана. Третий, высокий уроженец страны ро, имел волнистые черные волосы; борода придавала ему мужественный вид. Он был относительно молод, но Рэндалл успел заметить его кожаные доспехи, укрепленные стальными пластинами, и богато украшенный длинный меч. На рукояти виднелась гравировка силуэта ворона, и выглядел меч как оружие благородного человека. Кирин оглядывал двор, и что-то в выражении его глаз, непрерывно бегавших из стороны в сторону, заставило оруженосца подумать, что перед ним опасный человек. Молодой человек ро был занят оживленным разговором с кузнецом, и Рэндалл ахнул про себя, услышав имя Бром.

Оруженосец наклонился вперед и постарался расслышать как можно больше; от незнакомцев его отделяли только узкая полоса травы и двор.

Кузнец был чем-то рассержен:

— Я тебе не папаша, не брат и не друг, скажи-ка мне, почему я должен помогать тебе… за такую низкую плату?

Человек ро подумал мгновение над этими словами, и Рэндалл увидел у него на лице юношескую улыбку.

— Потому, что ты ненавидишь Красных рыцарей не меньше, чем я, и знаешь, что у нас нет иного выхода.

Кирин вмешался и заговорил с сильным акцентом:

— А если ты нам не поможешь, Тобин, я намну тебе бока.

Рэндалл пригнулся и подумал над услышанным. Он был уверен, что эти люди не заметили его и что в темноте он сумеет подобраться к ним ближе. Однако он будет выглядеть очень глупо, если его обнаружат и Черный Страж успеет скрыться. Взвесив все «за» и «против», он решил бежать обратно, в таверну, и сообщить священникам о том, что только что видел в городе лорда Бромви из Канарна.

— Как, пропади все пропадом, он сумел добраться сюда так быстро?! — раздраженно орал Ута, торопливо натягивая свои черные доспехи. — Мы ехали из Тириса две недели, а этот ублюдок успел тем временем сгонять в Вейр и обратно.

— В преступной среде имеются свои способы передвижения, брат, — ответил Ториан.

Когда Рэндалл вошел в комнату на верхнем этаже, он застал священников за серьезным разговором о каких-то событиях из прошлого Уты. Оруженосец перебил их и за это выдержал град оскорблений от Черного священника, прежде чем получил возможность рассказать, что видел.

Стражникам не пришлось долго собираться, достаточно было только надеть кольчуги. Впрочем, половина стражников после попойки выглядела не лучшим образом.

— Двор на улице кузнецов, так? — переспросил Ториан.

Рэндалл кивнул:

— Немного пройти после рынка. Я видел их с дороги.

— И ты уверен, что тебя не заметили? — допытывался Ториан.

— Вроде бы нет. Я не стал там задерживаться, боялся, что кирин может меня засечь.

— В таком случае это наверняка Рам Джас Рами! — воскликнул Ута. — Одним наемным убийцей на свете станет меньше — неплохо. — Черный священник взял свой топор и укрепил за спиной. — Итак, убьем кирина и захватим в плен молодого лорда?

Пурпурный священник подумал.

— Давай просто надеяться, что они еще там, брат.

Рэндалл вмешался:

— Они спорили с кузнецом, наверное, они там еще ненадолго задержатся — по крайней мере, пока не заключат сделку.

Священники закончили приготовления, нацепили знаки отличия, по которым можно было узнать людей Одного Бога, и вышли из комнаты.

Клемент, Элиот и стражники последовали за ними; спустившись, они очутились в общем зале таверны и затем вышли на темные улицы Козза. Рэндалл робко улыбнулся воинам, но чувствовал, что они весьма недовольны — ведь их оторвали от выпивки и заставили тащиться неизвестно куда. Клемент определенно был пьян и очень неохотно сопровождал священников, бросая тяжелые взгляды на оруженосца, из-за которого ему пришлось покинуть теплую таверну.

— Рэндалл, иди сюда, — приказал Ториан, возглавлявший отряд.

Оруженосец быстро обошел стражников и зашагал рядом с хозяином; они направлялись в сторону рынка.

— Скорее всего, прольется кровь. Бром — опасный человек, а киринский убийца без малейших колебаний зарубит любого, кто попадется ему под руку, так что не делай глупостей, — ровным голосом произнес Ториан; услышав это, Ута хмыкнул себе под нос и еще быстрее зашагал по булыжной мостовой.

— И каких же глупостей вы ждете от меня, господин? — спросил Рэндалл несколько более нахально, чем следовало.

Ториан приподнял брови, но сделал вид, что не обратил внимания на вызывающий тон оруженосца:

— Ты носишь меч и путешествуешь с опытными воинами. Однако не вздумай вообразить, что это сделало воином тебя самого!

Это было сказано резко, но Рэндалл понял, что хозяин хочет ему добра. Если начнется бой, оруженосец будет просто мешать.

— Я постараюсь не делать глупостей, господин, — произнес оруженосец как можно более смиренным тоном.

— Однако мозгами не переставай работать, парень, — сказал Ута. — У тебя ума побольше, чем у всех этих обалдуев, вместе взятых. — Он указал назад, на пятерых стражников, бормотавших сквозь зубы ругательства. — И без сомнения, скоро ты получишь возможность это доказать. Битву так же легко выиграть словами, как и клинком.

Черный священник по-прежнему оставался загадкой для Рэндалла. Иногда он хвалил Рэндалла за быстрый ум и острый язык, но бывали дни, когда оруженосец сильно раздражал его.

Группа мужчин поспешила вдоль внешней границы рынка и быстро достигла улицы, по которой меньше двадцати минут назад прогуливался Рэндалл. Ториан сделал знак остальным остановиться и жестом велел нескольким городским уборщикам, возившимся поблизости, уходить прочь. При виде двух священнослужителей, закованных в латы, уборщики несколько удивились, но немедленно повиновались и исчезли в боковом переулке.

— Покажи мне, где ты видел его, Рэндалл, — прошептал Ториан едва слышно.

— Впереди, около четвертого фонаря отсюда, есть куст ежевики, и сквозь него виден двор кузнеца.

Ториан обернулся к сержанту Клементу.

— Вместе со своими людьми обогните дом с той стороны, — велел он, указывая на улицу, тянувшуюся вдоль рынка. — Зайдите в нужный нам двор с севера. Мы пойдем по этой улице и приблизимся с юга. Не вступайте в бой, вам это понятно, сержант?

— Разумеется, сэр, — ответил Клемент. — За мной, ребята.

— Клемент, — окликнул его Ута. — Я знаю, что вы все накачались элем; просто стойте, загораживая выход, и постарайтесь принять угрожающий вид.

Клемент явно смутился, но кивнул и вместе с подчиненными быстро зашагал по направлению к северной части рынка.

Ториан, Ута и Рэндалл медленно двинулись вперед по вымощенной булыжником улице, и Рэндалл почувствовал, как бешено бьется сердце. Он на мгновение остановился у пресловутого ежевичного куста и указал на лужайку и двор кузнеца. Ута и Ториан присели на корточки и вгляделись во тьму. Кузнец, Тобин, был еще здесь, он сидел, время от времени делая глоток вина из бутылки, а лорд Бромви стоял, прислонившись к столбу, который поддерживал навес.

— Этот красавчик действительно здесь, — с нескрываемым изумлением произнес Ута. — Но где же кирин?

— Не вижу его, — ответил Ториан. — Но это не важно; давай приблизимся бесшумно, и еще, Рэндалл… смотри в оба, найди наемника.

Рэндалл молча кивнул, не зная, каким образом в почти полной темноте он сумеет найти человека по имени Рам Джас Рами.

Ута и Ториан, переглянувшись, почти не производя шума, двинулись в сторону двора. Рэндалл прислушался. Он не слышал шагов Клемента и его стражников и уже начинал думать, что лорд Бромви, скорее всего, сдастся в плен при виде восьмерых вооруженных мужчин — хотя с трудом мог причислить к вооруженному отряду себя.

Он пригнулся как можно ниже, стараясь не высовываться из-за стены, и последовал за священниками; те добрались до конца улицы и повернули направо. Вход во двор кузницы был освещен двумя фонарями; внутри виднелось несколько горнов, в которых еще горел огонь. Ута двигался впереди; держась в тени, он проскользнул к одному из столбов, высунул из-за него голову и заглянул во двор.

— Он стоит там, где мы его только что видели, — шепотом сообщил Ута Ториану.

Пурпурный священник бросил взгляд в сторону двора и спросил:

— Ну что, дадим время Клементу занять позицию?

Ута улыбнулся. Прежде чем Пурпурный священник успел возразить, Ута выпрямился и размашистыми шагами вошел во двор, больше не пытаясь остаться незамеченным. Ториан покачал головой, но быстро поднялся и последовал за собратом-священником.

Рэндалл шел немного позади и оглядывался, пытаясь найти убийцу кирина. Двор был окружен несколькими деревянными навесами; под навесами располагались наковальни, стойки с оружием и принадлежности кузнечного ремесла. Во дворе находились только хозяин и лорд. Крыши навесов были плоскими, и Рэндалл отметил несколько мест, где человек с большим луком мог бы притаиться и перебить немало воинов.

— Бромви из Канарна! — проревел Ториан, приближаясь к лорду.

Бром и кузнец буквально подскочили на месте при виде священников, но молодой лорд быстро взял себя в руки и вышел из-под навеса во двор.

Кузнец попятился со словами:

— Извини, Бром, но мне такие неприятности ни к чему.

Дорогу ему внезапно преградили Клемент, Элиот и три стражника из Тириса, которые неслышно приблизились к кузнице с другой стороны. Кузнец выругался сквозь зубы и, обернувшись, с жалобным видом посмотрел на Брома и рыцарей.

— Кузнец может идти, — спокойно произнес Ториан.

Клемент отступил в сторону и жестом велел человеку убираться. Тот бросил извиняющийся взгляд на Брома и побежал прочь; Рэндалл заметил выражение облегчения на его лице.

Ута и Ториан вышли на середину двора, и Бромви с угрожающим видом медленно направился им навстречу, держась уверенно, как опытный воин. Его черные волнистые волосы были небрежно отброшены за спину, борода коротко острижена. Меч, висевший у него на поясе, явно был оружием благородного господина; он небрежно положил правую руку на эфес и остановился в нескольких футах перед Торианом.

— Где твой друг, Черный Страж? — презрительно бросил Ута.

— У меня много друзей, священник, так что тебе придется уточнить свой вопрос, — вызывающе ответил Бром.

Он не выразил никаких признаков страха при виде Уты, но Рэндаллу показалось, что ему не понравилось, когда его назвали Черным Стражем.

Ториан не вытаскивал из ножен меч и с бесстрастным видом обвел рукой двор, давая Брому понять, что он в ловушке.

— Вам некуда бежать, милорд, отдайте свое оружие, и вам не причинят вреда, — медленно, четко, тщательно подбирая слова, заговорил он.

Бром бросил быстрый взгляд на стражников, застывших у него за спиной, и отметил их вооружение. Его не испугали ни булава Клемента, ни короткие мечи Элиота. Однако он нахмурился при виде трех заряженных арбалетов.

Затем снова повернулся к священникам, оценивая свои возможности. Рэндалл обрадовался тому, что Черный Страж не заметил его — а если заметил, явно не счел его достойным внимания.

Молодому оруженосцу положение Брома казалось безнадежным: один человек против отряда хорошо обученных стражников и двух священников, смертельно опасных в бою. Рэндалл видел, как Ториан сражался с сэром Леоном, и понимал, насколько серьезным противником является его хозяин с мечом в руке. С Утой тоже явно были шутки плохи, и Бром заметил топор Черного священника; он висел за спиной, но его можно было вытащить одним движением руки.

— У меня нет желания сражаться с двумя церковниками, но и сдаваться в плен я тоже не собираюсь, — с некоторым сожалением произнес Черный Страж. — Рыцари Красного ордена разрушили мой город, и я не могу оставить своего отца и свой народ на произвол судьбы.

Священники переглянулись, и Рэндалл подумал, что Брому еще неизвестно о казни герцога Эктора. Ториан покачал головой, приказывая Уте молчать, и шагнул вперед, к Черному Стражу.

