— Папа, — сказал он, — смотри, в нас целится ружьё.
Тэд указывал пальцем на слуховое окно, откуда и в самом деле торчало дуло двустволки.
— Послушайте, там! — громко сказал Линкольн, взмахнув цилиндром. — Нельзя ли обойтись без глупостей?
— Вылезайте из коляски, — ответил женский голос.
Линкольн взял детей за руки и пошёл к веранде. Дверь дома полуоткрылась. Показалась густая белокурая борода и подозрительно прищуренный глаз. Затем дверь распахнулась.
— Мистер Линкольн! — закричал звучный голос. — Да простит меня господь, ведь я ополоумел! Марта, слезай с чердака эхо мистер Линкольн с ребятами!
— Элиша Бакстер, если я не ошибаюсь? — спросил Линкольн.
— Как же! Я ещё радовался за вас, когда вас хотели сделать вице-президентом. Жаль, что ничего из этого не получилось.
— Я не жалею об этом, — сказал Линкольн.
— А я жалею, сэр! Ведь вы стоите за свободную землю.
— Я человек Запада, где многие высказываются против рабства.
— Да, сэр, рабовладельцы хотят забрать у нас Запад. Но… — Бакстер энергично потряс ружьём.
— Нет, нет, Бакстер, — проговорил Линкольн, — только не это!
— Поверьте моему слову, мистер Линкольн, без этого не обойдётся. Словами их не убедишь. Видите, что делается в Канзасе?
— Спаси господь Америку от того, что делается в Канзасе, мой друг Бакстер! Мы постараемся убедить их словами.
— Желаю вам удачи, сэр. Воевать из-за негров, конечно, не очень-то хочется. Но боюсь, что господ плантаторов не убедишь никакими доводами. Я жил на Юге, я знаю их. Они поклоняются вот этому богу.
И Бакстер снова поднял ружьё.
— Видите ли, мистер Линкольн… Господи, да что это я занимаю вас политическими разговорами! Войдите в дом!… Марта, принеси детям парного молочка. Прямо из-под коровы, сэр. Какие славные парни!
— Мис-тер Бакстер, — важно сказал Тэд, — вы должны Делману двадолларапятьдесятцентов?
— Сколько ты сказал, парень?
— Он сказал «два доллара пятьдесят центов», — пояснил Вилли.
— И ты всегда так быстро разговариваешь? Да, я должен ему два с половиной доллара.
— По-че-му вы не отда-ёте свой долг? — отчеканил Тэд.
— Ты что, друг Делмана?
— Нет, я враг это-го джентль-ме-на.
Бакстер усмехнулся.
— Нынче уже и дети стали понимать, что такое долги… Я одолжил у него деньги давно, мистер Линкольн. Марта была больна, и нечем было заплатить доктору. С тех пор я наделал много долгов, и, слава богу, люди не торопят меня. Они знают, что у нашего брата год неурожайный. Будущей весной я продам рощу и расплачусь со всеми. Ничего не поделаешь! Я уже давно задумал продать весь участок и отправиться в Канзас со своим ружьём. Авось там найдётся землица получше и побольше, как вы думаете?
Линкольн покачал головой.
— Боюсь, что вы опоздали в Канзас, Бакстер. Власть в Канзасе фактически захвачена южанами. Землю продают по тройной цене. А вам и вовсе не продадут.
— Почему это? Я не аболиционист, совсем нет!
— Потому, что вы не имеете негров. Им не нужны такие труженики, как вы.
— Помилуй боже, неужели честного фермера не считают человеком, потому что у него нет негров?
— Да, Бакстер, с некоторых пор решается вопрос, будет наша страна свободной или рабовладельческой. Увы, с каждым днём этот вопрос становится всё острее.
Бакстер расправил свою пышную бороду.
— Я уже сказал вам, сэр, что выход из этого вопроса очень простой. Но… вы как будто приехали по другому вопросу?
— По делу о двух с половиной долларах.
— И Делман заставляет вас взыскивать с меня деньги? Хитёр этот господин, нечего сказать! У меня нет ни цента. Пусть подождёт до весны.
— Он не хочет ждать ни одного дня.
— Неужели вы собираетесь вести судебное дело против меня, мистер Линкольн?
— Нет, — сказал Линкольн. — Я собираюсь вручить вам деньги.
Он всунул в руку остолбеневшего Бакстера десятидолларовый билет.
— Здесь десять долларов, Бакстер. Два с половиной вы вернёте Делману, остальные будете должны мне. Вернёте, когда у вас будут деньги. Расписка мне, конечно, не нужна.
— Мистер Линкольн, — еле вымолвил Бакстер, — мне неудобно брать у вас взаймы…
— Не беспокойтесь, Бакстер, у меня урожайный год. А сейчас, извините, дела заставляют меня уехать, не воспользовавшись вашим гостеприимством. Дело в том, что я взял эти деньги у Делмана, как законную плату за мои труды. Сейчас я должен вернуть Делману вашу расписку. Прошу вас, Бакстер, расплатившись с этим… гм… добрым человеком, потребовать у него свою расписку и не забыть её уничтожить. Всего хорошего!
— Папа, я знал, что ты что-нибудь придумаешь! — выпалил Тэд, прилаживая том постановлений конгресса к сапожной щётке.
— Тэд, что это такое? — с любопытством спросил Линкольн-отец, глядя на это сложное сооружение.
— Это пушка, — объяснил Тэд. — Она стреляет снарядами громадной силы.
