Г Л А З У К О В. Помилуйте, гражданин Косачевский! Да мало ли какие обстоятельства могут быть у человека!
К О С А Ч Е В С К И Й. Обстоятельства, конечно, могут быть разные. Но тем не менее вы не сделали записи о своей покупке в книге. Почему?… Вот то-то и оно. Вы знали, что покупаете краденое. Мало того, вы знали, что жемчуг похищен именно в патриаршей ризнице.
Г Л А З У К О В. Побойтесь бога, гражданин Косачевский!
К О С А Ч Е В С К И Й. Бога следует бояться вам, для члена союза хоругвеносцев это особо тяжкий грех.
Г Л А З У К О В. Не знал я, что жемчуг из ризницы.
К О С А Ч Е В С К И Й. Не могли не знать. Среди жемчужин была вот эта черная, парагона с митры Никона. А жемчуг на митре вам показывал Кербель. Специалист по жемчугу не мог не узнать этой уникальной парагоны. Ее узнал бы даже я. А покупка заведомо краденого является, как вам известно, преступлением, за которое полагается тюрьма. Вам это известно?
Г Л А З У К О В. Известно…
К О С А Ч Е В С К И Й. Вот видите, к каким прискорбным результатам мы с вами пришли.
Г Л А З У К О В. Что же делать?…
К О С А Ч Е В С К И Й. Я бы вам советовал проявить искренность, Анатолий Федорович. Очень похвальное качество, и мы, большевики, его ценим…
Г Л А З У К О В. Но я все сказал…
К О С А Ч Е В С К И Й. Охотно верю. Но пока будете сидеть в камере, все-таки подумайте. Займитесь воспоминаниями. А вдруг что-то упустили. Бывает же такое?
Г Л А З У К О В. Бывает.
К О С А Ч Е В С К И Й. Вот видите! Я здесь пробуду еще два часа. Если вам удастся припомнить что-либо существенное, попросите дежурного проводить вас ко мне. Буду счастлив продолжить беседу.
Г Л А З У К О В. А если я припомню что-либо, как вы изволили выразиться, «существенное», меня выпустят?
К О С А Ч Е В С К И Й. Я не коммерсант и торговаться не привык. Но думаю, что это не исключено. Видимо, все будет зависеть от того, что именно вы припомните.
Продолжение допроса владельцаювелирного магазина гр. А.Ф.Глазуковазаместителем председателя Московского советанародной милиции Л.Б.Косачевским
К О С А Ч Е В С К И Й. Так что вы припомнили за эти полтора часа?
Г Л А З У К О В. Да вот, относительно жемчужин. Жемчужины эти я, верно, не на бирже покупал…
К О С А Ч Е В С К И Й. Ну это и так было ясно.
Г Л А З У К О В. Принес мне эти жемчужины неизвестный гражданин перед обедом, только двенадцать пробило. Я в задней комнате сидел, счета проверял. Слышу - в дверь стучат. Я думал, Вишняков. Отпер. Гляжу - незнакомый. «Чем могу служить?» - «Да, вот, - говорит, - имею до вас дело - жемчуг хочу предложить. Нужда, - говорит, - так бы не продавал». Посмотрел я эти жемчужины - ясное дело: из ризницы. Хотел тут же в милицию телефонировать. Но при нем же не будешь! Говорю: «Подождите в коридорчике, у меня тут кой-какие конфиденциальные дела». А он ни в какую. «Или, - говорит, - сейчас покупаете, или я тут же ухожу». И к двери. Что тут будешь делать? И так и так, думаю, плохо. Ну, меня черт и попутал: согрешил… Запросил он у меня десять тысяч золотом. Я ему объяснил, что таких денег не имею, предложил две. Сошлись на двух с половиной…
К О С А Ч Е В С К И Й. Дальше.
Г Л А З У К О В. Чего дальше? Вот теперь каюсь, казнюсь, места себе не нахожу. Точит грех душу, гражданин Косачевский, точит…
К О С А Ч Е В С К И Й. Все?
Г Л А З У К О В. Все.
К О С А Ч Е В С К И Й. Стоило из-за этого дежурного тревожить. Ну что ж, не смею вас больше задерживать, Анатолий Федорович. До завтра.
Г Л А З У К О В. Минуточку, гражданин Косачевский. Я хотел еще внешность его описать. Припоминал и припомнил.
К О С А Ч Е В С К И Й. Слушаю.
Г Л А З У К О В. Мужчина в зрелых годах, лет этак тридцати. Держался степенно, с достоинством, будто и не жулик. Помнится, брюнет. Ну что еще? Пальто не без элегантности, шалевый воротник из серого каракуля… Шапка каракулевая - пирожок, тоже серая. Усики. Вот так.
К О С А Ч Е В С К И Й. Так в Москве тысячи выглядят. Меня особые приметы интересуют.
Г Л А З У К О В. Уж вы извините, я в сыскном деле не разбираюсь. Это какие особые?
К О С А Ч Е В С К И Й. Ну, например, шрам на лице.
Г Л А З У К О В. Шрам?
К О С А Ч Е В С К И Й. Вот именно - шрам.
Г Л А З У К О В. Это вам Вишняков, что ли, говорил?
К О С А Ч Е В С К И Й. Вопросы задаю только я, Анатолий Федорович. Так был шрам на лице или его не было?
Г Л А З У К О В. Да будто был, маленький, неприметный. Я только сейчас вспомнил.