— Ваш отец, герцог Эктор из Канарна, казнен за измену, — официальным тоном произнес он.

Молодой лорд ничего не ответил, лишь опустил глаза. Рэндаллу показалось, что он заметил у Брома на ресницах слезы, но больше никаких признаков горя и смятения он не видел. Когда Черный Страж поднял голову, на губах его появилась едва заметная улыбка, а взгляд стал жестким.

— И я никак не могу убедить вас забыть о том, что вы меня нашли? — спросил он, заставив Уту усмехнуться.

— Ни малейшего шанса, милорд, — ответил Ториан. — Однако мы не собираемся причинять вам вреда, если вы сдадитесь без боя.

Бром кивнул и осмотрел двор. Рэндаллу, который проследил за его взглядом, почудилось, что он заметил какую-то фигуру, двигавшуюся по крышам, хотя это мог быть и обман зрения — он не слышал шагов.

Бром повернулся к Ториану:

— Как вас зовут, священник?

— Я брат Ториан из Арнона, странствующий священник и благородный служитель Одного Бога, — гордо ответил он.

— Что ж, брат Ториан, очень жаль, что вам придется умереть, — спокойно произнес лорд, и в этот миг Рэндалл увидел напротив, на крыше деревянного дома, какого-то человека.

— Господин!.. — вскрикнул он, и одновременно раздался звон тетивы и свист стрелы.

Ториан услышал предупреждение Рэндалла, но было слишком поздно: стрела пронзила ему горло. Бром не отвернулся и без малейшего удивления смотрел на Пурпурного священника, который, хватая ртом воздух и широко раскрыв глаза, рухнул на пыльную землю.

— Господин… — с отчаянием повторил Рэндалл.

Ута и стражники машинально уставились на убитого, происшедшее на мгновение ошеломило их.

Бром явно заранее знал, где устроит засаду Рам Джас, потому что сразу начал действовать: нанес удар локтем в лицо Уте и сломал ему нос. Черный священник пошатнулся и упал на колени.

Два стражника принялись беспорядочно стрелять в сторону крыши, но их дротики летели мимо, и Рэндалл увидел, как темная фигура перекатилась назад, в тень. Третий стражник выстрелил в Брома, но промахнулся: лорд бросился в сторону и, перепрыгнув через наковальню, тоже покатился и спрятался под навесом кузнеца.

Ута, прижимая ладонь к сломанному носу, из которого хлестала кровь, попытался сфокусировать взгляд. Когда глаза Черного священника остановились на теле брата Ториана, он взревел и схватился за боевой топор.

Повернувшись к арбалетчикам, он рявкнул:

— Убить кирина!

Три стражника быстро зарядили арбалеты и, выстроившись в цепочку, начали наступать в сторону дома, откуда стреляли. Наемный убийца, Рам Джас, исчез, и воины явно нервничали, оглядываясь на труп Пурпурного священника, распластавшийся на земле.

Клемент и Элиот, держа наготове оружие, двигались к Брому, который поднялся на ноги под навесом и стремительно вытащил свой прекрасный меч. Клемент взмахнул тяжелой булавой, целясь молодому лорду в голову, но, несмотря на немалую силу стражника, удар был плохо рассчитан, и Бром успел отразить его и врезался плечом в грудь сержанта; тот отлетел назад и угодил в деревянную подпорку. Теперь Элиот напал на Черного Стража, и, поскольку он был молод и ловок, противник на мгновение отступил.

Рэндалл, затаив дыхание, в ужасе смотрел на эту сцену; Элиот сразу же понял, что ему не справиться с молодым лордом из Канарна. Он действовал двумя короткими мечами, не давая возможности Брому нанести ответный удар, но внезапный пинок в пах заставил стражника скрючиться, а затем лорд нанес мощный удар мечом сверху вниз и отрубил Элиоту правую руку пониже локтя. Стражник вскрикнул от боли и привалился к стене, размахивая кровоточившим обрубком.

Остальные обернулись, чтобы взглянуть, что произошло, и неизвестно откуда взявшаяся вторая стрела угодила в живот человеку по имени Робин; тот завопил, уронил арбалет и, согнувшись пополам, упал за землю.

Рэндалл не видел, откуда был произведен второй выстрел, но лучник явно находился на земле; очевидно, этот кирин умел мгновенно перемещаться из одного места в другое. Последние два боеспособных стражника стреляли наугад в темноту между двумя деревянными зданиями, и Рэндаллу показалось, что он услышал болезненный стон.

За несколько минут Ториан, Элиот и Робин были выведены из строя. Рэндалл почувствовал, что близок к панике. Машинально он вытащил из ножен меч Большой Клык, но не пытался атаковать ни Брома, ни невидимого убийцу кирина. Он посмотрел на тело своего хозяина и затем на Уту; Черный священник поднялся с земли и тряхнул головой.

Клемент снова бросился на Брома; сержант рычал от гнева, обрушивая на молодого лорда серию неистовых ударов. Бром парировал некоторые из них, однако он был достаточно ловок и чаще всего уклонялся. Каждый выпад требовал значительного усилия, и Клемент быстро устал.

Стражник, бросив взгляд через плечо Брома, заметил Уту, который, покачиваясь, приближался к сражавшимся. Бром тоже сообразил, в чем дело, и яростно атаковал Клемента. Молодой лорд был страшен в бою, и Рэндалл даже не мог сообразить, как он наносит удары, — его меч сверкал, словно молния. Пожилой стражник занес булаву над головой в отчаянной попытке продержаться до того, как вмешается Ута, но, видно, Бром твердо решил прикончить его. Ловкое движение — и меч его скользнул под булавой Клемента и глубоко вошел в бок воина. Клинок со скрежетом прорвал кольчугу стражника; Рэндалл заметил, как кровь выступила на губах Клемента и лицо его превратилось в безжизненную маску.

— Черный Страж, настало время тебе умереть! — проревел Ута.

Он поднял топор и одним пинком отшвырнул в сторону железную наковальню. Шагнув мимо потерявшего сознание Элиота, он принял оборонительную позицию. Двое оставшихся в живых стражников скрылись в проходе между зданиями, намереваясь найти кирина, и Рэндалл потерял их из виду. Резкий звон металла о металл дал ему знать, что наемник был обнаружен.

Оруженосцу ничего не оставалось больше, кроме как стоять на месте с мечом в руке и наблюдать за поединком. Он знал, что ничем не может помочь Уте; он не мог оторвать взгляда от безжизненного тела брата Ториана, и колени его подгибались. Рэндалл сомневался в том, что сумеет сделать хотя бы несколько шагов.

Затем оруженосец заставил себя повернуть голову и сосредоточиться на Уте. Тела Клемента и Элиота были распростерты под навесом кузнеца, и Рэндалл с ужасом смотрел на окружавшее их море крови. Он подумал, что Бром, ожидавший нападения Черного священника, может споткнуться о тела или поскользнуться в луже крови.

В приступе дикой ярости Ута вскричал:

— Ториан был моим другом, а ты убил его.

На лице Брома отразился гнев, но он держал себя в руках; наконец Ута приблизился к нему, и их оружие зазвенело. Боевой топор обрушился с большой высоты, и Бром даже прогнулся под тяжестью удара, и его длинный меч едва удерживал топор. Рэндалл, приоткрыв рот, смотрел на жестокий поединок. Бром действовал быстрее, но Ута был сильнее, оба воина искусно владели оружием.

Поединок продолжался некоторое время, и противники не уступали друг другу; Ута продолжал осыпать Брома оскорблениями, а тот напрягал все силы, постоянно находился в движении и старался избежать удара зловещего топора.

Рэндалл заметил в противоположной стороне двора какого-то человека, который, двигаясь неуверенно, возник из узкого прохода между зданиями. Это был кирин; в руке он держал окровавленную катану острием вниз. Рэндалл увидел арбалетный дротик, торчавший из его бока; казалось, наемника терзает нестерпимая боль.

Не успев подумать, что он делает, Рэндалл выскочил на середину двора и взмахнул длинным мечом; призвав на помощь всю свою храбрость, он решил помешать Рам Джасу напасть на Уту. Сражаться могли теперь только они четверо, и юноша чувствовал, что у него нет иного выбора. Кирин был ранен, и оруженосец подумал, что ему удастся хотя бы задержать его до того момента, когда Ута разберется с Бромом.

Кирин был смуглым человеком с редкими черными волосами, свободно падавшими на плечи. На коже его выступили капли пота, и при каждом движении он морщился от боли. Рэндалл повернулся спиной к Брому и Уте и, не обращая внимания на крики и звон стали, постарался отвлечься от поединка и сосредоточиться на кирине. Он заметил тела двоих стражников в темном проходе между сараями — свидетельство того, с какой скоростью умеет убивать этот наемник.

Рам Джас шагнул в сторону молодого оруженосца и, с недоумением посмотрев на него, сосредоточился на яростном бою между Бромом и Утой. Рэндалл, глядя на кирина широко распахнутыми глазами и держа наготове меч, заставил себя сделать шаг.

— Рэндалл… отойди, мальчишка, — крикнул Ута; болезненный стон Брома дал оруженосцу понять, что перевес на стороне Черного священника.

— Послушайся его, парень, — произнес кирин. — Я не стану убивать мальчика, у которого так дрожат руки, что он не может держать длинный меч.

Рэндалл посмотрел на собственные руки и обнаружил, что они действительно заметно дрожат и что вряд ли ему удастся даже взмахнуть оружием. Оглянувшись, он увидел, что Ута загнал Брома в угол, а Черный Страж пытается защититься от сыпавшихся на него ударов топора. Лорд был одет в легкие кожаные доспехи, которые не смогли бы выдержать и одного удара оружия Уты. Когда Рэндалл отступил в сторону, выронив меч Большой Клык, Ута начал серию выпадов, и Бром был вынужден пригнуться, чтобы поднять меч и парировать их.

Рам Джас пробежал мимо Рэндалла, морщась от боли и схватившись за дротик, торчавший в боку. Не успел он добраться до навеса, как Ута сделал ложный выпад и, ударив рукоятью топора прямо в подбородок Брома, выбил ему несколько зубов. За этим последовал пинок в грудь, и Черный Страж полетел на землю как раз в тот момент, когда подоспел Рам Джас. Бром потерял сознание, и Ута обернулся — лицо его по-прежнему было искажено гневом.

— Ты убил моего друга, — обратился он к Рам Джасу, скрежеща зубами.

— Уверен, он это заслужил, — ответил кирин с насмешливой ухмылкой, способной свести противника с ума. — Когда носишь на груди пурпурный герб… обязательно найдется кто-нибудь, кто снесет тебе башку, это лишь вопрос времени.

Рэндалл снова взглянул на тело хозяина, и ему стало стыдно из-за того, что он не смог сразиться с кирином. Но его по-прежнему трясло, когда Ута и Рам Джас начали кружить напротив друг друга. Катана в руке кирина выглядела весьма зловеще — это был меч с длинной рукоятью и узким изогнутым клинком. Движения кирина были грациозны; он ступал легко, не сводя взгляда с Черного священника.

— Никто не должен был умереть здесь сегодня, ты, киринская свинья! — рявкнул Ута. — Нельзя нести смерть так легко.

Рэндалл заметил во взгляде Уты настоящую боль, но не от ран, а оттого, что погибло столько народу. На миг перед молодым оруженосцем вместо насмешливого, грубого человека, который постоянно издевался над ним, возник охваченный скорбью служитель смерти.

— Скажи это своему Одному Богу, потому что меня не интересует ваша тупая болтовня, — ответил Рам Джас и выдернул из своего тела дротик.

Ута не стал нападать на наемника с такой яростью, как в поединке с Бромом, он рассчитывал свои движения, словно считал кирина более опасным противником. К тому же в сражении с человеком, вооруженным катаной, требовалась иная тактика, и Ута принял оборонительную позу.

Они продолжали кружиться на месте, и в какой-то момент лицо священника оказалось на свету; Рэндаллу показалось, что наемник смутился.

— Ты же Ута, по прозвищу Призрак! — воскликнул кирин. — Я знаю о тебе, ты друг доккальфаров.

Это слово ничего не говорило Рэндаллу, но Ута отреагировал немедленно. Он занес топор над головой кирина и крикнул:

— Где ты слышал это название?

