– Все вот так и было здесь? Ну, бардак, кровь и надпись? – Ручка ткнула в кривые буквы на стене.
Наконец девушка смогла сосредоточиться и прочитать, что вывела рука старика перед тем, как он потерял сознание. Неровные бурые потеки соединились в слово «фальш», последние буквы, видимо, обессилевший Фишер дописать уже не смог, пальцы лишь прочертили неровные линии, а затем дугу до пола.
На секунду она даже увидела, будто в фильме, как слабеющие, скрюченные артритом пальцы двигаются медленно по темной стене, а потом падают бессильно, оставляя кровавый след. И на темных от времени досках стекает густыми каплями багровой крови неровная надпись.
В реальность ее вернул бас участкового:
– Гражданка Белова, вы слышите меня?
– А? – спохватилась Файка и закивала торопливо. – Да все так, надпись была, и он лежал прямо возле нее. Как хорошо, что он жив, а я так испугалась, когда зашла сюда. Просто ужас, так закричала и остановиться не могла, кричала и кричала.
Как это с ней обычно и бывало, после немоты от шока на Фаю нападала страшная болтливость, когда она никак не могла остановить поток льющихся из нее слов.
– Одна вы тут были?
Соврать у нее не получилось, язык будто споткнулся о невидимую преграду. Девушка смогла только замотать головой, будто ужаленная оводом лошадь. На ее счастье, участковый вздохнул только протяжно:
– Понятно, свидетелей много, а толку мало.
Он вдруг резко наклонился и провел пальцем по тягучей кровавой лужице:
– Загустела, с утра он тут лежит.
Хотя он и не высказал вслух свою мысль, но девушка с облегчением выдохнула – ее не подозревают, она только что приехала в поселок, а профессора ударили по голове еще утром. Да и женщины-свидетельницы от вывода участкового расслабились, перестали смотреть с подозрением на незнакомую девицу, что оказалась на месте преступления. Правда, Фаине никак не удавалось выдохнуть даже после того, как представитель закона перестал посматривать на нее с недоверием.
Ей не давала покоя рука, тонкая, но со знакомым ей стальным захватом. Девушка вздрагивала каждый раз, когда в отражении зеркала из-под скатерти выскакивала мускулистая ладонь с бесцветным маникюром.
И Фаина, и Ольга одновременно заметили то, ради чего они приехали в поселок – среди книг и вороха пожелтевших документов на длинном стеллаже лежал веер из черных перьев, абсолютно внешне точно такой же, что оказался в рюкзаке Фаины во время экскурсии в музее. Мерцающая полированная ручка, мягкая гладь лебединых перьев, узкая петля шелковой ручки. Он был братом-близнецом музейного экспоната.
Пока участковый склонился над протоколом, а соседки вздыхали над бедным профессором, Ольга пыталась его достать незаметно для полиции и свидетелей, совершая опасные выпады из своего укрытия. Но трюк никак не удавался, так как полка стеллажа находилась слишком высоко для низкорослой Ольги. Она вытягивалась из-под прикрытия скатерти и снова пряталась обратно, не завершая выпада. Когда женщине все-таки удалось коснуться круглого кончика, то веер подскочил и с шумом полетел вниз, роняя по пути вазы и книги.
От неожиданного грохота свидетельницы зашлись визгом, повскакивали со своих мест, а участковый резво ухватил табуретку за ножку, превратив ее в орудие.
Файка замерла от ужасной мысли, что сейчас ее напарницу обнаружат и узнают, что история про научную работу – абсолютная ложь. Все будет раскрыто, от похищения веера до покушения на несчастного профессора.
«И старика на тебя повесят», – снова зазвенели в голове слова Ольги.
Участковый осторожно шагнул в комнату, за ним засеменили робко женщины, последней на автомате протопала Файка. Сердце у нее колотилось так, что было непонятно, как эти люди не замечают ее взвинченного состояния.
Зорькин обошел комнату по периметру, заглядывая в углы, с досадой захлопнул рамы и выругался:
– Кошаки чертовы бегают, где приспичит. Наразводили! – И строго взглянул на председательницу.
Та поправила значок:
– Мой Тиша не такой, он поест, умоется и в баньке спит.
– А по ночам кто курей соседских гоняет? – нахмурился участковый.
– Так он молодой еще, полгодика котику. Подрастет и присмиреет, – примирительно затянула женщина.
Но Фаина их перепалку даже не слышала, стояла как вкопанная у стола, чувствуя, как дергается рюкзак, который она держит в руках. Ольге все-таки удалось подхватить отлетевший раритет, и теперь она сунула вещицу напарнице в сумку втайне от остальных.
Фая даже дышать перестала, чтобы не выдать своего волнения. Рюкзак в ее руке ходил ходуном, пока не шлепнулся на дощатый пол.
От повернутых в ее сторону лиц девушка сжалась и прошептала:
– Извините, это я неуклюжая, уронила сумку.
– Тьфу! – нахмурился полицейский. – Хватит уже кошатину искать эту, время мое тратите. Еще свидетелей опрашивать, а я только один протокол заполнил.
