А потом что-то произошло. Холод как будто перепрыгнул на его руку, мгновенно растекся по телу. Эдик успел еще ощутить убийственное оцепенение во всех членах, даже пронеслась в голове изумленная мысль: «Я замерзаю».
И все исчезло.
Глава 18Замороженный
Никогда еще Редкий не чувствовал себя так плохо. Убийственно плохо. Тело болело, словно каждая кость в нем сделалась резиновой и теперь ее завязывали узлом. Все горело так, что мелькнула даже паническая мысль об адском огне. Страх заставил открыть глаза и оглядеться.
Он лежал на полу в полутьме, лишь дежурные лампочки вяло подмигивали с потолка. Яркий свет, мониторы, поверженный бука, взгляд девочки, по-звериному испуганный и одновременно удивительно знакомый, – куда все подевалось?
– Эй, друг, ты как? – Над ним нависло красное, все в бисеринках пота лицо сталкера Василия. – Жить будешь?
Эдик не знал точного ответа, едва сумел выговорить – челюсть и скулы похрустывали и взрывались болью:
– Вот думаю пока. Что случилось?
– Ты открыл клетки. А я пытался крикнуть…
– Это я помню. Потом.
– Потом ты попался на глаза той малышке, что завалила буку. Ты того… постоял немного, закачался и упал, а девчонка метнулась куда-то. Я тебя за одежду схватил и поволок назад, за решетку. А там уже завыло все.
Теперь и Эдуард уловил негромкий, словно бы вкрадчивый вой сирены со всех сторон.
– По всему Институту воет, что ли? – пробормотал опасливо. – А ты не спас того буку?
– Им свои пусть занимаются, – отмахнулся санитар. – Мне тебя, здорового лося, по самое не хочу хватило.
Тут Редкий запоздало удивился, что мелкий худосочный Вася вообще сумел утащить его на такое приличное расстояние.
– Вась, почему мне так больно? – спросил и устыдился, так жалобно это прозвучало. – То есть что вообще со мной случилось?
– Ты замерз, – кратко информировал сталкер.
– В смысле? Там жара была.
Санитар только руками развел:
– Ничего не знаю. Сперва я тебя за одежду тащил подальше оттуда. Еще удивился пару раз, чего ты в проемы не вписываешься. И тарахтишь как будто. А уже за решеткой ощупал – мама дорогая! Да ты холодный и окоченевший! Не дышишь, пульса нет. Я даже струхнул, что придушил тебя случайно воротом футболки, но чтобы так быстро окоченеть! Ну я давай тебя тормошить, лупить, ворочать! Сперва боялся, что просто раскокаю тебя на части, ко всем святым. Потом ты вроде мягчеть начал, сердце завелось… – Он прерывисто вздохнул, потер руки, добавил: – Как бить-то человека больно, оказывается. Ты прости, друг, но я тебя того… в отбивную превратил, в общем.
– От имени отбивной благодарю тебя за спасение жизни, – проворчал Редкий. – Лицо сильно пострадало?
– По лицу старался не бить. Подумал, вдруг ты выживешь – как в отделении будешь объясняться?
Тут уж Василий громко шмыгнул носом и утерся рукавом.
– Сколько вообще времени прошло? – догадался спросить Эдик.
– Да не знаю я! Как во сне все было. Девчонка та унеслась куда-то, вот боюсь, не этим ли коридором она воспользовалась. – Маленький санитар боязливо огляделся. – Я как раз тебя за угол затаскивал, когда буки начали из своих каморок выскакивать, шкуры с гвоздей сдергивать. Вроде не заметили они нас… – Он помолчал и спросил совсем тихо: – Ты как себя чувствуешь-то?
– Как нога, которую отсидели, – сказал Эдик. – Как рука, которую отлежали. Как…
– Понял-понял. Ну то есть получше, верно? А то нам назад возвращаться пора, весь обратный путь я тебя не протащу. – Санитар виновато поежился.
Редкий потихоньку шевельнулся раз и другой, проверяя конечности. Оцепенение понемногу проходило, боль, напротив, нарастала. Хотелось остаться тут, лежать неподвижно и ждать, когда подберут.
– А думаешь, есть смысл двигать в обратном направлении? Ну, тревога же, везде охрана рыщет. Слушай, Вась, ты беги один, может, сумеешь. А я тебя даже под пытками не выдам, клянусь!
Василий только рукой махнул, давая понять всю тщетность этих уговоров.
– Во-первых, все равно сообразят, что один ты так далеко не забрался бы. Во-вторых, я тебя не брошу, чего ты? Вдруг все остальные детишки тоже разбежались? При тревоге – а учебные раз в квартал бывают – блокируются абсолютно все двери. Но через люки можно попробовать… если ты сможешь. А если совсем паршиво тебе, то я тогда зову охрану и сдаемся вместе.
Тут Эдуард решился и рывком сел. Встал сперва на колени, потом, ухватившись за подставленное своевременно плечо сталкера, сумел встать и даже распрямиться. Что-то щелкало мерзко в суставах, боль сделалась невыносимой, но Эдик подумал, что сумеет к ней притерпеться, – когда болит абсолютно все, то вроде даже легче.
– Двинули! – скомандовал Редкий. – Постараемся выпутаться. И да, Вась, еще раз спасибо, что спас.