Рам Джас не ответил и проворно, с грацией танцора, устремился вперед. Ута успел подставить свой топор как раз вовремя для того, чтобы отразить удар катаны, которая просвистела в нескольких дюймах от его лица, а Рам Джас снова отпрянул и принялся кружить вокруг противника.

— Им не понравится, если я убью тебя, священник… но я очень сомневаюсь в том, что ты позволишь мне уйти и забрать Брома, поэтому, боюсь, придется вывести тебя из строя, — сказал он, снова ухмыляясь.

Рэндалл не верил своим глазам; он никогда не видел, чтобы человек так быстро двигался; Рам Джас буквально переносился с одного места на другое в мгновение ока, при этом атакуя Уту. Никаких комбинаций, просто серия быстрых, невероятно быстрых прыжков с одной стороны в другую. С каждой атакой Ута терял равновесие, и теперь казалось, что его топор — тяжелое, неудобное оружие, не подходящее для поединка с кирином.

— Стой на месте, чтоб ты провалился, проклятый трус! — крикнул священник в раздражении, и в этот момент Рам Джас полоснул его по левой щеке.

— Неплохая идея. Может, я и последую твоему совету, — издевался кирин.

Он прижал руку к боку, чтобы проверить, кровоточит ли рана. Но крови не было видно, и Рэндаллу показалось, что рана от дротика начала закрываться.

Рам Джас, не переставая улыбаться, снова атаковал священника, на сей раз он развернулся в последний момент и с силой рубанул противника по спине. Доспехи выдержали удар, но Уту швырнуло вперед, он потерял равновесие, неловко споткнулся и упал.

Кирин стремительно бросился за ним, пинком отшвырнул в сторону топор противника, и рукоять выскользнула из руки Уты. Затем катана опустилась, проткнула плечо священника и пригвоздила его к земле.

Ута содрогнулся всем телом, затем замер и, медленно повернув голову, взглянул на клинок, торчавший у него из плеча.

— Сделай это по-человечески, ты, грязное киринское отродье.

— Как я уже сказал, обитателям лесов не понравится, если я тебя убью. По-видимому, они считают тебя достойным жизни. Лично я думаю, что ты — грязное троллиное отродье, но, в конце концов, что я могу знать? Я всего лишь человек.

Рам Джас схватился за рукоять своей катаны и быстро выдернул ее из тела Уты, а Черный священник вскрикнул от боли и прижал руку к кровоточившей ране между стальными пластинами.

— Мальчик, — окрикнул Рам Джас Рэндалла, — лучше бы ты помог ему снять доспехи и промыл рану.

Рэндалл словно прирос к месту от ужаса, он был не в силах пошевелиться. А киринский убийца спокойно спрятал катану в ножны, пересек двор и подобрал с земли свой длинный лук и колчан.

— Пошевеливайся, парень, мы же не хотим, чтобы знаменитый Ута Призрак умер такой бессмысленной смертью, верно?

Рэндалл медленно приблизился к трясущемуся от боли Уте. Стараясь не смотреть на труп Ториана, он вытер пот со лба, опустился на колени и подобрал меч Большой Клык. Он не мог сфокусировать взгляд, но все же заметил, как Рам Джас закинул лук и колчан за спину и пошел помочь лорду Бромви из Канарна, который как раз пришел в себя и сплевывал кровь.

— Ты убил Пурпурного священника, Рам Джас, — слабым голосом произнес Ута. — Один Бог этого не забудет.

Рам Джас помог Брому подняться на ноги.

— Один Бог может проваливать куда подальше. Передай ему мои слова, человек ро.

Рэндалл дополз до окровавленного Уты, опустился рядом с ним на колени, и Черный священник крепко схватился за его руку. Оруженосец сосредоточился на Уте, но слышал, как Рам Джас и Бром уходили, а Ута не отрывал от беглецов глаз, полных ненависти, и его кровь заливала пыльную землю. По-прежнему глядя куда-то через плечо Рэндалла, Ута Призрак потерял сознание.

Как только Рам Джас и Бром скрылись, во дворе, со стороны главного и черного входов, появились городские стражники. Люди эти держали в трясущихся руках арбалеты и были одеты в плохо подогнанные кольчуги и горшкообразные шлемы. Двоих при виде луж крови и изуродованных тел сразу же начало тошнить. Еще один быстро убрался прочь при виде трупа Пурпурного священника, а остальные нервно озирались по сторонам, пытаясь сообразить, при каких обстоятельствах священника-аристократа могли убить выстрелом в горло. Примерно десять стражников рассеялись по двору, но подобные сцены явно были редкостью в Коззе; прошло несколько минут, прежде чем они заметили, что четыре человека еще живы.

Рэндалл был цел и невредим, он осматривал рану Уты, лежавшего без сознания. Робин со стрелой в животе слабым голосом звал на помощь. Под навесом кузнеца сидел Элиот, привалившись к деревянной стене. Он пришел в себя, но был смертельно бледен от потери крови и изо всех сил старался снова не потерять сознание; он как мог зажал обрубок руки под мышкой, чтобы остановить кровь.

Рэндалл был уверен в том, что Клемент, Ториан и два других стражника из Тириса мертвы. Рам Джас разрубил одного из них буквально пополам, и тело его, бесформенная масса, лежало в узком пространстве между двумя зданиями. Второй погиб от удара мечом прямо в лицо, которое превратилось в кровавое месиво.

— Да сохранит нас Один, — пробормотал стражник, подходя к Элиоту, чтобы помочь ему. — Что здесь произошло, парень? — крикнул он через двор, обращаясь к Рэндаллу.

Оруженосец ответил не сразу. Несколько мгновений он оглядывал двор, затем произнес:

— А как ты думаешь, что здесь произошло? Погибли люди. Тебе следует помочь тем, кто остался в живых.

Он говорил гневным тоном, и властные нотки в его голосе удивили стражника.

Если бы Рэндалл в этот момент соображал нормально, собственные слова удивили бы его самого, но, увидев столько смерти и крови, он уже не заботился о пристойных манерах.

— Да… разумеется, сэр, — ответил стражник, не сообразив, что перед ним всего лишь оруженосец.

— Приведите сюда еще людей… и врачевателя. Быстрее! — распорядился он.

Несколько стражников отдали честь и побежали на улицу, другие помогли Элиоту и Робину принять более удобное положение. Ториана сначала не трогали; стражники явно не желали прикасаться к Пурпурному священнику, живому или мертвому, поэтому Рэндалл медленно приблизился к телу своего хозяина.

Брат Ториан из Арнона лежал в луже крови, натекшей из раны на шее. Длинная стрела пробила яремную вену и вышла ниже, между плечом и шеей. Рэндалл решил, что его господин умер сразу, потому что наконечник стрелы был широким — специально для того, чтобы входное и выходное отверстия были большими. Меч рыцаря так и остался в ножнах. Священник умер плохой смертью и даже не видел лица своего убийцы. Рэндалл подумал, что такой человек, как Ториан, заслуживал лучшего.

Два стражника помогли оруженосцу перетащить тело и аккуратно положить его рядом с другими погибшими. Затем Рэндалл переключил внимание на Уту. Раны Черного священника не были смертельными при условии, что о них как следует позаботятся. Он еще не приходил в сознание, после того как лишился чувств от боли, и рана у него на плече была широкой, с рваными краями.

— Эй, ты, — крикнул какой-то человек, появившийся в воротах, — немедленно объясни, что это за мясорубка.

Это был толстый человек, с виду ро, одетый в тяжелый войлочный плащ, — судя по гербу на груди, какой-то городской чиновник, — в руке он держал тонкую шпагу. У Козза не было традиционного герба, в отличие от крупных городов Тор Фунвейра, но власти торгового города взяли себе в качестве символа тугой кошелек.

Рэндалл раздраженно ответил:

— А какое объяснение вы хотели бы получить? Короткое объяснение, длинное объяснение? А может быть, вы скажете мне, почему ваши стражники все это время находились так близко и даже не осмелились сунуть сюда нос, чтобы помочь? — Голос Рэндалла постепенно становился все громче.

Толстяк, брызгая слюной, ответил:

— Я… э… мы… думали, что это не наше дело… вмешиваться, — произнес он уже гораздо менее уверенно. — В любом случае мы пришли уже к самому концу и ничем не могли бы помочь.

Рэндалл поднял голову и со злостью взглянул на человека:

— И вы даже не подумали задержать людей, которые это сделали? Людей, которые убили служителя Пурпурной церкви, чтоб вам провалиться! — Последние слова он буквально выкрикнул и тут же упрекнул себя за несдержанность.

Гнев его возымел нужный эффект, и чиновник рявкнул на своих подчиненных, чтобы те закрыли городские ворота и постарались помешать Рам Джасу и Брому покинуть Козз. Рэндалл подумал, что приказ этот был отдан слишком поздно.

Когда Ута пришел в сознание, давно рассвело. Рэндалл, после того как их разместили в гильдейском доме Козза, несколько раз пытался задремать, но постоянно просыпался. Несмотря на то что ему не досталось кровати, он ухитрился кое-как устроиться на двух деревянных стульях. Городской чиновник, который назвался маршалом Линчем, вел себя неуважительно, бестолково и, по мнению Рэндалла, являлся полным идиотом.

В городе не было ни Белой часовни, ни местного целителя. Горожанам, нуждавшимся в серьезном лечении, приходилось совершать неизбежное верховое путешествие в герцогство Вой, расположенное в нескольких днях пути к северу. Со всеми прочими ранами кое-как справлялись городские служащие, если только раненым не удавалось нанять собственного врача. В попытке найти врача, любого врача, который мог бы ухаживать за Утой, Рэндалл обрушил на ошеломленного Линча град непристойных оскорблений. Тому все-таки удалось разыскать одного человека, работника торговца лошадьми из Лейта, более привычного иметь дело с ранами, полученными при несчастных случаях на дороге или ударом подковой в лицо, нежели с ранами от клинков, но его искусства оказалось достаточно, чтобы не дать Черному священнику отправиться на тот свет.

Им предоставили небольшую комнату в доме торговой гильдии, где можно было остаться до выздоровления; обычно в этом помещении проводили частные деловые встречи, и Рэндалл приказал, чтобы сюда принесли кровать. Позже, поразмыслив, оруженосец пожалел о том, что не потребовал две кровати, потому что после ночи, проведенной на двух стульях, у него затекла шея. Элиот и Робин вернулись в гостиницу, и целитель заверил Рэндалла в том, что оба со временем полностью поправятся, хотя Элиот останется без левой руки.

Тела Пурпурного священника и стражников были размещены с подобающим почетом в единственной городской церкви — небольшой часовне Золотого воплощения Одного Бога. Тело Ториана должно было находиться там до того дня, когда они будут готовы забрать его и покинуть Козз.

— Похоже, я еще жив… видно, Один Бог пока не даровал мне места в его чертогах за пределами этого мира, — слабым голосом произнес Ута, и Рэндалл проснулся.

— Вы пришли в себя! — радостно воскликнул оруженосец.

— Где мои доспехи и оружие?

Рэндалл указал на кучу черных стальных пластин, сваленных в углу комнаты.

— Не знаю, можно ли их будет починить, нам пришлось их разрезать, чтобы снять с вас.

Ута выглядел бледнее обычного, если это вообще было возможно, и лежал на кровати в простой синей хлопчатобумажной рубахе. Когда врачеватель промывал и перевязывал его раны, Рэндалл не покидал комнату и несколько раз повторил ему, чтобы он не распространялся относительно репутации Уты и его специфической внешности.

— А где Ториан? — спросил Ута, и на лице его отразилось искреннее горе.

— Стражники поместили его тело в часовню до тех пор, пока мы не будем готовы уезжать. Эти люди не привыкли иметь дело со служителями церкви; между нами говоря, они не слишком обременены мозгами.

Ута рассмеялся и поморщился при этом.

— Я велел тебе смотреть в оба и соображать быстро, и похоже, что ты моим советом воспользовался. — Он прищурился. — Ну, за исключением того момента, когда ты хотел ввязаться в драку с кирином.

— Я не знал, что мне еще делать. Так получилось. — Рэндалл говорил неразборчиво, пытаясь придумать какое-нибудь оправдание своей смехотворной попытке напасть на Рам Джаса.