И потянулись длинные минуты, пока Зорькин задавал вопросы, отдуваясь от дневного зноя, женщины перешептывались между собой, а Фая отвечала, обмирая каждый раз, что ляпнет что-то, что выдаст ее с головой. Она рассказала подробности своего приезда, на ходу переделывая рассказ так, чтобы не упоминать об Ольге. Уставшие женщины уже начали хлопотать на кухне, принеся в стаканах воду, чтобы хоть немного прийти в себя от одуряющей жары. Председательница даже порывалась начать уборку, но участковый сурово буркнул:
– Ну, начала суету. Еще приедет с района группа, там эксперт все фотографировать будет, отпечатки снимать. Кто тут шлялся. Так что не трогай здесь ничего лучше, а то потом проблем не оберешься.
Женщины в испуге отдернули руки от стаканов.
– Да помой их потом, че уж, при мне же пили, – миролюбиво прогудел Зорькин и снова опустил голову в документы.
В конце концов через несколько мучительных часов участковый подсунул девушке бланки на подпись, тыкая толстым пальцем в нужные места.
– Ну, вот это, можете идти. Только не уезжать.
– Как не уезжать, из поселка? – удивилась Фаина.
– Из города, – нахмурил брови Зорькин. – Вас еще следователь опросит, может, там чего еще. Я свое дело закончил, сейчас дом опечатаю и дальше буду работать. Или на обед. – Он сверился с часами. – Ух, уже к пяти дело, а я и не перекусил. Мне врачи запрещают режим нарушать. Так, давайте на выход все, я буду дом опечатывать.
Женщины заспешили к дверям, помогая на ходу закрывать деревянные рамы, а Фая обмерла на месте от мучительного вопроса – как же из дома выберется Ольга?
Но участковый ей впасть в привычный ступор не дал, мягко подтолкнул девушку к двери:
– Поторопитесь, гражданка Белова. Электричка последняя через час уйдет, как раз добежите до станции.
Девушка затопала по крыльцу, оглядываясь назад. Но в голову от усталости и духоты ни одна здравая мысль не шла.
Упасть в обморок? Или заявить, что буду ждать здесь бригаду из района?
Додумать ни одну мысль она не успела. Зорькин грохнул со всей силы перекошенной дверью, налепил бумажную полоску и стукнул синюю печать, оклеивая вход. Ту же самую процедуру он провел возле каждого окна.
От стука печати внутри у Фаины все падало, накрывая потоком ужасных предположений: Ольга умрет там от духоты и голода, ее обнаружит следователь из города и тогда уж точно догадается о веере. И стук печати звучал в ее голове, как молоток могильщиков, что вколачивают гвозди в крышку гроба.
Но никаких предсмертных криков из дома не доносилось, а участковый, закончив работу, буднично попрощался и укатил вдаль, окуривая улицу сизым дымом выхлопов мотоцикла. Соседка в платочке ушла к себе, а Фаина осталась, ошарашенная и усталая, стоять у ворот на придачный участок профессора Фишера.
Председательница сочувственно спросила:
– Тебе, может, в туалет надо? Постеснялась при мужчине? Так пошли до меня, у меня там красота, все оборудовано по-городскому.
– Н-н-нет, я… спасибо, – протянула девушка.
Но настойчивая старушка похлопала ее примирительно ладошкой по плечу:
– Да ты не обижайся, что я строго так к тебе. Должность у меня ответственная, за порядок отвечаю в поселке. Чуть что какая проблема, сразу ко мне. А тут такой ужас, профессора зашибли. Ох, теперь и на ночь придется все двери-окна запирать, вдруг это какие хулиганы залетные из города рыщут по поселку и стариков грабят. Разгромили ему дом весь, лампу разбили, документы раскидали. Со злости, наверное, что у профессора ничего не нашли. Это ведь только так звучит – профессор, а он жил скромно, весь в бумажках своих. Даже в магазин не ходил, только молочко парное покупал у местных. А все продукты ему жена привозит из города. Ну, как жена, бывшая. В разводе они уже много лет, а все не бросает его, ухаживает, сама помоложе Германа Яковлевича, бодрая такая. Хорошая женщина, хотя и строгая. Как глянет из-под очков, все вопросы из головы вылетят. Она мне как-то раз и сказала, что, мол, лезете не в свое дело, когда я зашла поболтать к ним по-соседски. У них такой веер шикарный лежал, черный, весь блестит, камни по краям, я и сказала, ну, зачем мужчине веер на даче, что за прихоть. И вот она мне в ответ, что я не в свое дело лезу. Ведь просто же посоветовала, от чистого сердца. Ну, лучше же купить вентилятор, или вот бассейн мне внуки привезли в огородике ставить, приятно в жару охладиться. А тут безделушка, дорогая ведь, верно.
– А давно веер у него? – Бедную Файку прошибло холодным потом, несмотря на жару, ведь вещица, о которой они говорили, лежала сейчас у нее в рюкзаке. И если его помнит председательница, то и жена профессора тоже расскажет полиции о пропаже раритета. Сразу станет понятно, кто покусился на веер и ударил профессора. Фаина Белова! А то, что она отпирается, только доказывает ее вину.
Но старушка ее вопрос истолковала по-своему:
– Веер, вот у городских причуды, куда деньги тратить! Он ходит в старых штанах, дом весь наперекосяк, зато с веером, будто барон какой. – Но старушка вдруг осеклась, поняв, что наболтала лишнего. И обсуждает она странного профессора не с деревенской приятельницей, а как раз-таки с чудной городской гостьей.