От стоящей возле броневика группы отделились начальник Московской уголовно-розыскной милиции, бывший присяжный поверенный Дубовицкий и толстый человек в сдвинутой на затылок бобровой шапке - профессор изящных искусств Карташов, которого Дубовицкий обычно привлекал в качестве эксперта.
- Доброе утро, господин Косачевский, - благодушно приветствовал меня Карташов.
Профессор был из числа тех, кто находит для себя развлечение во всем, и в первую очередь в неприятностях ближних. Его забавляли бушующая толпа, солдаты, броневик и конечно же сенсационное ограбление, о котором завтра будут кричать все газеты.
В противоположность ему Дубовицкий всем своим видом выражал благопристойную скорбь. Это соответствовало его официальному положению. Пожимая мне руку, он выразил надежду, что я хорошо провел ночь. Сам Дубовицкий, судя по тщательно выбритому, отдохнувшему лицу с косыми бачками и кокетливой эспаньолкой, не только великолепно выспался, но и успел уделить максимум внимания своей внешности. От него пахло дорогими аткинсоновскими духами - необходимой принадлежностью туалета каждого порядочного человека.
Я поинтересовался, действительно ли похищены хитон и риза.
- Увы, нет, - комически вздохнул Карташов. - Оскудели верой православные! Ларцы украли, а реликвии выкинули...
Договорившись с Карташовым, что он составит подробное описание наиболее ценных вещей, я спросил у Дубовицкого, осматривал ли он ризницу.
- Еще нет. Хотел вас дождаться, - объяснил он. - Но там уже работают мои люди. У меня, кстати, к вам просьба, Леонид Борисович. Переговорите, пожалуйста, с комендантом.
- О чем?
- О солдатах... бронеавтомобиле... Право, весь этот воинский антураж ни к чему. Он лишь будоражит и без того возбужденную религиозную массу.
- Если не ошибаюсь, именно вы просили принять меры против этой "религиозной массы"?
- Я тогда еще не знал, что грабители не тронули хитона и ризы. А теперь, когда недоразумение выяснилось...
- Разве им, - я кивнул в сторону толпы, - не сказали об этом?
- Сказали, разумеется. Помощник коменданта объявил, что реликвии находятся в сохранности.
- В чем же дело?
- Они не верят, - сказал Дубовицкий и, помявшись, добавил: - Помощник коменданта для них не авторитетен.
- А кто же, позвольте полюбопытствовать, для них авторитетен?
- Архимандрит Димитрий, - извиняющимся тоном сказал Дубовицкий. - Я уже с ним беседовал...
- И что же?
- Мне посчастливилось его уговорить. Может быть, ему удастся успокоить людей... На него можно положиться...
- Я предпочитаю в подобных случаях полагаться только на пулеметы, Виталий Олегович.
Ловко увернувшись от брошенного кем-то камня, Дубовицкий пожал плечами:
- Воля ваша.
Из-за моей спины вывернулся некто в хорьковой шубе и пенсне на носу. Напористо сказал:
- Господин Косачевский, мне как репортеру "Русских ведомостей", - он протянул корреспондентский билет, - желательно бы задать вам один вопрос...
- Если позволите, первым вопрос задам я. Как вы ухитрились проникнуть через оцепление?
Некто в шубе польщенно осклабился:
- Смею уверить, это было не так уж трудно. Проявив некоторую изобретательность...
- Тогда вторично проявите свою изобретательность и проникните обратно. Это будет еще легче.
- Я протестую, господин Косачевский.
- Естественно.
- Позвольте... - Но Артюхин уже передавал его с рук на руки ближайшему солдату.
Дубовицкий, молча и неодобрительно наблюдавший эту интермедию, поморщился:
- Опрометчиво, Леонид Борисович. Как-никак, а "Русские ведомости" голос независимой интеллигенции.
О "чистоте" голоса этой газетки можно было, конечно, поспорить. Но к чему? Ведь Дубовицкий не только "Русские ведомости", но и самого себя тоже причислял к стоящей над партийными раздорами истинно русской интеллигенции. Бывший присяжный поверенный считал, что ему и его единомышленникам предстоит объединить демократические силы и повести их... Вот куда именно, Дубовицкому было неясно: то ли ко всемирному христианскому братству, то ли к коммунизму, то ли к конституционной монархии с либеральным профессором на престоле.
Начальником уголовно-розыскной милиции он стал летом семнадцатого при Временном правительстве. И теперь заканчивал свою карьеру полным развалом розыскной работы.
- Разговор о русской интеллигенции отложим до другого раза, Виталий Олегович. А сейчас, будьте любезны, введите меня в курс дела.
- Да, да, разумеется, - поспешно сказал он. - Все обстоятельства преступления покуда не выяснены. Но...
По словам Дубовицкого, вчера во второй половине дня ризничий архимандрит Димитрий в сопровождении разводящего келейника, подрядчика и двух столяров направился в ризницу. Печать на входной двери была в полном порядке, замки тоже.
Однако, когда ризничий прошел мимо разобранных шкафов у входа - их-то и должны были собрать рабочие, - он обратил внимание на осколки стекла. Он кинулся к стенной нише. Толстое зеркальное стекло, прикрывающее ее, было выбито, а сама ниша пуста. В этот момент разводящий келейник крикнул, что дверь между первой и второй палатой взломана.
