Верхняя губа отца искривилась от отвращения. Нескольких зубов во рту не хватало, а те, что еще оставались, сгнили и почернели.
– Ах ты мерзкая тварь, – пробормотал он, откинув крышку коробки. – Бьюсь о заклад, теперь уж мне поверят!
Элла грузно зашевелилась на диване, глянув через спинку, и издала придушенный вопль:
– О господи, господи!
Фрэнсис попробовал заговорить – нет, не трогайте меня, я ведь вам ничего не сделал, – однако звуки, вырвавшиеся из его рта, напоминали дребезжание металлического листа.
– Чего оно хочет? – захныкала Элла, стараясь слезть с дивана, и лишь еще глубже утонула в подушках. – Берегись, Бадди!
– Что значит «берегись»? – перевел на нее взгляд отец. – Сейчас разнесу эту тварь в клочья. Я покажу этому говнюку Уолкеру… Стоял здесь, изгалялся надо мной! – Отец хихикнул. Руки его тряслись так, что патроны один за другим падали на пол. – Они еще разместят мое фото на первой полосе завтрашней газеты!
Наконец захватив пальцами заряд, Бадди вставил его в патронник. Фрэнсис уже прекратил попытки вступить в переговоры, покорно подняв вверх увенчанные крюками передние ножки.
– Оно что-то задумало! – взвизгнула Элла.
– Когда ты наконец заткнешься, сука крикливая… – прорычал Бадди. – Это всего лишь насекомое, и мне до лампочки, какого оно размера! Оно все равно не соображает, что я делаю.
Ствол со щелчком встал на место.
Фрэнсис рванулся вперед, намереваясь оттолкнуть отца в сторону и прорваться к двери. Взмахнув передней лапкой с отливающим изумрудом когтем, случайно задел Бадди. Длинная кровоточащая царапина прошла от правого виска через глазницу и переносицу, пересекла другую глазницу и протянулась еще на четыре дюйма по левой щеке. Рот отца удивленно распахнулся – будто ему только что бросили в лицо страшное обвинение, и он не находит слов для ответа. Его палец непроизвольно нажал на курок, и чувствительные усики антенн на голове Фрэнсиса затрепетали от боли. Часть дробинок ужалила его в плечо, остальные впились в пластиковую панель за спиной. Фрэнсис взвизгнул от страха и боли, и снова комната наполнилась дребезгом алюминиевого листа, только теперь звук обрел совсем иную тональность. В воздух взлетела вторая лапка с кривым ятаганом крюка. Фрэнсис вонзил маленькую секиру отцу в грудь, вложив в удар весь вес своего нового тела, и ощутил жуткую отдачу в суставе.
Попытался извлечь свое оружие из тела отца, однако лишь поднял того в воздух. Элла, закрыв глаза руками, верещала не переставая. Фрэнсис задергал лапой, пытаясь стряхнуть отца с ятагана. Бадди превратился в безвольную куклу с безжизненно болтающимися конечностями. Крики Эллы причиняли Фрэнсису невыносимую боль – еще немного, и он потеряет сознание. Тело отца ударилось о стену, и заправочная станция содрогнулась. Наконец Бадди сорвался с крюка и вяло соскользнул на пол, прижав руки к дыре в грудной клетке. На стене остался кровавый мазок. Ружье отлетело куда-то в сторону. Визжащая Элла раскачивалась на диване, раздирая лицо ногтями, и он обрушился на женщину, нанося ей удар за ударом лопастями передних лап. Звуки бойни напоминали хлюпанье сырой земли под лопатами могильщиков. Лопаты стучали несколько минут подряд.
Фрэнсис долго сидел под столом, ожидая, что кто-то ворвется в комнату, после чего для него все закончится. Плечо пульсировало от боли, а сердце билось прямо в горле.
Никто не пришел.