— Рэндалл, — перебил его Ута, — ты все сделал как надо. Я жив, а к Ториану относятся с уважением после смерти… — Он смолк на мгновение. — Хотя смерть Пурпурного священника — это серьезное событие, и попомни мои слова, мне придется ответить за то, что здесь произошло.

— Но вы ничего плохого не сделали! — выпалил Рэндалл.

— Разве? — приподняв брови, задал Ута риторический вопрос. — Из-за меня его убили. С какой стороны ни посмотри на это, я повел себя глупо, пожелал устроить представление, тем самым дал убийце возможность выстрелить… и он не промахнулся.

Рэндалл не думал о происшедшем в таком ключе, и внезапно его охватил гнев при мысли о том, что Уту будут обвинять в трагическом исходе боя. У него имелось немало причин не любить Черного священника — взять хоть его постоянные насмешки, — но он знал, что Ута и Ториан были близкими друзьями, почти братьями, и винить одного из них в смерти другого казалось ему несправедливым.

— Не волнуйся, юный Рэндалл, мне еще не скоро предъявят обвинения. Мне нужно поправиться и разработать план возвращения в Тирис, — сказал он, глаза его закрылись, и слабость вновь одолела его.

— Брат Ута… — начал Рэндалл вопросительным тоном.

— Да, Рэндалл, — устало произнес Ута, не открывая глаз.

— Что означает это слово? Которое Рам Джас сказал вам, доккаль… забыл, как дальше.

Ута открыл глаза и повернулся к оруженосцу. Рэндаллу показалось, что сейчас священник разразится градом своих обычных ругательств, но тот помолчал, раздумывая над ответом.

— Доккальфары… это очень старое слово из древнего языка. Такое слово ты не услышишь на улицах городов, где живут люди.

— Мне показалось, что это слово встревожило вас, — заметил Рэндалл, — однако мне также показалось, что именно из-за этого слова Рам Джас не убил вас.

Ута едва заметно улыбнулся и покачал головой, словно сдаваясь:

— Ты слишком умен для оруженосца, Рэндалл из Дарквальда, но ты должен пользоваться своим умом с осторожностью. — Ута по-прежнему улыбался, но взгляд его странных глаз был серьезным. — Иногда знание бывает опасным… настолько опасным, что из-за него могут даже убить.

— Он сказал, что вы их друг. — Рэндалл был уверен в том, что Уте не хотелось говорить, но природная любознательность взяла верх. — Кто они?

Черный священник повертел головой и приподнялся на подушках, чтобы смотреть прямо в лицо Рэндаллу.

— Разве Ториан не говорил тебе, по какой причине меня отправили сопровождать его? Тебе не показалось странным, что служитель смерти помогает выследить Черного Стража? Обычно мы не занимаемся такими делами.

Рэндалл действительно не задумывался об этом. Ута был первым встреченным им Черным священником, и большую часть времени юноша старался избегать неприятного спутника.

— Я не…

— Нет, я понимаю, простому оруженосцу мало что известно об обычаях церковных орденов, — негромко произнес Ута. — Меня сочли виновным и освободили от прежних обязанностей. Ториан был моим старым другом и нуждался в помощи, поэтому я попросил позволения сопровождать его в то время, пока Черный кардинал Тириса решает, что со мной делать. — В его взгляде появилось пристыженное выражение, и Рэндалл снова подумал, что священнику не хочется продолжать этот разговор.

— Я не хочу быть навязчивым. Не будем говорить об этом сейчас, если вы не желаете, — сказал оруженосец.

Ута улыбнулся, на этот раз искренне:

— Я не твой господин, Рэндалл, и подозреваю, что, когда я выздоровею, меня отправят выполнять погребальные обряды над свиньями в Ро Лейте, так что не волнуйся.

Рэндалл улыбнулся в ответ священнику и налил стакан воды из кувшина, стоявшего рядом на столе, поднес стакан к губам Уты и помог ему напиться.

— Целитель добавил в воду какой-то успокоительный настой из смеси корней. Он сказал, это поможет вам отдохнуть.

— Не помню, чтобы я сделал что-то, заслуживающее доброго отношения с твоей стороны, парень. Наоборот, я совершенно уверен, у тебя имеются все основания ненавидеть меня.

Рэндалл ничего не ответил на это, просто откинулся на спинку стула и ждал продолжения. Священник моргнул несколько раз, пытаясь сосредоточиться, и сел прямее.

— Я крестоносец, я охотился на восставших из мертвых. Это было мое призвание, моя… обязанность. С самого раннего возраста меня учили искать их и… убивать их. — Последние два слова он произнес с выражением глубокого сожаления, и впервые Рэндалл увидел перед собой не ядовитого, насмешливого церковника, а обычного человека. — У меня остались шрамы после этих походов, ожоги от убийств, — произнес он, показывая Рэндаллу обширную отметину от ожога на ноге.

— Но откуда у вас ожоги?

— Доккальфары взрываются и превращаются в огненный шар, когда их убиваешь. Из-за этого восставшие из мертвых кажутся существами иного мира, а Один Бог не любит тех, кто отличается от других.

Рэндалл внимательно слушал, и ему снова пришло в голову, что мир устроен гораздо сложнее, чем ему когда-либо представлялось.

— Видишь ли, я отказался подчиняться приказам и продолжать убивать их… — Он помолчал, словно погрузившись в воспоминания. — Я предал Одного Бога, предал свою церковь… — Он прикрыл глаза. — Но я знаю, что поступил правильно. — Последние слова были произнесены с упрямым выражением.

— Но почему? — удивился Рэндалл. — Восставшие — это монстры, которые охотятся на живых людей и пожирают их, разве не так?

Ута, не открывая глаз, потер онемевшее раненое плечо.

— Список людей, которые когда-либо спасали мне жизнь, очень короток. Ты можешь утверждать, что спас меня: промыл рану, привел лекаря, устроил так, чтобы за мной ухаживали как полагается. Но до сегодняшнего дня было только одно такое существо — мой спаситель — восставший из мертвых по имени Тир Веера.

Рэндалл не мог прийти в себя от изумления. Больше всего его поразило то, что у чудовищных существ были имена, и то, что одному из них пришло в голову помочь служителю Одного Бога.

— Я не понимаю.

— Пурпурные священники, подобно тебе, издавна считали, что восставшие из мертвых — это неумирающие чудовища, заслуживающие только казни. Это не ложь и не обман, потому что священники искренне в это верят. Таков закон Одного, служители соблюдают его, никто не осмеливается оспаривать его.

Эти существа называют себя доккальфарами… мне это известно только потому, что я некоторое время провел в их деревне в лесу Фелл, — сказал он таким тоном, словно открывал позорную тайну. — Я умирал. Меня ранили в шею… возможно, ты заметил этот шрам. — Он ткнул пальцем в зловещий шрам, который Рэндалл заметил еще во время первой встречи с Черным священником. — Каресианский Пес напал на меня сзади, едва не разрубил пополам своим ятаганом и бросил умирать на окраине Фелла, но Веера утащил меня в лес.

Рэндалл подумал над услышанным. О восставших из мертвых ходили рассказы и легенды, мало кто встречал их, но все их боялись, словно они были остатками некоего древнего зла. Даже в детстве Рэндалл не очень-то верил в истории о страшных существах, населявших Дарквальд. Но теперь оказалось, что они реальны, более того — они вовсе не бездушные монстры.

— Я не знаю, о чем спрашивать, — обратился он к Уте. — Похоже, многие люди думают о них неправильно. Но почему же вами были недовольны? Следовало обязательно рассказать обо всем Пурпурным, чтобы те перестали на них охотиться.

Ута открыл глаза и рассмеялся:

— Это было бы несколько наивно, тебе не кажется? Попытайся убедить Пурпурного священника в том, что слово Одного — неправда, и ты сам с ума сойдешь, но никого не переубедишь. Я пытался рассказать… пытался, поверь мне. Я даже нашел одного Черного священника, который думал так же, как и я, но его быстро выпроводили из Арнона и отправили на какое-то бессмысленное задание, чтобы не болтал лишнего. — Он опустил голову. — А теперь они сделают то же самое со мной. Смерть Ториана лишь даст им дополнительное основание для того, чтобы изгнать меня в какую-нибудь мерзопакостную деревню на краю света.

— А Рам Джас, что ему о них известно?

Ута пожал плечами:

— Я не знаю. Могу предположить, но точно не знаю. Скорее всего, он родом из Киринских лесов, что далеко на юге, а мне говорили, что кирины живут там бок о бок с восставшими из мертвых и даже водят с ними дружбу. По этой причине Пурпурные священники время от времени пересекают Кирин-Ридж и сметают их деревни с лица земли… Рэндалл, я ценю все, что ты сделал для меня, но сейчас мне надо отдохнуть. Уже скоро я вернусь в Черный собор в Тирисе, получу облачение священника и приказание отдать мой топор более достойному воину. — Он лег поудобнее.

— А со мной что теперь будет? — спросил Рэндалл и тут же понял, как это эгоистично прозвучало.

— Посмотрим, юный оруженосец… посмотрим, — пробормотал Ута и погрузился в сон.

Глава десятаяРам Джас Рами в лесах Тор Фунвейра

 Рам Джас Рами устал. Несколько часов назад он, перекинув бесчувственное тело Брома через седло краденой лошади, выехал из Козза. Его собственная лошадь была неуживчивой старой дрянью, и выбрал он ее главным образом потому, что она принадлежала какому-то чиновнику, а кирин любил красть у официальных лиц. Стражники, которые принялись искать их после боя, плохо выполнили свою работу, и Рам Джасу легко удалось выбраться из города вместе с Бромом. Козз не настолько тщательно охранялся, как Тирис или Вейр, и существовали десятки способов незаметно выскользнуть отсюда, если человеку было очень нужно.

Сейчас Бром ехал следом за ним по неровной местности; они направлялись на северо-запад от торгового анклава. Молодой лорд молчал, и Рам Джас решил дать ему возможность спокойно поразмыслить о гибели отца. Кроме того, в лесу от Брома было мало толку. У него имелось много достоинств: умен, крепок духом и телом и безжалостен, но выживание в дикой местности не числилось среди его дарований. Однако любому терпению приходит конец, и Рам Джас с легким раздражением заметил:

— Я не возражаю против роли проводника, но, если ты так и собираешься ехать позади, мог бы, по крайней мере, поговорить со мной время от времени.

Перед ними лежала глубокая лощина, поросшая лесом и окруженная холмами; она вела прочь от Козза. Через два дня они должны были достичь Стен Ро, горного хребта, который тянулся на север и являлся частью Киринской тропы. Рам Джас прекрасно знал дорогу, и, по его оценкам, им предстояло добраться до Ро Тириса меньше чем через неделю.

— Мне не хочется. — Бром получил довольно сильный удар в челюсть и выговаривал слова с трудом. Конечно, повреждение не было серьезным, но Черный священник оказался сильным противником и выбил молодому человеку несколько зубов.

— Если ты будешь все время это повторять, нам предстоит долгое и тоскливое путешествие. — Кирин разозлился и не дал себе труда скрыть раздражение.

— Просто поезжай вперед, Рам Джас… езжай вперед. — Голос у Брома был усталый, и спутник его едва разбирал, что он говорит.

Рам Джас перестал настаивать и посмотрел вперед, на темнеющее небо, на фоне которого вырисовывались очертания Стен Ро. Он не считал, что их преследуют; впереди их также вряд ли ждали неожиданности, возможно, лишь за исключением парочки гигантских Горланских пауков или случайного бандита.

Прокручивая в памяти недавнюю схватку, Рам Джас упрекал себя за то, что сохранил Черному священнику жизнь. Он совершенно не испытывал угрызений совести по поводу того, что прикончил Пурпурного рыцаря, но он нарушил собственные правила и оставил свидетеля. Убийство Пурпурного священника в Тор Фунвейре было делом серьезным, и кирин про себя сокрушался о том, что через несколько дней его портрет с подписью «разыскиваемый преступник» будет украшать все столбы в королевстве.