— Нет, нет! — сказал Линкольн. — Только не это!
— Вы против артиллерии? — спросил Хэрндон.
— Нет, я против войны! Линкольн сладко потянулся (он снова лежал на полу, опираясь головой на опрокинутый стул) и раскрыл книгу.
— Послушайте, что пишет Уитмен:
Я не знаю, каково наше будущее,
Но я знаю, что оно не плохое и что оно непременно наступит…
— Не люблю я стихов без рифмы, — кисло сказал Хэрндон.
Папу хотят убить
Папа стал знаменит. Это произошло после его словесного состязания с сенатором Дугласом.
Тэд и раньше знал, что его папа человек необыкновенный. Но во время этих дебатов про папу Линкольна стали писать, что он «один из самых выдающихся лидеров свободных людей Америки». Писали это газеты республиканской партии. В газетах же демократической партии писали, что этот Линкольн из Иллинойса не больше чем пустоголовый провинциальный адвокат, что он не получил никакого образования и вообще похож на обезьяну.
Очень неприятно, когда про вашего папу пишут, что он похож на обезьяну. Тэд и Вилли решили вызвать оскорбителей на Дуэль. Они написали такое письмо: «Эй вы, демократы! Сами вы обезьяны, а вовсе не наш папа! Мы ещё мальчики и ничего не понимаем в политике. Но всё равно мы заявляем, что честные негры гораздо лучше, чем белые лгуны. И вообще, хватит вам нарушать конституцию. Мы возьмём наши ружья (не беда, что они игрушечные) и охотничью собаку и пойдём в воскресенье в Мельничный Лес, и вы тоже туда приходите с ружьями и собаками, и будет настоящая дуэль. Стрелять можно из-за кустов, и с деревьев, и при свете, и в темноте, пока не кончатся все патроны. С почтением Вилли и Тэд, Мстители из Иллинойса».
Вилли сказал, что это письмо надо показать папе. Папа надел на нос очки, прочитал письмо и сказал спокойно:
— В двенадцати строчках сорок четыре ошибки. Это никуда не годится. А откуда вы взяли эту глупую подпись?
— Из «Приключений Кита Карсона, вольного стрелка с Дальнего Запада»! — торжественно сказал Вилли. — Мы заплатили за книжечку десять центов, которые мама дала нам на орехи.
— Немедленно бросьте эту книжечку в печку, — сказал папа, и, как выяснилось впоследствии, он был прав.
Вообще папа всегда прав. Мама — другое дело: она время от времени ошибается. Но вместо того чтоб признать свои ошибки, она кричит и бросается посудой.
Папа никогда не выходит из себя и ничем не бросается.
Когда решался вопрос о том, кого выбрать в сенаторы, Стивена Дугласа или Авраама Линкольна, папа ездил вместе с Дугласом по разным городам штата, и они спорили при всём народе. И все друзья папы говорили, что он был удивительно спокоен и никогда не повышал голоса.
Были случаи, когда дебаты происходили в сырую, промозглую погоду под открытым небом. На скамейках сидели фермеры из разных местечек, закутанные в шарфы, и все курили трубки.
Дуглас всегда одет по моде, и голос у него как у оперного певца, даром что он маленького роста. Папа, наоборот, очень длинный, брюки у него не доходят до ботинок, а рукава до кистей, и голос у него высокий. И тем не менее папа говорил так убедительно, что фермеры кричали: «Слушайте! Слушайте!»
Папа говорил против рабства — что не может устоять дом, разделённый надвое, и что страна не может быть наполовину свободной, наполовину рабовладельческой.
А маленький Дуглас доказывал, что северянам нечего лезть в дела южан. Они вправе у себя на Юге заводить любые порядки.
— Смысл выступлений мистера Дугласа всегда один и тот же, — так сказал папа, — «ты работай, а я буду есть, ты трудись, а я воспользуюсь плодами твоего труда…» Я прошу вас об одном: если негр вам не нравится, оставьте его в покое. Он вправе есть заработанный им хлеб.
— Какое мне дело до рабства? — закричал кто-то из людей Дугласа.
Папа нисколько не смутился.
— Этот джентльмен, — сказал он, — по-видимому, убеждён в том, что если ударить его плетью, то ему будет больно. А если ударить плетью другого, то другому больно не будет.
И всё-таки в сенаторы выбрали не папу, а Дугласа. Мама это очень переживала, а папа не очень.
— Никто не понимает, что мы абсолютно правы, — кипятилась мама, — и мы достойны лучшего в жизни, может быть, даже президентского кресла!
— Успокойся, Мэри, — говорил папа. — Я не раз утверждал и продолжаю утверждать, что демократы обманывают народ. Можно обманывать кое-кого всегда; можно обманывать всех изредка; но невозможно обманывать всех всегда!
Поэтому папа Линкольн нисколько не удивился, а мама очень обрадовалась, когда в дом Линкольнов, в парадную гостиную, что на первом этаже влево от лестницы, явилась делегация и официально поздравила Авраама Линкольна с победой на республиканском партийном съезде в Чикаго. Теперь его кандидатура в президенты была выставлена по всей стране.
И тут началось! С утра до ночи гремели оркестры, взрывались хлопушки, люди шли пешком и ехали верхом с плакатами: «Раскрой глаза!», «За Линкольна и Свободу!», «Вперёд, честный Эйб!» А вечером такие же процессии шли с военными барабанами и с бумажными фонарями, на которых был нарисован широко раскрытый глаз и написано: «Человек из народа, Америка ждёт тебя!»