– Здесь и вправду душно, или мне показалось? – интересуется папа. – Вроде как кислорода не хватает.
– Обычно мы хорошенько проветриваем помещения перед началом осеннего семестра, – оправдывается мистер Грейс. – Сейчас-то здесь почти никого нет – лишь несколько ребят, занимающихся по летней программе.
Выходим во двор и попадаем в рощу огромных деревьев со склизкой на вид корой. В одной стороне рощи расположилась летняя сцена с полукруглым амфитеатром, где проходят выпускные вечера, а иногда дают представления для учеников.
– Что за запах? – морщит нос папа. – Чем так несет?
Мистер Грейс с мамой делают вид, что его не слышат. У мамы вдруг появляется куча вопросов о школьных спектаклях, а папу будто никто не замечает.
– Как называются эти замечательные деревья? – спрашивает мама, когда мы выходим из рощицы.
– Это гинкго, – отвечает мистер Грейс. – Уникальные деревья! Гинкго – единственная разновидность доисторических деревьев, выжившая, когда их сородичи полностью исчезли с лица земли.
Папа останавливается у одного толстого ствола и скребет ногтем по коре. Нюхает палец и с отвращением кривится.
– Так вот откуда воняет, – замечает он. – Похоже, в вымирании ископаемых растений есть и положительные стороны.
Приближаясь к бассейну, мистер Грейс разглагольствует о лечебной физкультуре. Показывает нам беговую дорожку и рассказывает об олимпиадах для особенных детей. Ого, бейсбольное поле!
– Так, значит, у вас имеется команда? – встревает папа. – Проводите соревнования?
– Да-да, команда есть, проводим несколько матчей за сезон. Правда, это не просто игра, – объясняет мистер Грейс. – Мы здесь стараемся, чтобы любое занятие приносило детям пользу – даже игры. Спортивная площадка – тоже своеобразный класс. Рассчитываем, что дети будет развивать самые необходимые в жизни умения – например, научатся улаживать конфликты, строить межличностные отношения и снимать стрессовые состояния физической активностью. Знаете, как говорят? Главное – не победа, главное – какие уроки ты сможешь извлечь из игры, что ты узнаешь о себе и о своем эмоциональном развитии.
Мистер Грейс идет вперед, а папа недоумевает:
– О чем это он только что болтал? Это точно по-английски?
Мама бежит вслед за мистером Грейсом.
– Ничего не понял из его речи, – заключает папа. – Похоже, их команда только и делает, что упивается жалостью к себе. О страйк-аутах тут никто и не слышал.
Напоследок мистер Грейс ведет нас в библиотеку, где мы наконец встречаем мальчика, обучающегося по летней программе. Библиотека – большое круглое помещение, вдоль стенок которого расставлены книжные стеллажи из палисандра. В другой комнате кто-то щелкает клавишами компьютера. Ученик примерно моего возраста лежит на полу. Над ним наклоняется женщина в клетчатом платье и тянет мальчика за руку. Хочет поднять его, но тот подгибает ноги, описывая круг за кругом по гладкому мрамору.
– Джереми, если ты не встанешь, нам не удастся поиграть с компьютером, – говорит она. – Ты меня слышишь?
Джереми помалкивает, и женщина снова тащит его за руку. Один круг, другой… Повернувшись к нам лицом, мальчик бросает на меня безразличный взгляд. У него тоже течет из уголка рта.
– Хочу-у-у, – протяжно и тупо ноет он. – Хочу-у-у…
– В библиотеке только что установили четыре новых компьютера, – рассказывает мистер Грейс. – Все подключены к Интернету.
– Полюбуйтесь, какой здесь замечательный мрамор, – восхищается мама.
Папа нежно сжимает мое плечо.
Наступает сентябрь, и в первое же воскресенье мы с папой идем на стадион. Еще очень рано, и здесь никого нет, лишь пара новичков прибежала с рассветом. Наверное, хотят произвести впечатление на тренера. Папа садится на трибуне прямо за щитом, отгораживающим пластину дома – разговаривает с Шоннесси из отдела спортивных новостей и одновременно играет со мной в «Найди пропажу». Он составляет список предметов, которые нужно отыскать. За каждую находку можно получить какое-то количество очков, и я рыскаю вокруг. Мы уговорились, что кучи мусора обходим стороной. Впрочем, папе известно: я ни за какие коврижки не буду в них рыться. В списке может быть что угодно: ручка, четвертак, перчатка и так далее. Задание непростое, особенно после того, как уборщики уже прошлись по парку.
Обнаружив любой предмет из списка, несу его папе. Сегодня нашел ручку, палочку черной лакрицы и железную пуговицу. Возвращаясь из очередного рейса, вижу, что Шоннесси ушел. Папа сидит, закинув руки за голову, а ноги – на соседнее сиденье. На коленях у него – открытый пакетик с фисташками.
– Не хочешь присесть? – предлагает он.
– Нашел коробок спичек! Сорок очков! – объявляю я, плюхаясь рядом.
– Смотри, сынок, как здесь здорово, когда никого нет, – говорит папа. – Такая тишина… Знаешь, что мне больше всего в этом нравится?
– И что же?