Они скакали по направлению к лощине через редкую рощу, и убийца закатал правый рукав и взглянул на шрамы от порезов на локте; их было примерно двадцать, и каждый означал убитого Пурпурного священника. Он наносил себе эти порезы для того, чтобы никогда не забывать, кого он убил и за что. Зажав поводья в зубах, Рам Джас вытащил небольшой охотничий нож и медленно провел лезвием по свободному участку кожи ближе к запястью. Место на руке заканчивалось, и он подумал: интересно, сколько еще этих ублюдков ему предстоит убить? Он поразмыслил и решил, что, возможно, будет теперь ставить отметины на ноге, а может быть, даже и на груди, хотя последняя идея казалась менее привлекательной.

Потерев свежую царапину для того, чтобы избавиться от слабой боли, он опустил рукав. Рана должна была затянуться через несколько минут, и едва заметный шрам будет единственным доказательством смерти брата Ториана из Арнона — кстати, Рам Джас считал, что имя звучит глупо. Люди ро были помешаны на своих именах, добавляли к ним титулы, места рождения, названия профессий и прочую совершенно никчемную информацию. Даже Бром был подвержен тщеславию, когда дело касалось его имени. Лорд Бромви из Канарна, наследник герцогства Канарн — по мнению кирина, это была ничего не значащая вереница слов. Единственное слово, которое он сам добавлял к своему имени, было «Рами», означавшее «лучник» на древнем языке Каресии.

— Почему ты не убил того Черного священника? — спросил Бром, словно отвечая на беспокойные мысли Рам Джаса.

— Решили все-таки рот открыть, выше высочество?

— Он способен доставить нам массу неприятностей, не говоря уже о том, что мы так и не получили глиняный пропуск в Канарн.

Кузнец-мошенник все еще продолжал торговаться, когда Рам Джас отправился на поиски съестного, а когда вернулся, обнаружил Брома в обществе двух рыцарей. Теперь у беглецов не было необходимых документов, и кирин знал, что без них будет трудно выбраться из Тириса по морю.

— Я не убил его потому, что мы… у нас есть общие друзья, — ответил Рам Джас и тут же сообразил, насколько глупо это звучит.

Бром рассмеялся впервые с того момента, как они покинули Козз.

— Прошу прощения, я не знал, что ты свой человек на ежегодных вечеринках Черных церковников.

— Да не в этом дело, — пробормотал Рам Джас, снова не скрывая раздражения. — Я о нем слышал, вот и все.

— Ну и я тоже слышал, но убил бы без малейших колебаний.

— В таком случае мне кажется, что тебе следует тренироваться немного побольше, чтобы при вашей следующей встрече он снова не расквасил тебе губу. — Рам Джас произнес это с большим сарказмом, нежели намеревался.

Бром придержал коня и остановился в нескольких футах позади своего друга.

— Как я уже сказал, я не настроен разговаривать, но ты держи оскорбления при себе.

При встрече с Утой Призраком Бром получил не только телесные раны. Рам Джас, не останавливаясь, продолжал углубляться в лес и бросил через плечо:

— Я просто хотел сказать одно… Если ты считаешь себя вправе решать, кому остаться в живых, а кому умереть, тебе следовало бы научиться получше обращаться с этим блестящим мечом. Я одолел священника, поэтому имел полное право оставить его в живых.

Рам Джас услышал ворчание Брома — оно одновременно выражало гнев и означало согласие. Но затем раздался звук, определенно означавший ярость; Бром вонзил шпоры в бока лошади, и кирин едва успел обернуться, как Бром спрыгнул со своего коня и столкнул друга на землю.

Они полетели на заросшую травой тропу, и Бром оказался сверху.

— Я еще могу разбить морду такому недоумку, как ты, кирин! — заорал молодой лорд, стукнув Рам Джаса кулаком прямо в лицо.

Удар был неожиданным и мощным, и Рам Джасу пришлось перекатиться в сторону, чтобы избежать дальнейших тумаков. Он резко пнул Брома в поясницу, затем грубо отпихнул его в сторону.

— Больше ничего не можете, ваша светлость? — в бешенстве крикнул Рам Джас, вскочив на ноги; он снова поддал противника ногой, на сей раз в солнечное сплетение, и тот скрючился, хватая ртом воздух.

Отдышавшись, Бром бросился вперед, ухватил кирина за ноги и снова повалил его на землю.

— Для того чтобы стрелять из лука с крыши, большой смелости не нужно!

Бром яростно бил Рам Джаса руками и ногами. Большинство ударов попадало в цель, но не причиняло особого вреда. Кирин закрыл руками лицо, но тут же получил сильный удар коленом в бок, который заставил его поморщиться от боли. Тогда он вцепился в глотку противнику, и Бром прекратил драться и попытался высвободиться из захвата. За этим последовал сильный удар ладонью, и Бром отлетел назад; оба, тяжело дыша, поднялись на ноги.

Некоторое время они смотрели друг на друга. У обоих из многочисленных мелких ран текла кровь.

— Ты закончил? — спросил Рам Джас у молодого лорда Канарна. — Потому что проку от нашей потасовки никакой.

Бром, нахмурившись, дотронулся до челюсти. Рам Джас нарочно ударил его в то же самое место, что и Ута, и теперь поврежденная челюсть болела еще сильнее. В уголках рта герцога выступила кровь, кровь текла по бороде. Он еще некоторое время стоял с недовольным лицом, затем расправил плечи и сплюнул комок кровавой слизи.

— У тебя выпить что-нибудь есть? — спросил он.

Кирин обернулся к лошадям, которые, не обращая внимания на драку, щипали траву у подножия дерева.

— В седельной сумке есть бутылка дарквальдского красного, — ответил Рам Джас, и на губах его появилась обычная ухмылка. — Но это я ее украл, так что большая часть моя.

— Да плевать мне, просто мне нужно что-нибудь выпить, чтоб забыться. — Бром тяжело опустился на обочину.

Рам Джас покачал головой и пошел за лошадьми. Он отвел их прочь с тропы в глубину рощи, чтобы их не заметили другие путешественники. Затем обернулся к Брому, который так и сидел на земле, сплевывая кровь.

— Идем прочь отсюда, Бром. Когда собираешься напиться, нужно делать это в каком-нибудь укромном месте.

Рам Джас привязал лошадей к толстому дереву, и Бром поднялся на ноги. Он потирал бок в том месте, куда его пнул Рам Джас, и челюсть у него болела просто зверски. Рам Джас знал, что царапины и синяки, оставленные кулаками Брома, скоро исчезнут и он сможет с полным правом дразнить друга за его физическую слабость.

Они вскоре устроились под деревом, и Рам Джас почувствовал, что друг его предпочел бы не разговаривать, а просто выпить.

— Одной бутылки мало для того, чтобы забыть о серьезных неприятностях, Рам Джас, — заявил Бром.

— Верно, но добрый старый господин, у которого я спер вино, был подвержен и другим слабостям. — Кирин вытащил из седельной сумки небольшой кожаный мешочек. — Знаешь, что это такое?

Бром посмотрел на мешочек и покачал головой:

— Очень маленькая бутылочка виски из Волька?

Рам Джас открыл мешок, извлек бронзовую трубку и круглый сосуд.

— Это, мой дорогой мальчик, радужный дым. Похоже, наркотики в твоей стране — дело обычное, хотя священники и не желают этого признавать.

Бром рассмеялся, устроился поудобнее, привалившись спиной к стволу дерева.

— Итак, если нас поймают, мы будем лепетать, как идиоты? Мне это нравится.

— Не волнуйся, никто нас не поймает, — ответил Рам Джас, отвинчивая крышку контейнера. — В Коззе нет священников, а тупые стражники никогда не сумеют выследить нас здесь. Черному придется сначала вернуться в Тирис, а уж потом они смогут начать настоящие поиски.

Эти слова Брома явно не успокоили.

— Именно туда мы и направляемся. Прямо в пасть тролля, так, что ли?

Рам Джас очень любил своего друга, но молодой лорд иногда говорил ужасные глупости.

— Мы попадем туда несколькими днями раньше него, и, насколько я понимаю, ты не объяснил рыцарям, что собираешься делать. Они решат, что мы скроемся в глуши и, так сказать, заляжем на дно. Идея ехать в Тирис настолько невероятна, что подобное им и в голову не придет.

— Итак, именно благодаря собственной глупости мы останемся в живых? — Бром приподнял бровь.

— Именно… Я бы и сам не выразился лучше.

Рам Джас понял, что Бром, должно быть, находится в полном смятении, получив известие о смерти отца; однако, если шутки, наркотики или алкоголь могут принести другу хотя бы небольшое облегчение, пусть будет так.

Рам Джас осторожно засыпал в трубку щепотку яркого порошка и уселся рядом с Бромом.

— Знаешь, ведь мы умрем, — ни с того ни с сего сказал кирин.

Бром покосился на него:

— Что?

— Ну смотри, нас осталось только двое… твой отец мертв, значит, город разрушили и разграбили, и к тому моменту, когда мы туда попадем, спасать уже будет некого.

Бром наклонил голову.

— Это означает еще и кое-что другое, — негромко, торжественно произнес он. — Это означает, что теперь я стал герцогом Канарна.

Рам Джас протянул другу бронзовую трубку.

— Герцоги первые, милорд, — с ухмылкой произнес он.

Бром взял трубку и при помощи огнива, которое тоже нашлось в мешочке, разжег в сосуде огонь. Сделал глубокий вдох, и Рам Джас почувствовал знакомый запах высококачественного каресианского радужного дыма. Бром на мгновение задержал дыхание и едва не закашлялся. Затем медленно выдохнул облачко дыма со сладким ароматом, запрокинул голову и привалился к стволу дерева.

— Как ты думаешь, Бронвин?.. — начал Рам Джас, но Бром перебил его:

— Не надо, — сказал он. — Сейчас я еще могу представить себе, что она жива и прячется где-то в секретных туннелях. Может быть, ей даже удалось выбраться из города.

Рам Джас взял трубку.

— Тогда как я с присущим мне оптимизмом склонен рисовать себе гораздо менее радужные картины? — Он постучал трубкой о каблук, чтобы вытряхнуть сгоревшие остатки порошка.

— Именно так… просто дай мне ненадолго предаться радостным мыслям.

Рам Джас глубоко затянулся из трубки и погрузился в приятное беспамятство.

Курение каресианского радужного дыма считалось в Тор Фунвейре незаконным удовольствием, и наркотик можно было раздобыть только у бандитов и прочих темных личностей. Рам Джасу он нравился как средство забыться, и он находил отношение ро к порошку странным; возможно, это был очередной пример того, что священникам не нравится нечто только потому, что оно им чуждо и непонятно.

Радужный дым не сильно действовал на психику. Он давал ощущение покоя, уюта, мысли текли медленнее, обычно через несколько минут у человека поднималось настроение. Более сильный порошок давал приятный кайф, и, накурившись, человек мог долго сидеть, не думая ни о чем и бормоча нечто неразборчивое.

Рам Джас и Бром опустошили мешочек через час и, передавая друг другу бутылку с вином, успешно достигли некоторого душевного спокойствия.

Они как следует привязали коней, отошли подальше в лес и улеглись на поросшем травой холмике на довольно большом расстоянии от дороги. Целую ночь друзья скакали прочь из Козза, и теперь, глядя вверх, на затянутое облаками небо, Рам Джас решил, что, наверное, уже наступил полдень. Они говорили мало, просто отдавались ощущениям, приносимым наркотиком.

Рам Джас все же беспокоился за Брома. Когда тот приехал в Ро Вейр, несколько недель назад, он собирался вернуться домой в качестве освободителя. Теперь, узнав о казни герцога Эктора, молодой лорд оказался вынужден пересмотреть свой план. Рам Джас считал, что попасть в Ро Канарн будет не слишком сложно — они сумеют найти корабль, отходящий из Тириса, а до тех пор попробуют скрываться. Однако кирина тревожила мысль о том, что в Канарне им придется заручиться чьей-то помощью. Рам Джас был настоящим профессиональным убийцей, а Бром с мечом в руке являлся опасным противником, но их двоих никак нельзя было назвать армией.

— Что ты хотел этим сказать? — нарушил молчание Бром.

— Что я хотел сказать когда? — пробормотал Рам Джас, потирая глаза, чтобы сосредоточиться; его словно окутывал наркотический туман.

