– Ну, это плюс, конечно!
– Идем? – Самсонов вытащил «макаров».
– А куда деваться? – Марго тоже вытащила пистолет, который убрала, чтобы перелезть через забор.
Они побежали к зданию и через минуту осторожно вошли внутрь. Здесь было темно и сыро. Пахло землей и плесенью. Через оконные проемы падал тусклый свет, шедший от фонарей, развешанных на территории стройки.
Рация Самсонова затрещала: Тарасов раздавал бойцам указания, те отвечали, сигнализируя о выполнении приказов.
– Черт! – приглушенно выругался Самсонов, пытаясь выключить рацию.
Мимо прошла Марго, держа перед собой пистолет.
– Там! – шепнула она, указывая чуть левее.
– Что? – быстро спросил Самсонов, вглядываясь в темноту.
– Силуэт. Мелькнул в проеме. Вот опять!
На этот раз Самсонов заметил черный абрис, пересекающий прямоугольник, в который падал с улицы свет. Это продолжалось всего пару секунд, но сомнений не было: человек выскользнул из здания.
– Бежим! – скомандовал Самсонов, бросаясь вперед.
Метров через десять он споткнулся о торчащий из пола кусок арматуры и грохнулся вперед, стиснув пистолет, чтобы не потерять его в темноте. Марго помогла ему подняться и сориентироваться в пространстве. Теперь они побежали рядом и вскоре оказались снаружи.
Горштейн и Шварц двигались впереди, пересекая стройплощадку. Они как раз промчались мимо подъемного крана, попав в круг желтого света, и нырнули в тень, отбрасываемую самосвалом. Горштейн на ходу обернулся и увидел преследователей.
Неожиданно он остановился и пошел Самсонову и Марго навстречу. Обернувшись через плечо, он сказал что-то Анне Шварц, и та притормозила.
Такого Самсонов не ожидал и резко остановился, схватив Марго за локоть.
Горштейн вытащил из-за пояса автомат и поднял его, прицеливаясь.
– Ложись! – крикнул Самсонов одновременно с раздавшимся звуком стрельбы.
Полицейский потянул Марго вниз, одновременно почувствовав, как пуля впивается ему в плечо, прожигая руку насквозь. Самсонов рухнул на колени и выронил пистолет.
Горштейн приближался быстрым шагом, продолжая обстрел. Из земли выбивались фонтанчики в тех местах, куда попадали пули. Самсонов решил, что лучше упасть, чтобы не облегчать убийце задачу. Он повалился вперед, одновременно прижимая Марго к земле. Затем попытался схватить пистолет левой рукой. Оружие непривычно легло в ладонь, и Самсонову сразу стало ясно, что стрелять будет неудобно. Едва ли он попадет в цель, тем более из положения лежа.
В этот момент Шварц подбежала к Горштейну и схватила его за рукав. Кажется, она пыталась уговорить его бежать, не тратя время на преследователей. Самсонов выстрелил, но промахнулся. Лежавшая рядом Марго приняла более удобное положение: устроившись на животе, она выставила «беретту» перед собой, опершись на локти, и держала Горштейна на мушке. Однако стрелять не торопилась. Неужели решила послушаться приказа Валентина?
Тем временем Шварц удалось оттащить Горштейна на пару метров назад, но тот вдруг вырвался, и его рука метнулась к поясу. Он что-то отцепил и поднес кулак ко рту. Самсонов снова выстрелил и опять промахнулся. Пуля срикошетила от кузова самосвала, выбила сноп оранжевых искр и ушла в землю.
Горштейн замахнулся, собираясь бросить чем-то в Самсонова и Марго.
В этот миг девушка дважды нажала на курок. «Беретта» дернулась у нее в руках, когда из ствола вырвалось белое пламя. Время для Самсонова почему-то замедлилось, и он ясно увидел, как, описав параболы, вылетают одна за другой гильзы.
Горштейн дернулся назад и пошатнулся. На лице у него появилось удивленное выражение. Шварц закричала, пытаясь удержать его.
Что-то со стуком упало им под ноги, и тут Самсонов понял: Горштейн собирался запустить в них с Марго гранатой, но девушка опередила его.
На миг фигуры Горштейна и Шварц показались застывшими, напоминая немую сцену из пьесы, а затем в темноте полыхнуло, и пламя поглотило обоих – и мужчину, и женщину!
Самсонов и Марго вжались в землю, надеясь, что в них не угодят осколки. Затем их накрыло жаркой волной, уши заложило, и все вокруг опять наполнилось звоном.
На следующий день после обеда Самсонов вошел в свой кабинет, где, как ему было известно, находилась Марго, которая зашла еще с утра, чтобы сделать выписки из материалов дела Горштейна: она собиралась использовать их для своей новой статьи.
Девушка сидела за столом и пила кофе. Рядом с ней стояла полная окурков пепельница. Самсонов подошел к окну и открыл его настежь.
В кабинет ворвался прохладный влажный воздух и зашевелил на столе разложенные листки.
– Эй, поаккуратней! – возмущенно прикрикнула Марго, прижимая их ладонями.
Самсонов присел на диван. Правая рука была перебинтована: скрытая под одеждой повязка плотно обхватывала плечо.
Марго отпила глоток кофе, глядя на него поверх чашки.
– Я был у Дремина в больнице, – сказал Самсонов.