Он поднялся и навис над телом отца. Тот сполз на пол, – лишь голова упиралась затылком в стену. Бадди всегда был сухопарым, даже тощим человеком, однако в таком положении выглядел необычно толстым – двойной подбородок свесился на грудь, челюсть безвольно отвалилась. Фрэнсис обнаружил, что может полностью обхватить голову отца изогнутым крюком, в который превратилась его рука. Смертельное оружие! В сторону месива, оставшегося от Эллы, он смотреть не осмеливался.
Его желудок расстроился, и вновь, как утром, внизу появилось страшное давление. Хотелось с кем-нибудь объясниться, сказать: он сожалеет, что все вышло так ужасно, он хочет отмотать время назад… однако говорить было не с кем. Да никто и не понял бы звуков, издаваемых огромной саранчой.
Фрэнсис едва не заплакал, но вместо рыдания из него вырвалось вонючее облако, за которым последовало несколько спазматических толчков, выбросивших наружу пенящуюся едкую струю. Кислота хлынула на грудь отца, пропитала футболку и с шипением въелась в тело. Фрэнсис несколько раз повернул голову Бадди, надеясь различить в его лице знакомые черты, однако успеха не добился: перед ним лежал чужак, незнакомец.
Его внимание привлек запах жареного бекона. Он перевел взгляд вниз. Распоротый живот отца ввалился, и внутри плескалась водянистая розовая жидкость. Обнажились блестящие окровавленные ребра с налипшими на них волокнистыми кусочками растворяющейся под действием кислоты ткани. Желудок гигантского насекомого содрогнулся в отчаянном приступе голода. Фрэнсис склонился ниже, изучая пузырящуюся массу усиками-антеннами. Чего я жду, подумал он, и несколькими мощными глотками втянул в себя превратившиеся в жидкую массу внутренности отца. Его жвалы влажно защелкали. Сейчас доем и выберусь наружу. Опьянев от плотной трапезы, он с тяжелым животом проковылял под стол и затаился отдыхая.
Сквозь металлическую сетку двери просматривался небольшой кусочек шоссе. Находясь в сытой дреме, Фрэнсис наблюдал за редкими проезжающими мимо грузовиками, удаляющимися в пустыню. Машины взбирались на пологий холм, на миг освещая заднюю стену их жилища, и беспечно исчезали вдали. Лучи фар, легко рассекающие тьму, напомнили об ощущении полета и о длинном прыжке, позволившем ему подняться в небо.
Воспоминания о посвистывании теплых воздушных потоков заставили его выбраться за глотком свежего воздуха. Фрэнсис с треском прошел через сетчатую дверь. Для подъема в небо рановато – живот еще полон. Он вышел в центр гравиевой парковки и, запрокинув голову, вгляделся в ночь. Далеко вверху пенной сияющей рекой тек Млечный Путь; в голове отдавалось пение сверчков в зарослях травы – жалобный гул наподобие странных звуков терменвокса, вздымающийся и опадающий во тьме. Это был зов, и Фрэнсис слышал его с самого детства.
Он бесстрашно вышел на середину шоссе, дожидаясь очередного грузовика. Сейчас тот скользнет фарами по странной фигуре, отчаянно заскрипят тормоза, и в ночи раздастся хриплый испуганный вопль.
Дорога была пуста.
Отяжелевший Фрэнсис медленно полз вперед, не задумываясь ни о будущем, ни о том, куда направляется. Ему было все равно. Слегка саднило плечо. Броню дробинки не пробили – куда им. Осталось лишь несколько небольших кровоподтеков.
Как-то они с отцом выбрались на свалку, прихватив с собой ружье, и по очереди палили по консервным банкам, крысам и чайкам. «Представь, что нас атакуют поганые фрицы», – сказал папа. Фрэнсис слабо представлял себе, как выглядят немецкие солдаты, поэтому воображал, что стреляет в одноклассников. Восстановив в памяти тот день, он ощутил легкую тоску по отцу. Все же порой они неплохо проводили время, да и ужин из Бадди получился приличный. Чего еще можно желать от отца?