— Тот Черный священник… Ута Призрак. Ты сказал, что знаешь его.

— Вообще-то я сказал, что у нас есть кое-какие общие друзья, — поправил его Рам Джас.

Бром повернулся к нему и оперся на руку.

— Какие друзья?

— Это довольно долгая история… и я сейчас не в том состоянии, чтобы увлекательно рассказывать, — ответил Рам Джас с идиотской улыбкой.

Бром снова лег на спину и выдохнул дым.

— Хасим всегда говорил, что после радужного дыма ты приходишь в дурное настроение.

— Я бы на твоем месте не стал слушать мнения Хасима насчет… да насчет чего угодно. — Продолжая улыбаться, Рам Джас сел и тут же почувствовал головокружение. — Я не убил Уту потому, что отдельные люди, которых я уважаю, хорошо к нему относятся. — Кирин знал, что восставшие из мертвых живут в Глухом лесу в Канарне, но он сомневался в том, что Бром когда-либо сталкивался с ними. — Помнишь, как я рассказывал тебе про одно дерево? — спросил он.

— Про дерево с черной древесиной.

— Ну так вот, оно было… в каком-то смысле священным для моего народа… и для некоторых других существ, которые жили в Ослане.

— Других существ? Выражайся яснее, приятель, — раздраженно произнес Бром.

Рам Джас долгое время считал, что эти деревья вымерли в Тор Фунвейре, что Пурпурные священники вырубили или сожгли все, что сумели найти. Деревья еще можно было найти в некоторых областях страны раненов, но основная масса их росла в Киринских лесах.

— Обитатели лесов поклоняются этим деревьям. Они называют их Темными Отпрысками Мертвого Бога. Думаю, они их побаиваются, считают, что это не просто деревья, а нечто большее. Но мне лично казалось, что это просто очень старые, странного вида деревья.

Бром в недоумении смотрел на серое небо.

— А какое отношение все это имеет к Уте?

— Я же говорил, что слишком накурился для того, чтобы рассказывать связные истории, — отвечал кирин, жалея о том, что у них больше не осталось вина и наркотика. — Почти всю молодость я прожил бок о бок с восставшими из мертвых. Я даже выражения такого не слышал, пока не попал в Тор Фунвейр; мы всегда называли их доккальфарами.

Судя по выражению лица Брома, он, подобно большинству жителей королевства ро, верил в церковные истории насчет того, что восставшие из мертвых — чудовища.

— А я думал… — начал он.

— Да-да, ты думал, что это какие-то неумирающие монстры. Все в твоей тупоумной стране так считают. Возможно, за исключением лишь Уты Призрака.

Бром совсем перестал понимать друга.

— Он же крестоносец, Рам Джас, а это означает, что его миссия — выслеживать и убивать живых мертвецов.

— Я знаю только одно: они к нему хорошо относятся. Сколько угодно сомневайся в их хорошем вкусе, но они считают его человеком чести, и я не мог убить одного из немногих друзей народа доккальфар.

Рам Джас не знал, почему именно они считают Черного священника другом, но во время своего последнего путешествия в лес Фелл он слышал, как имя Уты Призрака произносили с любовью. Доккальфары боялись всего и всех, нелегко было завоевать их доверие и дружбу — отношение обычных людей научило их осторожности; но Ута совершил нечто такое, что заставило их забыть о десятках убитых им соотечественников. Рам Джасу не было нужды приобретать их дружбу, потому что первые двадцать лет жизни он провел рядом с ними и их необыкновенное дерево наделило его самого сверхъестественными способностями.

Его жена любила гулять в лесах Ослана, слушать пение странных неумирающих существ; Рам Джасу тоже не хватало этого пения, когда ему приходилось надолго покидать родные места. И даже теперь он старался не упускать ни одной возможности вернуться в глухие леса и провести время с доккальфарами.

— И что теперь? — спросил Бром. — Ты оставил его в живых, чтобы он продолжал охотиться на нас?

Рам Джас снова лег на траву.

— У меня есть какое-то предчувствие насчет этого священника, — загадочно произнес он. — Думаю, он больше не будет выслеживать нас.

— И все равно тебе следовало его убить… но я не хочу больше драться с тобой из-за этого. — Бром рассмеялся, и друг его понял, что радужный дым все-таки помог лорду расслабиться.

— Возможно. Но я этого не сделал, — сказал кирин.

Какая-то мысль пришла в голову Брому, и он снова озадаченно уставился на друга:

— Как же так получилось, что я совсем не знаю тебя?

— Ты знаешь меня много лет, идиот, — возразил Рам Джас.

— Но ничего из того, что ты сказал, я не знал. Сомневаюсь, что Хасим или Магнус знают это о тебе. А вообще кто-нибудь знает о тебе все, Рам Джас?

Бром задавал вопросы, которые не нравились кирину, но он не хотел его обидеть, поэтому Рам Джас решил ответить:

— Была одна женщина, но ее убили Пурпурные священники…

— О, прости, — негромко произнес Бром, закинув руки за голову.

Его немногие друзья знали, что существует граница, дальше которой расспрашивать Рам Джаса не следует. Он редко говорил о своей жене и привык к тому, что при одном лишь упоминании о ней его собеседники замолкали.

Рам Джас покачал головой, и в мозгу у него начала формироваться идея — одна из тех идей, которые приходили к нему только тогда, когда он был совершенно одурманен наркотиком.

— Бром… — вопросительно начал он.

— Да, Рам Джас.

— Мне кажется, я придумал, где нам получить помощь. — Кирин понимал, что идея не очень хорошая, но мысль о вступлении в крепость Канарн вдвоем была еще хуже.

— У тебя где-то здесь поблизости имеется дружественная армия ассасинов? — тупо ухмыляясь, спросил Бром.

— Нет, но я знаю одного… э-э… человека… хотя его нельзя в полном смысле слова назвать человеком, — ответил Кирин. — Его зовут Нанон, он живет в Глухом лесу Канарна.

— Странное имя. — На лице Брома внезапно появилось подозрительное выражение, он сел и посмотрел на Рам Джаса сверху вниз. — Кто он такой?

Кирин вздохнул:

— Он из народа доккальфаров… на их языке его зовут Тир, что примерно означает «воин».

Поскольку Бром находился под действием наркотика, он не слишком удивился и лишь посмотрел на друга с сомнением:

— И он живет в лесах у меня на родине?

— И не он один. Он рассказывал мне, что там существует большое поселение — может быть, несколько сотен жителей — в самых непроходимых чащобах.

— Уж наверняка мы бы знали, если бы деревня восставших из мертвых находилась так близко от Ро Канарна, — скептически произнес Бром, и Рам Джас понял, что молодой лорд не собирается ему верить.

— Они хорошо умеют скрываться. Ваш бог просто помешан на том, чтобы перебить их всех.

На лице Брома внезапно появилось оскорбленное выражение:

— По-твоему, я похож на священника?

— Нет, но ты все равно принадлежишь к народу ро. От тебя так и несет необоснованной гордыней.

Бром невольно расхохотался.

— Ну хорошо, так чем нам может помочь восставший из мертвых? — спросил он, прекратив смеяться.

— Допустим, если я сумею его уговорить, он может привести с собой нескольких друзей. — Рам Джас закрыл глаза, потому что солнце, выглянувшее из-за туч, светило очень ярко. День предстоял жаркий. — Это самый лучший план… если можно назвать это планом… больше ничего не приходит в голову.

— А зачем ему помогать мне возвращать мое герцогство?

— Этот народ не питает большой любви к церкви ро, поэтому их может привлечь возможность прикончить парочку-другую Красных рыцарей. — Рам Джас усмехнулся. — И будет очень хорошо, если ты пообещаешь, что, когда станешь герцогом, оставишь их лесную деревню в покое.

Бром покачал головой и потер глаза:

— Думаю, в ближайшее время мне не судьба стать герцогом. Канарн либо станет независимым государством, либо попадет под власть раненов.

— Значит, будешь верховным вождем.

— Мне кажется, я знаю, с кем нам следует поговорить, когда мы попадем в Канарн. Эта мысль засела у меня в голове с того дня, как мы покинули Вейр, и я совершенно уверен, что он еще жив, — произнес молодой лорд. — Рыцари обычно не убивают служителей других церквей, поэтому брата Ланри можно еще будет найти где-нибудь в городе.

— Коричневый священник? — переспросил Рам Джас, смутно припоминая этого человека; он встречал его, когда они в последний раз приезжали в Ро Канарн с Аль-Хасимом и Магнусом.

— Он был придворным капелланом моего отца и наверняка ненавидит Красных рыцарей не меньше тебя.

Бром по-прежнему улыбался, и Рам Джас решил, что благодаря действию радужного дыма он не впадет сейчас в гнев.

— Ну хорошо, если они его не убили, не сделали из него бабу или не посадили в клетку… — Рам Джас смотрел в небо. — Возможно, у него имеется… что, сведения о тайном проходе в крепость?

Бром бросил на друга мрачный взгляд и на несколько мгновений сбросил с себя наркотическую одурь.

— Рам Джас, в Ро Канарне жили пять тысяч мужчин, женщин и детей. Если ты не против, мне хотелось бы думать, что некоторые из них, в том числе и брат Ланри, все еще живы. — Он повысил голос, в глазах сверкнул гнев.

Рам Джас решил не развивать тему жителей Канарна. Они сражались с Красными рыцарями, и Рам Джас сомневался, что побежденных пощадили. Прежде это был оживленный город, с тавернами, лавками, и жители его отличались добротой и честностью — в отличие от остальных граждан Тор Фунвейра, которые думали только о деньгах и своем социальном положении, — и Рам Джас надеялся, что в ком-то из них еще сохранился боевой дух. Бром, как будущий правитель города, смотрел на дело с другой стороны — он считал, что население нуждается в спасении от захватчиков. Рам Джас подумал, что он уже во многом напоминает скорее раненского вождя, чем герцога ро.

— Ладно, прошу прощения за свое… идиотское бормотание, это все из-за… ты знаешь, наркотика и все такое. — Рам Джас поморщился, сознавая, как глупо звучит это извинение, но решил не останавливаться. — Когда доберемся до Канарна, поищем этого Коричневого священника. По крайней мере, он сможет сказать нам, скольких красных ублюдков нам предстоит прикончить и не разрубили ли еще на куски Магнуса.

Бром фыркнул, и Рам Джас обрадовался тому, что наркотический туман снова воцарился у него в голове.

— Если Магнус еще жив, мы освободим его из тюрьмы, а он стоит десятка Красных рыцарей.

— Если он еще жив… и если мы получим помощь… и если нас не убьют по дороге в Канарн. — Рам Джас был склонен к пессимизму во всех трех вопросах, но в эту минуту он уже не мог оставить Брома и вернуться в Ро Вейр. Он не мог не довести начатое дело до конца.

Бром довольно долго размышлял над последними словами кирина, глядя вниз с холма на редкий лес, тянувшийся на север.

— А ты не подумал о том, что, пока мы здесь валялись, наших лошадей наверняка давно сожрали Горланские пауки? — спросил он, видимо, пытаясь отвлечься от проблемы Канарна и сосредоточиться на чем-то более насущном.

— Вряд ли. Лошади ржут как сумасшедшие при виде этих маленьких мерзостных тварей… мы бы услышали, — не слишком убежденно ответил Рам Джас.

Бром приподнял брови, и они обменялись неуверенными взглядами, затем кирин сказал:

— Ну ладно, тогда пойдем лучше, посмотрим. Не хотелось бы топать до Ро Тириса пешком.

Он поднял с земли длинный лук и колчан.

Друзья с трудом встали на ноги и медленно зашагали вниз, к роще. Холм был невысоким, но даже на таком пологом склоне оба непрерывно спотыкались. Когда они спустились с холма, Рам Джас внимательно осмотрелся и только затем направился к тому месту, где они оставили лошадей.

Лошади были привязаны к стволу невысокого дерева, рядом с большим кустом ежевики, и, когда приятели приблизились к поляне, Бром опередил Рам Джаса и неловко вытащил из ножен меч.

— Вот дерьмо троллиное, — произнес молодой лорд; оба увидели дергавшееся в агонии тело лошади Брома, опутанное густой паутиной.