– Можно посидеть, подумать, пощелкать орешки…
На улице нежарко. Над головой холодное бело-синее небо. Прямо над внешним полем, где разминаются и болтают новички, раскинув крылья, неподвижно висит чайка. Один из новеньких смеется, и мне нравится этот звонкий молодой смех здорового человека.
– Как думаешь, где лучше: здесь или дома? – спрашиваю я.
– Здесь лучше, – отвечает папа. – Орешки щелкать удобнее, дома ведь на пол грызть не будешь. – Он бросает скорлупки себе под ноги. – Дома нам живо надерут задницу за беспорядок.
Мы задумываемся. С внешнего поля задувает прохладный ветерок, освежая наши лица. Сегодня хоумранов не будет – ветер неподходящий.
– Ну что… – Я нарушаю тишину. – Сорок очков! Держи коробок, а я побежал искать дальше. Уже почти все нашел.
– Да ты везунчик, – соглашается папа.
– Хорошая все-таки игра, – говорю я. – Кстати, в нее наверняка и дома можно сыграть. Напишешь список – а я все найду. Как мы до этого не додумались? Почему ни разу не играли дома в «Найди пропажу»?
– Потому что здесь лучше, – бормочет папа.
Я срываюсь с места в поисках последних предметов по списку. Остался шнурок и брелок для ключей в виде заячьей лапки.
Наш разговор все крутится у меня в голове. Наверное, такие моменты не забываются: например, когда папа говорит одно, а имеет в виду совсем другое. Интересно, как глубоко порой прячется смысл в самых обычных словах. Люблю об этом думать. Люблю вспоминать, как папа сидел, сцепив руки на затылке, как над полем нависло холодное синее небо. Помню старую чайку с раскинутыми крыльями, парящую над внешним полем. Куда-то ведь летела, и в то же время не двигалась ни на дюйм… Это прекрасные воспоминания; их следует хранить. Такие минутки должны быть в жизни у каждого человека.
Черный телефон
Перевод Елены Корягиной
Было ясно, что толстяк на другой стороне улицы вот-вот уронит свои покупки. Прижимая к животу бумажные пакеты, он пытался отпереть заднюю дверь фургончика. Джон Финни наблюдал за ним, сидя на крыльце магазина и попивая виноградную газировку. Сейчас толстяк откроет дверь – и пакеты у него упадут. Левый уже почти сполз.
Этот тип был не просто толстый, а невероятно толстый. Сзади у него, там, где выбритая до блеска голова соединялась с туловищем, вместо шеи висели две большие складки жира. Он щеголял в яркой гавайской рубашке – туканы среди ветвей, – хотя погода стояла нежаркая. Финни то и дело отворачивал лицо от резкого ветра. Он тоже оделся не по погоде. Стоило бы подождать отца в магазине, но ему не нравилось, как хозяин, старый Тремонт Пул, вечно на него пялится, словно боится, что Джон Финни что-нибудь сломает или стащит. И Финни зашел только купить газировку, уж очень он на нее подсел.
Щелкнул замок, и дверца машины распахнулась. А дальше все разыгралось как по нотам, и лишь потом Финни сообразил: видимо, так оно и планировалось. Фургончик был сзади набит воздушными шариками, и, как только дверца открылась, они всей массой ринулись наружу, навстречу толстяку, а тот почему-то удивился, как будто не знал, что у него в машине есть шары. Отскочил назад. Левый пакет грохнулся наземь, лопнул. Во все стороны покатились апельсины. Толстяк пошатнулся, с него слетели темные очки. Балансируя на носочках, он попытался поймать шары, но было уже поздно: они улетали.
Толстяк выругался и сердито махнул им вслед. Потом посмотрел вниз и опустился на колени. Засунув второй пакет в фургон, он стал шарить по земле в поисках очков. Ладонь его наткнулась на яйцо, раздавила. Он поморщился, затряс рукой, разбрызгивая блестящие нити белка.
Финни, оставив бутылку на крыльце, перешел дорогу.
– Мистер, вам помочь?
Толстяк, глядя на него слезящимися глазами, спросил:
– Видал, какая фигня случилась?
Финни посмотрел на дорогу. Связка шаров уже поднялась футов на тридцать и летела вдоль дороги прямо над разделительной полосой. Шары были черные, все до единого, как морские котики.
– Да, я… – пробормотал Финни и умолк, хмуро глядя на шары, уплывающие к затянутому тучами горизонту. Не нравились они ему. Кому нужны черные шары? Для поминального обеда? Они были похожи на какой-то ядовитый виноград. Финни поводил во рту языком, впервые замечая, что от любимой виноградной газировки остался неприятный металлический привкус, словно он жевал старую медную проволоку.
Голос толстяка вернул его к действительности.
– Ты мои очки не видишь?
Финни опустился на колено, нагнулся и заглянул под фургон. Очки валялись под бампером.
– Нашел, – сказал он, протягивая руку мимо ноги толстяка. – А зачем вам такие шары?
– Я клоуном подрабатываю, – сообщил тот и полез в фургон, достал что-то из бумажного пакета. – Меня Эл зовут. Хочешь, интересную штуку покажу?
В руках у него был черно-желтый баллончик с нарисованными осами, и он яростно его встряхивал. Финни чуть не улыбнулся: ему в голову пришла дурацкая мысль, что клоун по совместительству хочет выстрелить в него аэрозольным серпантином.