Задумавшись, незаметно добрел до школы. Небо на востоке уже розовело. Четкого плана у Фрэнсиса не было; наверное, его привели сюда фантазии о стрельбе по однокашникам. Он изучил кирпичное здание с рядами узких окон. Отвратительный улей… Даже осы строят жилища лучше, выбирая верхние ветви деревьев, где весной их гнезда скрывает пышная пахучая листва. В кроне дерева у ос нет врагов, кроме порывов холодного ветра.
На школьную парковку свернула машина, и Фрэнсис скрылся в тени, быстро перебравшись за угол – подальше от любопытных взглядов. Хлопнула дверца автомобиля, и он попятился задом. Присмотревшись, заметил ряд окон в школьный подвал. Первая же рама подалась, повернувшись на древних петлях.
Свалившись вниз, он забился в угол помещения и замер в полной тишине. Со стороны входа его прикрывали ледяные водопроводные трубы; из окон под потолком вниз падал солнечный свет, сперва робкий, сероватый, потом – лимонно-желтый. Наконец солнце озарило подвальный мир, где в беспорядке лежали газонокосилка, куча складных металлических стульев и груда банок с краской. Фрэнсис долго не смыкал глаз, ни о чем не думая, но постоянно пребывая настороже, как и в первый день, когда нашел убежище под старым трейлером. Золотистые лучи уже вовсю били в подвал, когда над потолком начали отпираться первые шкафчики, затопали ноги и раздались громкие возбужденные голоса.
Он зашагал по ступеням. Шел на звук, но шум почему-то удалялся, словно его окутал плотный кокон. Вспомнил о Бомбе и о красном шаре, поднявшемся с песков в два часа ночи, об урагане, сотрясавшем заправку; из дымного облака тогда посыпалась саранча. Он взбирался вверх, и в нем просыпались разнообразные чувства. Появилось внезапное волнующее ощущение цели. Выход был заперт, и он ударил в дверь одним из своих серпов. В подвале родилось эхо; деревянное полотно дрогнуло. Он ждал.
И дверь открылась. На пороге стоял Эрик Хикман. За его спиной бегали дети, вытаскивая вещи из шкафчиков и перекрикиваясь, и все же действо напоминало немой фильм. Несколько ребят, заметив Фрэнсиса, словно окаменели в неестественных позах. Первой завизжала девочка с пшеничными волосами, державшая в охапке несколько учебников. Книги одна за другой бесшумно попадали на пол.
Эрик уставился на него сквозь заляпанные стекла своих дурацких очков, дернулся в шоке и отступил на шаг. Присмотревшись, недоверчиво ухмыльнулся.
– Потрясающе, – пробормотал он, и Фрэнсис его услышал.
Он прыгнул вперед, распоров шею Эрика своими жвалами, которыми орудовал теперь словно огромными садовыми ножницами. Фрэнсис любил Эрика, потому и выбрал его первой жертвой. Приятель упал, конвульсивно задергав ногами в предсмертной пляске, и фонтан крови ударил в девочку с пшеничными волосами. Та застыла на месте, не переставая визжать. Затем звуки обрушились на Фрэнсиса настоящим водопадом: захлопали дверцы, застучали ноги убегающих школьников, раздались несвязные молитвы. Он пополз вперед, подталкивая свое тело пружинистыми задними ногами. Без малейших усилий сдвигал людей со своего пути или швырял их на каменный пол. Хьюи Честера он поймал в конце коридора. Тот пытался добежать до выхода, но получил удар клешней в поясницу. Острие вышло у Хьюи из живота, и Фрэнсис поднял его вверх. Одноклассник соскользнул по копью Фрэнсиса до самого его плеча, кашляя и задыхаясь. Ноги мальчишки забавно бились в воздухе.