Второе животное было целым и невредимым; оно негромко пофыркивало и топало ногами; три крупных Горланских паука ползали по телу издыхавшей лошади. Каждый был размером с крупную собаку, а на раздутых черных животах виднелись ярко-красные пятна. Они были безволосыми и недостаточно крупными для того, чтобы напасть на человека; однако огромные клыки, которыми они терзали плоть лошади, могли нанести опасные раны. Для того чтобы излечиться от отравления их парализующим ядом, требовалось несколько дней пролежать в постели.

Самый крупный из трех монстров при виде Рам Джаса и Брома поднялся на задние лапы, две передние оторвал от земли и угрожающе выставил клыки. Существо издало громкое шипение и сделало вид, что собирается напасть, если люди подойдут слишком близко.

— Послушай, ты, восьминогий паршивец… вали отсюда, — с досадой произнес Рам Джас. — У нас и без тебя хватает проблем.

— Не думаю, что он говорит на нашем языке, — сказал Бром, не отрывая взгляда от паука.

Рам Джас подумал, что его друг побаивается пауков, и решил как-нибудь попозже припомнить ему это.

Рам Джас взмахнул руками, чтобы привлечь внимание всех трех пауков, хлопнул в ладоши, пытаясь их отпугнуть.

— Я не хочу убивать вас, пауки, — сказал он почти с сожалением, — но я перестреляю вас всех, если вы не уберетесь. — Он медленно вытащил из колчана стрелу и вложил ее в лук.

— Рам Джас, просто перестреляй пауков, и дело с концом, — бросил Бром.

Кирин не любил убивать животных, но Горланские пауки были кровожадными хищниками и ни за что бы не оставили без боя такое угощение, как взрослая лошадь.

Он медленно натянул тетиву и поджал губы, прежде чем выпустить стрелу прямо в пасть пауку. Тварь отлетела назад, поджала лапы и замерла. Два оставшихся быстро скрылись в кустах ежевики, и через несколько минут шуршание лап стихло.

Бром опустил меч и теперь, когда твари скрылись, явно почувствовал себя лучше.

— Я правда ненавижу этих уродцев.

— Они не так уж плохи. Волноваться надо при встрече с гигантскими тварями. Они водятся в Жутком лесу, и на каждого приходится тратить по три-четыре стрелы… но при этом пауки такие вкусные, — с улыбкой добавил Рам Джас.

Рам Джас обожал жареные паучьи лапы — хрустящие и на удивление мясистые. Брюхо обычно разрезали на тонкие полоски и жарили в масле, но у друзей не было необходимой посуды, и пришлось это мясо выбросить. Бром есть паука не захотел и налег на вяленую говядину, которая осталась в седельных сумках. Рам Джас посмеялся над другом — паука испугался! — зная, что волноваться не из-за чего — если не вернутся другие.

Рам Джасу в жизни не раз попадались эти существа, и ему приходилось видеть настоящих монстров. До него даже доходили слухи, будто некоторые из крупных пауков, обитавших далеко на юге, обладали примитивной способностью говорить. Было ли это правдой или нет, но кирины из Ослана давно уяснили себе: чем больше насекомые, тем они менее враждебны. Возможно, разум был привилегией самых огромных Горланских пауков.

Дальше они поехали на единственной оставшейся в живых лошади; Бром сидел на крупе. Поросшая деревьями лощина превратилась в густую чащу примерно через день пути. Рам Джаса не слишком беспокоила необходимость путешествовать по лесу Вой, потому что вряд ли они могли встретить здесь реальную опасность. С любым бандитом друзья смогли бы быстро справиться, даже обзавестись при этом второй лошадью, но у человеческих отбросов, которые охотились на Киринской тропе, обычно ничего ценного, кроме собственной жизни, не было. Встреча с такими разбойниками не представляла угрозы для Рам Джаса.

— Что ты вертишься, сиди спокойно, — угрюмо произнес Бром.

— Это моя лошадь, и я сижу на ней, как хочу. — И Рам Джас слегка двинул друга локтем в бок.

— Просто поезжай вперед и постарайся при этом молчать. — Бром снова впал в мрачное настроение и за те несколько часов, что они ехали от последнего привала, не произнес ни слова.

Ну а Рам Джасу хотелось болтать о чем угодно, лишь бы не думать о предстоящей встрече с доккальфарами. Ему не слишком обрадуются, когда он приведет в Глухой лес аристократа ро… Рам Джасу немного было известно об их образе мыслей, и он все же надеялся, что этот народ поможет им. Нанон, в частности, предпочитал драться и мстить, а не сидеть в лесу и ждать, когда его найдут священники. До сих пор его свирепость ограничивали шаманы — старейшие из населения деревни, — и советовали они всегда одно и то же: «Доккальфары просто должны терпеть все, пока не придет их время». У них имелись своеобразные взгляды на месть, и они были более терпеливыми, чем остальные народы, с представителями которых встречался Рам Джас. Он подумал, что, если Бром будет молчать, а он, Рам Джас, говорить, все закончится для них хорошо. Они могут даже получить возможность напасть на Канарн и убить небольшое число рыцарей, причинив тем самым некоторое неудобство церкви, прежде чем их самих изрубят на куски длинными мечами.

Дни тянулись медленно, а Бром и Рам Джас все еще ехали через предгорья Стен Ро, направляясь к поросшим лесом северным равнинам Тор Фунвейра. Киринская тропа была совершенно пустынна, и Рам Джас радовался, что они не встретили ни разбойников, ни крупных пауков. Путников, которые пользовались этой дорогой, вполне устраивало мнение о Киринской тропе как об опасной, враждебной местности. На самом деле, если у человека имелись необходимые сведения о тропе и если он был достаточно смелым и крепким, чтобы ими воспользоваться, то она была в основном безопасна. Рам Джас много путешествовал по Тор Фунвейру и не боялся остаться один в дикой местности. Он метко стрелял из лука, превосходно обращался с катаной и долго не размышлял, когда дело доходило до убийства.

Бром по-прежнему молчал и, хотя время от времени говорил что-то о своем отце или сестре, от самого Козза оставался все таким же замкнутым и угрюмым. Провизии у них осталось совсем мало, но молодой лорд из Канарна упрямо не желал дополнить свой рацион мясом Горланских пауков. Он даже отказался разделить с Рам Джасом вкусный суп из паучьего мяса и крапивы — густую похлебку, считавшуюся в Ослане деликатесом. Маленькие пауки, попадавшиеся им в лесу, как раз годились в пищу, но Бром испытывал к ним отвращение и начинал дергаться всякий раз, когда они с другом приближались к очередному гнезду.

— Рам Джас, что там? — И Бром указал налево, в сторону леса.

Приближались сумерки, и они как раз обсуждали, где остановиться на ночлег. Лес снова стал довольно редким, часто попадались каменистые овраги и высохшие речные русла.

Бром заметил какое-то свечение, источником которого, вероятно, являлся костер.

— Это что, чей-то лагерь?

— Скорее всего, только если мох не начал светиться, — легкомысленно ответил Рам Джас.

Огонь мерцал на земле, довольно далеко, и они не заметили никакого движения вокруг. Рам Джас придержал лошадь, наклонился и погладил ее по морде, чтобы она не ржала.

— Держи поводья, — бросил он Брому через плечо и спешился.

Очутившись на земле, Рам Джас попытался в серых сумерках разглядеть за деревьями костер. Небо быстро темнело, и Рам Джасу не удалось ничего толком увидеть; однако он услышал какие-то голоса и звуки шагов, говорившие о присутствии небольшой группы людей.

— Я подойду поближе, посмотрю, что там; но, скорее всего, это просто разбойничья шайка или кучка путешественников, — прошептал Рам Джас Брому. — Если мы хотим остановиться поблизости на ночлег, нужно знать, кто наши соседи.

Бром тоже спрыгнул с коня и привязал его к ближайшему дереву, как следует закрепил поводья, вытащил меч и присел на землю рядом с Рам Джасом.

— Я знаю, что незаметное передвижение — это не твоя сильная сторона, Бром, но ты все же постарайся не слишком шуметь… и лучше я пойду первым, — произнес Рам Джас со своей обычной ухмылкой.

— Ой, давай уже заткнись, да и покончим с этим, — ответил лорд, у которого явно не было настроения шутить.

Рам Джас быстро снял со спины лошади свой лук и достал из колчана стрелу, затем углубился в лес. Он ступал осторожно, медленно переставляя ноги, привычными движениями человека, который отлично умеет подкрадываться к людям в темноте. Бром следовал немного позади, и Рам Джас порадовался, что его друг идет через заросли относительно бесшумно.

Приблизившись к неизвестным, Рам Джас расслышал слова, произнесенные на языке ро. Несколько человек стояли вокруг костра, двое сидели. Сначала ему показалось, что он угадал и это действительно разбойничья банда, но, укрывшись за толстым древесным стволом и понаблюдав немного за людьми, он понял, что бандиты — только те, которые стояли, а сидевшие на земле — их жертвы.

Пятеро мужчин с арбалетами и короткими мечами окружали костер, держа на прицеле двоих сидящих.

Рам Джас решил подобраться немного поближе и поднял руку, давая знак Брому оставаться на месте. Киринский убийца ловко прокрался к большому валуну, из-за которого можно было слышать разговор у костра.

Бандиты пребывали в хорошем настроении, обнаружив в глухом лесу двух путников, и Рам Джас догадался, что жертвы не умеют обращаться с оружием. Один из разбойников стоял спиной к Рам Джасу, и кирин мог с трудом различить сидящего перед ним каресианца.

— Далеко от дома вы забрались, пустынные люди… может быть, в следующий раз дважды подумаете, прежде чем снова приходить в нашу страну, а? — грубо произнес один из уроженцев ро, демонстрируя гнилые зубы.

— Мотт, у них ничего нет. — Другой человек рылся в объемистых вещевых мешках, сложенных у костра. — Кроме вина, вот этого навалом.

— Где твои деньги, каресианец? — рявкнул человек, которого назвали Моттом.

Рам Джас понял, что каресианцы слегка пьяны, потому что они пялились в ночной лес, а не на людей, которые их грабили. Он не мог разглядеть их лиц, но подумал, что они слишком безмятежны для жертв ограбления — сидят перед костром, откинувшись на тюки, и не предпринимают ничего, чтобы отбиться от разбойников.

— Я с тобой разговариваю, — сказал Мотт, ударив одного из южан по лицу.

— Я знаю, что ты со мной разговариваешь, тупая скотина ро. А только мне не хочется отвечать. Видно, чтобы грабить людей на большой дороге, мозги без надобности, — заплетающимся языком произнес один из каресианцев, и Рам Джасу показалось, что он узнал этот голос.

Каресианец заработал вторую пощечину и повалился на одеяло.

— Думаешь, если будешь меня бить, это поможет тебе найти мои деньги, придурок? — ядовито произнес он, но оскорбление прозвучало неубедительно из-за опьянения и сильного акцента.

Того, кто это говорил, звали Коли, и Рам Джас понял, что его спутник, скорее всего, Дженнер. Братья-каресианцы были контрабандистами из далекого города Тракка, но что они делали здесь, оставалось загадкой. В последний раз, когда Рам Джас их видел, они вместе с Аль-Хасимом обманом выманили у кого-то лодку и незаконно ввозили в Ро Тирис каресианский пустынный нектар. Рам Джас довольно хорошо их помнил и знал, что умение драться не входит в число их достоинств, поэтому решил вмешаться.

Он махнул Брому, чтобы тот приблизился, затем подобрался к одному из бандитов и сжался в комок в темноте у него за спиной.

— Нам не нравится, что в этих лесах болтаются всякие убогие каресианцы, поэтому лучше отдавайте деньги добром, не то пожалеете, — объявил Мотт, обращаясь к сидящим каресианцам.

Рам Джас положил лук на землю и неслышно извлек из ножен катану. Все пятеро бандитов смотрели внутрь круга и были явно не готовы отражать нападение. Убийца сделал еще шаг вперед и затем бросился на ближайшего разбойника, обхватил его одной рукой за горло, а клинок прижал к его щеке.

— А как насчет киринов? — громко спросил он, когда все ошеломленно уставились на него.

— Чтоб тебя, откуда ты еще взялся? — воскликнул Мотт.

