Я поинтересовался, действительно ли похищены хитон и риза.
- Увы, нет, - комически вздохнул Карташов. - Оскудели верой православные! Ларцы украли, а реликвии выкинули…
Договорившись с Карташовым, что он составит подробное описание наиболее ценных вещей, я спросил у Дубовицкого, осматривал ли он ризницу.
- Еще нет. Хотел вас дождаться, - объяснил он. - Но там уже работают мои люди. У меня, кстати, к вам просьба, Леонид Борисович. Переговорите, пожалуйста, с комендантом.
- О чем?
- О солдатах… бронеавтомобиле… Право, весь этот воинский антураж ни к чему. Он лишь будоражит и без того возбужденную религиозную массу.
- Если не ошибаюсь, именно вы просили принять меры против этой «религиозной массы»?
- Я тогда еще не знал, что грабители не тронули хитона и ризы. А теперь, когда недоразумение выяснилось…
- Разве им, - я кивнул в сторону толпы, - не сказали об этом?
- Сказали, разумеется. Помощник коменданта объявил, что реликвии находятся в сохранности.
- В чем же дело?
- Они не верят, - сказал Дубовицкий и, помявшись, добавил: - Помощник коменданта для них не авторитетен.
- А кто же, позвольте полюбопытствовать, для них авторитетен?
- Архимандрит Димитрий, - извиняющимся тоном сказал Дубовицкий. - Я уже с ним беседовал…
- И что же?
- Мне посчастливилось его уговорить. Может быть, ему удастся успокоить людей… На него можно положиться…
- Я предпочитаю в подобных случаях полагаться только на пулеметы, Виталий Олегович.
Ловко увернувшись от брошенного кем-то камня, Дубовицкий пожал плечами:
- Воля ваша.
Из- за моей спины вывернулся некто в хорьковой шубе и пенсне на носу. Напористо сказал:
- Господин Косачевский, мне как репортеру «Русских ведомостей», - он протянул корреспондентский билет, - желательно бы задать вам один вопрос…
- Если позволите, первым вопрос задам я. Как вы ухитрились проникнуть через оцепление?
Некто в шубе польщенно осклабился:
- Смею уверить, это было не так уж трудно. Проявив некоторую изобретательность…
- Тогда вторично проявите свою изобретательность и проникните обратно. Это будет еще легче.
- Я протестую, господин Косачевский.
- Естественно.
- Позвольте… - Но Артюхин уже передавал его с рук на руки ближайшему солдату.
Дубовицкий, молча и неодобрительно наблюдавший эту интермедию, поморщился:
- Опрометчиво, Леонид Борисович. Как-никак, а «Русские ведомости» - голос независимой интеллигенции.
О «чистоте» голоса этой газетки можно было, конечно, поспорить. Но к чему? Ведь Дубовицкий не только «Русские ведомости», но и самого себя тоже причислял к стоящей над партийными раздорами истинно русской интеллигенции. Бывший присяжный поверенный считал, что ему и его единомышленникам предстоит объединить демократические силы и повести их… Вот куда именно, Дубовицкому было неясно: то ли ко всемирному христианскому братству, то ли к коммунизму, то ли к конституционной монархии с либеральным профессором на престоле.
Начальником уголовно-розыскной милиции он стал летом семнадцатого при Временном правительстве. И теперь заканчивал свою карьеру полным развалом розыскной работы.
- Разговор о русской интеллигенции отложим до другого раза, Виталий Олегович. А сейчас, будьте любезны, введите меня в курс дела.
- Да, да, разумеется, - поспешно сказал он. - Все обстоятельства преступления покуда не выяснены. Но…
По словам Дубовицкого, вчера во второй половине дня ризничий - архимандрит Димитрий в сопровождении разводящего келейника, подрядчика и двух столяров направился в ризницу. Печать на входной двери была в полном порядке, замки тоже.
Однако, когда ризничий прошел мимо разобранных шкафов у входа - их-то и должны были собрать рабочие, - он обратил внимание на осколки стекла. Он кинулся к стенной нише. Толстое зеркальное стекло, прикрывающее ее, было выбито, а сама ниша пуста. В этот момент разводящий келейник крикнул, что дверь между первой и второй палатой взломана.
Оказалось, что восьмиугольная витрина с крестами, фимиамницами и панагиями почти пуста. Точно так же были очищены грабителями многоярусные дубовые шкафы в третьей, четвертой и пятой палатах, витрины и застекленные стеллажи вдоль стен, кованые сундуки, пятистворчатый шкаф, в котором находились ценности Успенского собора, в том числе и реликвии православной церкви.
- Почему же об ограблении советским властям было сообщено не вчера, а сегодня?
На этот вопрос Дубовицкий ответить не мог.
- Архимандрит, - сказал он, - телефонировал мне о случившемся на квартиру около четырех часов утра. О том, как была обнаружена кража и когда, я узнал уже здесь.
- Вы опрашивали архимандрита?
- Нет, я не считал это удобным.
- А вообще расследовать ограбление вы считаете удобным?
- Видите ли, Леонид Борисович, мои сотрудники сняли допрос с разводящего келейника, подрядчика и ювелира ризницы Кербеля. Я считал, что этого достаточно.