Санитар снова шмыгнул носом и нежно поддержал друга за пояс, но в следующий миг содрогнулся так сильно, что едва сам устоял на ногах. Эдуард понял, что напугало Васю: многоголосый пронзительный вой, теперь уж не сирены. Сам не особо испугался – слышал подобное. Да и боль отнимала все силы и эмоции.
– Откуда это? – спросил шепотом.
– Не понять, – едва выговорил Василий, челюсть у него так клацала. – Может, от клеток. Хором выводят, значит, не закрыли их пока.
– Сматываться отсюда нужно, – пробормотал Редкий.
То, что происходило потом, Эдик помнил плохо, как долгий, муторный сон. Маленький Василий с упорством муравья тащил его на себе, двухметрового и ни на что не годного. Засовывал в люки, волочил волоком по коридорам и лестницам. Тело горело, пот струился по лицу и под одеждой, вместе с ним, казалось, вытекали силы и сама жизнь. Хотелось умолять санитара оставить, бросить его, и в конце концов Эдуард даже принял решение: вот досчитает до ста и попросит.
– Наш этаж, – выдохнул сталкер на счете шестьдесят, и Редкий не поверил своим ушам.
Путь казался ему непреодолимым. Впервые за все время он осмысленно глянул по сторонам, обнаружил себя в светлом квадратном помещении, где рядком стояли моющие пылесосы.
– Где это мы?
– В хозблоке. Тут наше санитарское хозяйство. Дома!
– А как сюда вошли? Ты говорил, все двери блокируются при тревоге.
Вася слегка удивился, глянул встревоженно:
– Друг, так ведь давно уже тихо, и электронные ключи снова работают. На браслетах никаких указаний.
Эдуард прислушался – в самом деле, тишина, а звенит только у него в ушах. И браслет снова поблескивает у него на запястье, но не его, а бирюзовый.
– Ты сейчас вроде как санитар, имеешь право находиться в этом блоке, – пояснил санитар. – Но сейчас нужно тебя как можно быстрее дальше отправлять, наверняка после отбоя медперсонал пойдет по палатам. Может, уже хватились тебя. Если что, скажем, что ты со мной в картишки играл, когда тревога завыла.
– Не попадет тебе? – рассеянно спросил Редкий.
Василий лишь рукой махнул:
– Попадет, но разве это сейчас меня волнует!
– А что? – напрягся Эдик. – Тревогу отменили, значит, в порядке все, разве нет? Малышку ту поймали, детей снова заперли.
Он горько усмехнулся про себя: вот ведь, называет порядком то, что на деле есть жесточайшее преступление.
– Да кто его знает, поймали или нет, – нахохлился Вася. – Могли просто определенную зону оцепить, а тревогу отменили, чтобы больных не беспокоить, и так жалобы с утра посыплются. Сам знаешь, какой у нас тут контингент лечится, сплошь золотые шишки. У меня сейчас две заботы: тебя до палаты доставить, чтобы никто не подкопался, и убедиться, что с Машенькой все в порядке.
– С кем?! – даже не понял поначалу Эдик. А поняв, завопил: – Вась, да ты чего! Ты же не пойдешь ее навещать, в самом деле!
– Думаю, что схожу все-таки, – после недолгого раздумья коротко отозвался санитар.
– Василий! – взвился Редкий. – Твоя Машенька – дерево, что с ней-то могло случиться?!
– У этого дерева душа имеется, – отчеканил Вася таким строгим голосом, что в другой раз Эдик бы заткнулся. Но не сейчас.
– Ты со мной так рисковал, всю дорогу тащил на себе. А прежде к жизни возвращал, все руки отбил. Да ты на ногах еле стоишь! Пообещай, что отведешь меня, а потом отправишься в свою комнату отдыхать!
– Ладно, пошли, – распорядился санитар, снова подставляя плечо, но на его лице Эдик успел прочитать непреклонную решимость поступить по-своему.
Удивительно, но у них все получилось. Едва ступили в отделение, как оказались в гуще оживленных событий. Свет горел везде, все палаты – настежь. Бегали растрепанные медсестры, по коридору и в холлах нервно сновали больные. Перепуганные санитарки спешили с подносами, на которых стояли личные заказы разбуженных пациентов: соки, бутерброды, даже суши. Возле самой палаты Редкого пациенты взяли в тиски одного из профессоров, громогласно требовали разъяснений, с какого перепугу среди ночи завыла сирена и из палат было не выйти.
– Господа, технический сбой, – степенно басил тот, выставив перед собой крупные желтоватые ладони. – Руководство приносит всем свои извинения. Расходитесь по палатам и отдыхайте дальше, господа!
Мрачный мужчина с очень прямой спиной, наверняка большой начальник, подметил недобрым голосом, что ему жутковато оставаться в палате после такого инцидента.
– О, никаких проблем, могу оформить выписку прямо сейчас, – встрепенулся профессор. – Вы ведь на машине? Охрана проводит и вещи отнесет, шофера выделим.
Пациент мигом сдулся и исчез за своей дверью. За спинами других недовольных его примеру последовал Эдик. Маленький санитар шмыгнул следом, заботливо помог ему надеть свой браслет и лечь под одеяло, посоветовал:
– Ты завтра попроси о полном обследовании, скажи, поплохело что-то. Неизвестно чем эта заморозка тебе аукнется. Вот только… – Он тяжко вздохнул.
– Как синяки на моем теле объяснить?
– Ага. При некоторых болезнях, слыхал, появляются, только как бы тебя от чего ненужного не начали лечить.