Коли с пьяным весельем захлопал в ладоши:

— Рам Джас, ты, как всегда, вовремя. Не присоединишься ко мне и моим друзьям-бандитам за бутылочкой вина? Больше всего их интересуют деньги, но я уверен, они одумаются и выпьют с нами.

Четверо бандитов прицелились из арбалетов в Рам Джаса и выстроились в линию напротив него.

— Отпусти его, кирин, и, возможно, мы оставим тебе жизнь.

— Дуйте отсюда и, возможно, вы останетесь жить, — быстро ответил Рам Джас.

Разбойники расхохотались, будучи уверенными в своем превосходстве, но из темноты внезапно появился Бром с мечом в руке. Он тоже попал под прицел арбалетов, и Рам Джасу показалось, что взгляд его стал холоднее обычного.

— Прислушайтесь к словам кирина, он не так глуп, как кажется, а вы не настолько опасны, какими себя воображаете, — произнес наследник Канарна.

— Какой замечательный меч. Думаю, я заберу его себе, когда ты будешь истекать кровью у моих ног, мальчик, — произнес Мотт, целясь из арбалета.

— Тогда приди и возьми его, ничтожество. — Из глаз Брома на разбойника смотрела сама смерть.

Эти героические разговоры начинали утомлять Рам Джаса.

— О, это уже просто глупо, — сказал он, сообразив, что его друга сейчас нашпигуют дротиками, если он не будет осторожнее.

Резкое движение, и он перерезал горло человеку, которого держал, и отшвырнул тело в огонь. Остальные отвлеклись на дым и искры, полетевшие в разные стороны, а Рам Джас нагнулся и, подняв пылающую ветку, ткнул ею прямо в лицо другому бандиту.

Бром также воспользовался суматохой, обогнул костер и выкрикнул вызов бандитам, что было совершенно излишне. Рам Джас, услышав это, неодобрительно покачал головой и нанес смертоносный удар сверху вниз в грудь какому-то разбойнику, проворно обернулся и изо всех сил пнул следующего в солнечное сплетение. Тот, задыхаясь, повалился на землю.

Разбойники успели выпустить из арбалетов два дротика, но их воинское искусство оставляло желать лучшего, и внезапное появление Рам Джаса и Брома огорошило их настолько, что ни один дротик не попал в цель.

Бром схватился с Моттом; лорд без малейших усилий взял верх над неумелым бандитом и через несколько мгновений выбил у него из рук короткий клинок. Мощный удар кулаком — и Мотт следом за мечом полетел на землю.

— Бром, это всего лишь разбойники. Небольшой выволочки с них достаточно. — Рам Джас заметил в глазах друга безумный блеск — видно, тот позволил себе дать выход гневу, копившемуся в душе несколько дней.

Мотт сидел, прижав ладони к лицу и морщась от боли. Двое оставшихся в живых преступников лежали на земле, в ужасе глядя на Рам Джаса.

— О, да хватит уже, — обратился он к трясущимся от страха грабителям. — Если бы ваш безмозглый командир не ляпнул, что хочет отобрать меч у моего друга, вы все могли бы уйти отсюда живыми.

Рам Джас не любил убивать без необходимости, а эти разбойники были обычными людьми, просто на жизнь зарабатывали не слишком честным образом.

— Ты… Мотт, или как тебя там, — приказал Рам Джас, — забирай своих людей и уходи… сейчас же. Если я тебя еще раз увижу, тебе не поздоровится. Понял меня? — Рам Джаса раздражало то, что ему пришлось спасать двух пьяных приятелей и одновременно препятствовать одному трезвому другу поддаться жажде крови.

Мотт кивнул, не отрывая взгляда от меча Брома, сверкавшего у его горла. Два других бандита поднялись на ноги, в очевидном потрясении подобрали тела погибших товарищей и потащили их прочь с поляны. Мотт отполз от Брома, забыв о своем мече, быстро пробежал мимо своих людей и скрылся в сумеречном лесу.

— Ты лорд Бромви? — спросил Коли, по-прежнему сидевший у костра.

Каресианцев не особенно взволновало побоище, развернувшееся у них на глазах. Дженнер в основном был поглощен стараниями не начать блевать.

Бром не ответил, злобно глядя в ту сторону, куда отступили бандиты.

— Да, он самый, — произнес Рам Джас. — Кстати, Коли, а вы что здесь делаете? Неужели поблизости какое-то несчастное дитя нуждается в наркоте?

Коли несколько раз моргнул. Он туго соображал после выпитого.

— Мы лишились своей лодки в Тирисе после того, как… — он бросил недовольный взгляд на брата, — кто-то потребовал, чтобы мы задержались в городе и пошли в бордель, а тем временем портовые власти конфисковали ее.

— Ту самую лодку, которую вы с Хасимом украли в прошлом году? — уточнил Рам Джас.

— Ага, по-моему, кто-то из конторы лорд-маршала узнал ее, и нам пришлось бежать из города. К счастью, эти людишки ро не слишком внимательно смотрят на поддельные глиняные документы.

— Вам их сварганил Гленвуд? — Кирин был поражен тем, что такой неумелый мошенник до сих пор на свободе.

— Мы там больше никого не знаем, а он сказал нам, что ты, скорее всего, сейчас в Вейре, поэтому мы решили, что надо пойти и поискать тебя, — ответил тот с пьяной благожелательностью, которая по неизвестной причине разозлила Рам Джаса.

— Вы решили, что надо пойти поискать меня? По Киринской тропе, по которой, судя по всему, вы вообще никогда не ходили? — спросил он неодобрительным тоном недовольного папаши.

Дженнера все-таки вырвало, и он сжал голову руками, потирая виски.

— А что тут творится? — невнятно произнес он. — Нас грабят?

Коли посмотрел на своего пьяного братца и улыбнулся:

— Спи, Дженнер, никто нас не грабит. Здесь Рам Джас.

У обоих каресианцев были красные глаза запойных пьяниц, и были они тощими, с костлявыми руками и ногами и покрытой пятнами кожей. В последнюю их встречу с Рам Джасом близнецы отмечали свой двадцать пятый день рождения в Ро Вейре. Год, прошедший с тех пор, не принес братьям улучшений в жизни. Одежда у них была дешевая, покрытая грязью после долгого пути, а имущество состояло в основном из вина. Рам Джас не заметил у них никакого оружия, и ни тот, ни другой не смогли бы защитить себя в случае нападения.

Дженнер выпрямился и сказал:

— Рам Джас, превосходно. Мы же сказали Хасиму, что найдем его. Это здорово, очень-очень здорово. — Последние слова были произнесены с идиотской радостью, а в следующее мгновение Дженнер повалился на землю ничком.

Бром устремил озадаченный взгляд на бесчувственное тело Дженнера. Рам Джас приподнял брови и остановился перед Коли, который с довольным видом раскачивался из стороны в сторону.

— О чем он говорит? — спросил Рам Джас, указывая на Дженнера.

— В Ро Канарне мы встретили Хасима, — ответил Коли таким тоном, словно это было самое обычное дело.

Бром чуть не выронил меч, спотыкаясь, пересек поляну, опустился на землю перед пьяным контрабандистом.

Схватив его за плечи, он настойчиво спросил:

— Когда?

— Мы уплыли оттуда пару недель назад, сразу после того, как Хасима поймали Красные рыцари. — Взгляд Коли сделался бессмысленным, и Рам Джас решил, что скоро тот отключится.

— Зачем вы туда поехали… зачем там появился Хасим? — Бром так торопился получить хоть какие-то сведения у пьяного, что запинался на каждом слове.

— Оставь его, Бром, от него никакого толку не будет, пока он не протрезвеет. — Рам Джаса тоже интересовала судьба их общего друга, но он хорошо знал Коли и понимал, что сейчас тот едва ли соображает, что говорит.

Слова его оказались пророческими, и Коли упал вперед, прямо в объятия Брома, глаза его остекленели, а на губах появилась пена — сейчас его должно было вырвать.

— Да очнись же ты, проклятый урод! — заорал Бром.

Рам Джас позволил другу еще немного поорать на Коли и пооскорблять его народ. Он подумал, что поскольку лишил Брома возможности перебить бандитов, по меньшей мере, надо дать ему выплеснуть гнев на пьяного контрабандиста. Киринский убийца просто сунул катану в ножны, взял с земли лук и уселся у костра.

Коли и Дженнер были человеческими отбросами — эти люди оказывались полезны, если требовалось сделать что-то тайно, но, в общем, Рам Джас их презирал. У них не имелось в жизни никаких целей, кроме денег и выпивки, и они были преданы только тем, кто им платил. Аль-Хасим часто пытался их защищать, говорил Рам Джасу, что это просто люди, стоящие вне закона и ненавидящие ро. Возможно, это и являлось правдой, но все равно они были бездарными пьяницами, которые почти ни на что не годились.

Через несколько минут Бром бессильно опустился на неровную землю. Он не отводил взгляда от двух пьяных в стельку каресианцев и тяжело, с трудом дышал, сжимая и разжимая кулаки. Рам Джас взял одну из бутылок вина Коли и зубами вытащил пробку. Вино было приличное, и, прежде чем передать бутылку другу, Рам Джас сделал большой глоток.

— Ненавижу это все… — угрюмо пробормотал Бром.

Рам Джас понимал, в чем дело, но все равно переспросил:

— Что именно?

— Вот это все, — ответил лорд, указывая на Коли и Дженнера, затем обвел рукой редкий лесочек, окружавший Киринскую тропу. — Воров, то, что надо бежать, скрываться, смерть, священников… все.

Рам Джас кивнул и понял, что если у Брома еще остались какие-то положительные эмоции от прежней бродячей жизни, то они быстро улетучивались. Молодой лорд Канарна немало лет провел в компании Рам Джаса, Магнуса и Хасима, практически вел существование преступника — они много путешествовали, искали неприятностей на свою голову и приятно проводили время. Но сейчас все было иначе. Бром наконец-то понял, что некоторые люди вынуждены вести такую жизнь. Прежде он был бродягой и изгнанником по собственному выбору, искал приключений или жил так для того, чтобы провести время со своими не похожими на него друзьями. Но теперь его называли Черным Стражем, его разыскивали священники, а от его родного дома остались одни руины.

— Ты к этому привыкнешь, друг мой, — мягко сказал Рам Джас.

— Не думаю, что мне так уж охота к этому привыкать.

Бром поднялся, ногой спихнул Коли с его одеяла. Отхлебнув вина, он улегся на спину и уставился на переплетение ветвей, сквозь которое виднелось небо.

— Просто потерпи немного, эти придурки очнутся через несколько часов и все тебе расскажут.

Рам Джас тоже удивился, когда услышал, что Аль-Хасим проник в Ро Канарн. Насколько ему было известно, этот каресианский негодяй сидел во Фредериксэнде, пользуясь гостеприимством Алдженона Слезы.

— Зачем бы Хасиму появляться там? — сказал Бром, не ожидая ответа.

— Не уверен, но, по крайней мере, мы можем выяснить, жива твоя сестра или нет.

Рам Джас говорил спокойно, стараясь не раздражать Брома. Он видел по его лицу и поведению, что тот буквально на грани срыва. Если произойдет еще что-то такое, что вызовет у него раздражение или горе, то кто знает, как это на него повлияет.

— Попробуй поспать немного, Бром, все вопросы могут подождать до завтра.

Рам Джас вообще не спал в ту ночь. Он сидел в одной позе несколько часов; Бром задремал, хотя и не сразу. Затем кирин решил прогуляться по лесу.

Сквозь кроны деревьев просачивался слабый свет луны, но вообще в лесу было темно. Рам Джас бесшумно скользил среди стволов, подобно призраку. Он никак не мог понять, как угодил в подобную ситуацию — сопровождает Черного Стража в город-крепость, занятую Красными рыцарями. Несмотря на внешнюю невозмутимость, Рам Джас больше всего хотел сейчас, чтобы его оставили в покое, хотел жить своей жизнью, бросить это глупое, отчаянное предприятие.

Бром ничего не знал о том, что произошло в Ро Канарне, кроме того, что отец его мертв, и Рам Джас подумал: вряд ли рассказ пьяных каресианцев поможет утишить гнев молодого лорда.

Эпилог