К О С А Ч Е В С К И Й. Где именно?
Г Л А З У К О В. Над бровью. Над правой бровью.
К О С А Ч Е В С К И Й. А теперь, будьте любезны, назовите мне фамилию этого гражданина и расскажите, когда и при каких обстоятельствах вы с ним изволили познакомиться.
Г Л А З У К О В. Да в первый раз я его видел, гражданин Косачевский!
К О С А Ч Е В С К И Й. Зачем же так волноваться? Готов вам поверить. Но… Представляете, какой будет пассаж, если, допустим, эта бестия Вишняков возьмет да и заявит, что «неизвестный» и раньше к вам захаживал? А мне бы очень не хотелось, чтобы у кого-либо возникли сомнения в вашей искренности. Кстати, когда вы в последний раз виделись с Арставиным?
Г Л А З У К О В. С каким Арставиным?
К О С А Ч Е В С К И Й. С сынком купца Арставина. С тем самым Михаилом Арставиным, который был замешан в афере с фальшивым бриллиантом «Норе».
Г Л А З У К О В. Путаете вы меня, гражданин Косачевский. Не желаю я больше отвечать на ваши вопросы. Уж пусть лучше меня обратно в камеру отведут.
К О С А Ч Е В С К И Й. Ничего не имею против. Может быть, хотите через меня передать какие-либо распоряжения приказчикам? Я к вашим услугам.
Г Л А З У К О В. Приказчики… Да пропади они пропадом! Змеи они подколодные, а не приказчики!
К О С А Ч Е В С К И Й. Не смею спорить: вам лучше знать своих служащих. До завтра, Анатолий Федорович.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СОЮЗА АНАРХИСТСКОЙ МОЛОДЕЖИ «ТОВАРИЩ СЕМЕН»
I
Вечерний допрос владельца ювелирного магазина с Верхних торговых рядов, безусловно, был удачей. Удачей тем более приятной, что она пришла неожиданно, как говорится, нежданно-негаданно. Кто знает, как бы развернулись дальнейшие события, если бы на Глазукова не произвело такого сильного впечатления мое упоминание о шраме. А ведь шрам я привел только в качестве примера. Я не предполагал, что жемчуг Глазукову продал не кто иной, как мнимый голландец, которого Михаил Арставин ловко и вовремя подсунул своему отцу вместе с бриллиантовым стразом. И вот пожалуйста, исчезнувший было в небытие жулик вновь всплыл на поверхность, на этот раз не со стразами, а с настоящим жемчугом.
Правда, Глазуков, испугавшись собственного признания, внезапно оборвал беседу, которая становилась все более интересной. Но сказавший «а» должен в конце концов сказать и «б». Кроме того, в отличие от барыги с Сухаревки, того самого «вышеозначенного», Глазукову было что терять, и вряд ли он имел большой опыт в скупке краденого.
Я не сомневался, что наша беседа будет иметь продолжение. Обстоятельства вынуждали члена союза хоругвеносцев быть откровенным до конца. И действительно, когда я на следующий день приехал в розыск, дежурный инспектор доложил, что Глазуков хочет сделать какое-то важное заявление.
В дежурке было холодно и неуютно. На столе инспектора рядом с кружкой остывшего чая и журналом регистрации происшествий лежала только что принесенная газета. На первой странице чернели набранные крупным шрифтом слова «Отечество в опасности».
«…До того момента, как поднимется и победит пролетариат Германии, священным долгом рабочих и крестьян России является беззаветная защита Республики Советов против полчищ буржуазно-империалистической Германии, - прочел я. - Совет Народных Комиссаров постановляет: 1) Все силы и средства страны целиком предоставляются на дело революционной обороны. 2) Всем Советам и революционным организациям вменяется в обязанность защищать каждую позицию до последней капли крови. 3) При отступлении уничтожать пути, взрывать и сжигать железнодорожные здания…»
От газетных строк пахло порохом, ружейным маслом, гарью пожарищ и потом натруженных солдатских ног, месивших снег на прифронтовых дорогах. Сейчас там, в Петрограде, надрывно и тревожно гудели гудки заводов и фабрик, мчались грузовые автомобили с рабочими и матросами, тянулись подводы, груженные военным снаряжением…
- Поспешать надо, - сказал дежурный.
- Кому поспешать? - не понял я.
- Известно кому, товарищу Карлу Либкнехту, - веско сказал он.
Да, революция в Германии, которую мы ожидали со дня на день, запаздывала. Между тем немецкие колонны все дальше и дальше продвигались на восток.
По Москве ползли слухи о захвате Луцка, Ровно, Борисова, Смоленска. Со вчерашнего дня в город стали прибывать эшелоны с беженцами, и после этого слухи стали еще более зловещими.
Буржуазные газеты захлебывались от восторга. Корреспондент «Русских ведомостей», тот самый, который пытался у меня получить интервью по поводу ограбления ризницы, писал: «Революция умирает. Гибнет то, что они считали великой революцией и что было на самом деле великим уродством, бесноватостью, злым гением и проклятием русского освобождения. Умирает, догорая в дыму и чаду, российская пугачевщина…»
Не слишком ли торопитесь с похоронами, господа?
Дежурный удивленно посмотрел на меня: кажется, последние слова я сказал вслух.
- Так распорядиться насчет Глазукова? - спросил он.
Глазукова привели минут через десять.
- Хочу вам всю правду рассказать, гражданин Косачевский.