Оказалось, что восьмиугольная витрина с крестами, фимиамницами и панагиями почти пуста. Точно так же были очищены грабителями многоярусные дубовые шкафы в третьей, четвертой и пятой палатах, витрины и застекленные стеллажи вдоль стен, кованые сундуки, пятистворчатый шкаф, в котором находились ценности Успенского собора, в том числе и реликвии православной церкви.
- Почему же об ограблении советским властям было сообщено не вчера, а сегодня?
На этот вопрос Дубовицкий ответить не мог.
- Архимандрит, - сказал он, - телефонировал мне о случившемся на квартиру около четырех часов утра. О том, как была обнаружена кража и когда, я узнал уже здесь.
- Вы опрашивали архимандрита?
- Нет, я не считал это удобным.
- А вообще расследовать ограбление вы считаете удобным?
- Видите ли, Леонид Борисович, мои сотрудники сняли допрос с разводящего келейника, подрядчика и ювелира ризницы Кербеля. Я считал, что этого достаточно.
- Когда и кем ризница посещалась в последний раз?
- Затрудняюсь вам что-либо ответить.
- Ризничий здесь? - спросил я, чувствуя, что добиться от него какого-либо толка мне так и не удастся.
- Разумеется, Леонид Борисович. Он очень взволнован случившимся.
Я послал Артюхина за архимандритом. Долго разыскивать его не пришлось: ризничий стоял вместе со стареньким монахом в нескольких шагах от нас. Высокий, стройный, он был красив и немного картинен. Синие строгие глаза смотрели спокойно и выжидательно.
- Почему вы только сегодня сообщили в милицию об ограблении? - спросил я.
- Для этого имелись свои причины.
- А именно?
- В церковной иерархии существует такая же субординация, как и в светской, - спокойно и вразумительно объяснил он. - Поэтому, узнав об ограблении, я счел своим долгом прежде всего поставить в известность патриарха и действовать, сообразуясь с его указанием.
- Выходит, он возражал против того, чтобы вы сразу же сообщили нам?
- Вы склонны к поспешным выводам, господин Косачевский, Патриарх, понятно, не возражал. Но в момент обнаружения кражи его не было. Он находился в Звенигороде. Я туда послал нарочного. Как только было получено указание его святейшества, я тотчас же телефонировал господину Дубовицкому.
- Почему вы так долго не навещали ризницу? - Мне показалось, что он смешался. Но может быть, мне это только показалось?
- Я считал, что в слишком частых посещениях не было особой необходимости.
- Как видите, вы ошиблись.
- За свою ошибку я готов держать ответ перед богом и поместным собором.
Кажется, Димитрий был уверен, что бог и поместный собор с него строго не спросят. Впрочем, на их месте я бы тоже проявил снисходительность: посещения ризницы вряд ли помотали бы ограблению. И в то же время пренебрежение своими обязанностями совсем было непохоже на Димитрия.
- Вы кого-нибудь подозреваете?
- Мой духовный сан не дает мне права на подозрения.
- Список похищенного уже составлен?
- Видимо, да. Этим занимался ювелир ризницы Кербель.
- Вы ему полностью доверяете?
- Кербель работает в ювелирной мастерской ризницы свыше двадцати лет. Кроме того... - Не окончив фразы, он замолчал и поднял кверху глаза.
По водосточной трубе, упираясь ногами в рустовку стены, спускался человек. Поржавевшая, покрытая наледью жесть скрипела, сыпались куски ржавчины...
- Это еще что за явление?
- Кажется, Волжанин, - неуверенно ответил Дубовицкий.
- Какой Волжанин?
- Матрос... Он у нас агентом второго разряда числится.
В сажени с небольшим от земли Волжанин повис на руках и спрыгнул. Мягко ступая ногами в шерстяных носках - сапоги, видимо, оставил в ризнице, подошел к нам и, обнажив в улыбке золотые зубы, шутовски представился:
- Краса и гордость революционной Балтики Николай Севостьянович Волжанин.
Дубовицкий укоризненно покачал головой:
- Ну зачем же по трубе? Ведь есть лестница... Нехорошо.
- Эксперимент, товарищ Дубовицкий.
- Какой эксперимент?
- Проверочка. Проверял, могли ли те, что ризницу грабанули, этот риф взять.
- Ах, вон оно что?
- Передохну чуток - наверх полезу.
- Шею свернете, - сказал я. - Не советую судьбу искушать.
Он зыркнул на меня глазами, пригладил ладонью мокрую от пота челочку:
- Судьба - баба добрая!
- Как для кого...
- Для моряков, понятно. Меня лично она навек полюбила, не первый год с ней марьяжу. Так что до свиданьица наверху.
Проводив глазами матроса, Дубовицкий меланхолично заметил:
- Вот с каким кадром приходится работать, Леонид Борисович!
Я был согласен с его невысказанной, но подразумевающейся характеристикой. Похожих "братишек" я навидался в Петрограде, когда участвовал в разоружении матросов-анархистов Второго флотского экипажа. Но Дубовицкий зря рассчитывал на мое сочувствие: даже когда он был прав, я все равно не мог преодолеть свою антипатию к нему.