– Как он?
– Идет на поправку. Слава богу.
– Почему-то я была уверена, что он выкарабкается.
– А я – лишь надеялся, – признался Самсонов.
– Ты скептик!
– Возможно. Врачи говорят, еще пара недель, и выпишут. Ожогов много, но они не такие уж серьезные – просто обгорел большой процент кожи.
– Наверное, рубцы останутся?
– Думаю, с этим ничего не поделаешь.
– И на лице?
– Будут делать пластику. Петрович работает над тем, чтобы Дремину оплатили эту операцию.
– Кстати! Мне казалось, Башметов тебя отпустил лечиться, – заметила Марго. – Чего вернулся-то?
– Хочу пригласить тебя на концерт.
Девушка приподняла брови. От неожиданности это получилось у нее не слишком естественно.
– Неужели?
– Ага. Я и билеты купил. Концерт симфонической музыки. В программе – Моцарт, Бах, Бетховен, Шуберт, Вагнер, Брамс и Верди.
– Необычная подборка. И с чего такая честь?
Самсонов пожал плечами.
– Просто я подумал, нам надо бы проводить больше времени вместе. Я имею в виду, не только по работе.
– Это почему же? – Марго взглянула ему прямо в глаза.
Самсонова это не смутило.
– Мне не хватало тебя все это время, – признался он. – Я думаю, наше расставание было ошибкой. Большущей ошибкой.
Девушка недоверчиво хмыкнула, но вышло не очень убедительно.
– Прошло немало времени, – сказала она. – А оно, как известно, лечит.
– Так ты теперь здорова?
– Я на стационаре.
Самсонов улыбнулся:
– Хорошо тебе. Слушай, это просто концерт.
– Ладно, не хнычь, – решилась Марго. – Схожу с тобой, чтобы убедиться, что ничего к тебе больше не испытываю, понял?
Самсонов поднял свободную от бинтов руку, словно сдаваясь:
– Ок, как скажешь! Так я заеду за тобой в шесть?
Марго кивнула.
– Давай. Адрес-то помнишь?
Самсонов усмехнулся:
– Сверюсь с записями. Кстати, хотел тебя спросить, – добавил он, уже встав с дивана. – Почему там, во дворе, ты не стреляла в Горштейна сразу? Чего ждала?
– А ты как думаешь? – Марго хитро прищурилась.
– Трудно выстрелить в человека в первый раз? Или хотела выполнить приказ Валентина?
Девушка откинулась на спинку кресла.
– Честно?
– Конечно! Обещаю, что никому не расскажу, – Самсонов улыбнулся, давая понять, что шутит.
– Не была уверена, что попаду.
Без четверти шесть Самсонов припарковался возле дома Марго. В это время девушка курила на кухне, глядя на экран сотового телефона, где мигала надпись «Григорий Поленов». Звук был выключен, но телефон настойчиво сигнализировал о вызове, используя все доступные ему световые эффекты.
Марго вздохнула и потушила сигарету. Затем, не сбрасывая звонок, положила телефон на стол и отправилась в спальню одеваться.
Концертный зал был оформлен в стиле барокко: контрастные цвета, игра света и тени, пышность отделки, обилие позолоты, изогнутых линий, лепнины и колонн, ограничивающих ложи, огромные сверкающие люстры из хрусталя, переливающиеся огнями ламп, выполненных в виде свечей. Вокруг них плясали радужные блики, рассыпающиеся сотнями длинных, похожих на иглы лучей. Все элементы были призваны поддержать иллюзию того, что мир зыбок, а человек в нем одновременно велик и ничтожен.
Способный вместить десять тысяч зрителей, амфитеатр размещался перед сценой, казавшейся с балкона совсем крошечной. На складных стульях перед пюпитрами устраивались музыканты. Оркестр приехал на пятидневные гастроли из Москвы и играл каждый день одну и ту же программу, жемчужиной которой, по мнению критиков, были отрывки из «Реквиемов» Моцарта, Вагнера и Верди. Такая необычная подборка как нельзя лучше подходила к интерьеру концертного зала – опять же как считали музыкальные обозреватели.
Самсонов и Марго, одетая в длинное платье из вишневого бархата и держащая под мышкой крошечный клатч из глянцевой кожи, с серебряной цепочкой и миниатюрной застежкой-клипсой, поднимались по мраморной лестнице, достойной Дворца дожей.
– Я здесь еще ни разу не была, – сказала Марго, разглядывая украшавшую потолок роспись: душераздирающую сцену прощания Дидоны с Энеем.
На заднем плане художник изобразил сложенный, но еще не зажженный костер, в который несчастная женщина бросится, едва корабль отойдет от берега – она сделает это на глазах у мужа, словно проклиная его за то, что он предпочел ей море. Страшная месть женщины, из-за любви готовой на все.
Самсонов купил программку и протянул ее Марго.
– Зачем? – Девушка взяла сложенный втрое листок и нехотя развернула. – Здесь почти все по-латыни.
– Только то, что касается «Реквиемов», – заметил Самсонов.
– Не понимаю, почему ты потащил меня на этот концерт. – Марго со скучающим видом взглянула в огромное овальное зеркало в бронзовой раме. – Повеселее ничего придумать не мог? Мы вроде дело раскрыли, Петрович доволен.
Самсонов улыбнулся:
– Еще как доволен!