- Когда и кем ризница посещалась в последний раз?
- Затрудняюсь вам что-либо ответить.
- Ризничий здесь? - спросил я, чувствуя, что добиться от него какого-либо толка мне так и не удастся.
- Разумеется, Леонид Борисович. Он очень взволнован случившимся.
Я послал Артюхина за архимандритом. Долго разыскивать его не пришлось: ризничий стоял вместе со стареньким монахом в нескольких шагах от нас. Высокий, стройный, он был красив и немного картинен. Синие строгие глаза смотрели спокойно и выжидательно.
- Почему вы только сегодня сообщили в милицию об ограблении? - спросил я.
- Для этого имелись свои причины.
- А именно?
- В церковной иерархии существует такая же субординация, как и в светской, - спокойно и вразумительно объяснил он. - Поэтому, узнав об ограблении, я счел своим долгом прежде всего поставить в известность патриарха и действовать, сообразуясь с его указанием.
- Выходит, он возражал против того, чтобы вы сразу же сообщили нам?
- Вы склонны к поспешным выводам, господин Косачевский, Патриарх, понятно, не возражал. Но в момент обнаружения кражи его не было. Он находился в Звенигороде. Я туда послал нарочного. Как только было получено указание его святейшества, я тотчас же телефонировал господину Дубовицкому.
- Почему вы так долго не навещали ризницу? - Мне показалось, что он смешался. Но может быть, мне это только показалось?
- Я считал, что в слишком частых посещениях не было особой необходимости.
- Как видите, вы ошиблись.
- За свою ошибку я готов держать ответ перед богом и поместным собором.
Кажется, Димитрий был уверен, что бог и поместный собор с него строго не спросят. Впрочем, на их месте я бы тоже проявил снисходительность: посещения ризницы вряд ли помотали бы ограблению. И в то же время пренебрежение своими обязанностями совсем было непохоже на Димитрия.
- Вы кого-нибудь подозреваете?
- Мой духовный сан не дает мне права на подозрения.
- Список похищенного уже составлен?
- Видимо, да. Этим занимался ювелир ризницы Кербель.
- Вы ему полностью доверяете?
- Кербель работает в ювелирной мастерской ризницы свыше двадцати лет. Кроме того… - Не окончив фразы, он замолчал и поднял кверху глаза.
По водосточной трубе, упираясь ногами в рустовку стены, спускался человек. Поржавевшая, покрытая наледью жесть скрипела, сыпались куски ржавчины…
- Это еще что за явление?
- Кажется, Волжанин, - неуверенно ответил Дубовицкий.
- Какой Волжанин?
- Матрос… Он у нас агентом второго разряда числится.
В сажени с небольшим от земли Волжанин повис на руках и спрыгнул. Мягко ступая ногами в шерстяных носках - сапоги, видимо, оставил в ризнице, - подошел к нам и, обнажив в улыбке золотые зубы, шутовски представился:
- Краса и гордость революционной Балтики Николай Севостьянович Волжанин.
Дубовицкий укоризненно покачал головой:
- Ну зачем же по трубе? Ведь есть лестница… Нехорошо.
- Эксперимент, товарищ Дубовицкий.
- Какой эксперимент?
- Проверочка. Проверял, могли ли те, что ризницу грабанули, этот риф взять.
- Ах, вон оно что?
- Передохну чуток - наверх полезу.
- Шею свернете, - сказал я. - Не советую судьбу искушать.
Он зыркнул на меня глазами, пригладил ладонью мокрую от пота челочку:
- Судьба - баба добрая!
- Как для кого…
- Для моряков, понятно. Меня лично она навек полюбила, не первый год с ней марьяжу. Так что до свиданьица наверху.
Проводив глазами матроса, Дубовицкий меланхолично заметил:
- Вот с каким кадром приходится работать, Леонид Борисович!
Я был согласен с его невысказанной, но подразумевающейся характеристикой. Похожих «братишек» я навидался в Петрограде, когда участвовал в разоружении матросов-анархистов Второго флотского экипажа. Но Дубовицкий зря рассчитывал на мое сочувствие: даже когда он был прав, я все равно не мог преодолеть свою антипатию к нему.
Волжанин с ловкостью кошки карабкался по трубе. Кажется, судьба к нему действительно благоволила…
Я повернулся к Димитрию:
- Вы будете нас сопровождать при осмотре, Александр Викентьевич?
- Если в этом имеется надобность… Правда, меня ждут в синодальном доме…
- Не смею задерживать, Александр Викентьевич.
Когда архимандрит ушел, Дубовицкий удивленно сказал:
- Вы, оказывается, знакомы с его высокопреподобием?
- Без малого двадцать лет. Он преподавал в семинарии, где я учился. В миру его звали Александром Викентьевичем. Александр Викентьевич Щукин.
- А матросик-то курносик вскарабкался! - подал голос Артюхин. - Ну чистая кошка!
Мы задрали головы. Волжанин, который казался снизу совсем маленьким, помахал нам рукой и скрылся в проеме углового окна.
«Вот сукин сын», - подумал я и сказал:
- Повезло вам, Виталий Олегович, с пополнением. Каких лихих ребят прислали, а?
- Разумеется, разумеется, - кисло согласился он.