— Это тот самый Нигредо?
— Да, — тихо промолвил МВД и медленно двинулся к решетке. Он подошел к ней максимально близко, насколько это было возможно, но так, чтобы до него невозможно было дотянуться даже тростью. Романов встал рядом.
— Как поживаете? — произнес убийца. — Сколько мы с вами не виделись? Около года, да? Или даже больше.
Миронов не отвечал, он продолжал буравить собеседника взглядом. Голос подал Арсений:
— Вы не жалеете?
— О чем? — Нигредо оторвал взгляд от следователя и резко повернулся к Сене, так что тот даже немного отпрянул.
— О своих поступках и о том, что все так печально закончилось.
— Нисколько. Поступки — часть моей природы, они непреложны. Может, даже и хорошо, что меня хоть кто-то остановил. Это, конечно, в теории. Если бы я сбежал, — он сделал небольшую, но очень многозначительную паузу, — я бы ничего не стал менять и продолжил бы свои творения. Что касается такого окончания, — голос его звучал по-прежнему хрипло, мужчина растягивал слова, словно смакуя каждое из них, — это была честная схватка, и я в ней проиграл. Война еще не выиграна, но победа в этой битве заслуженно принадлежит вашему другу. — Тут он улыбнулся, но как-то криво и пугающе, словно совсем разучился это делать. — А мое пребывание здесь — это отпуск. Я сплю, ем, читаю хорошие книги — что может быть лучше? Есть одна просьба, Виктор Демьянович: скажите вашему маленькому Паспарту[2], — он кивнул в сторону Кравченко, — чтобы он хоть изредка со мной говорил. Тишина утомляет…
Далее повисло тягучее и томительное молчание. МВД пристально смотрел на Нигредо, Нигредо отвечал ему тем же. Спустя несколько секунд Миронов наконец произнес:
— От тебя все так же несет падалью, — после чего развернулся и пошел к выходу.
Арсений последовал за ним.
— Скажите, чтобы он говорил со мной! — вдогонку кричал Нигредо. — Скажите ему, чтобы он говорил со мной! Скажите, чтобы говорил…
Он повторял эти слова как заведенный. Их было слышно до тех пор, пока Миронов не запер последнюю дверь на их пути из подвала.
— Виктор Демьянович, я ничего не понимаю, — выпалил Сеня, снова перейдя на «вы», когда они вышли на улицу и направились к машине. — Как такое вообще возможно?
— А вот так.
— Вы собираетесь предать этих преступников суду?
— Их уже осудили.
— Как так? — Арсений был совершенно сбит с толку и остановился.
— Эти люди перед юридическим законом чисты, за их дела либо кто-то уже сидит, либо на все это безумство закрывают глаза. Их отыскали и судили мы.
— И долго они здесь пробудут? — тихо и стыдливо, как маленький ребенок, спросил Романов.
— Всегда. Пока не сдохнут. Мы их кормим, предоставляем все необходимое для влачения их жалкого существования — не более того. Есть питание, постель, туалет, душ раз в неделю. Если будет необходима медицинская помощь, ее окажут. Им разрешено читать. Все. Камеры заперты практически перманентно. Клетка господина Нигредо, или, как он любит называть себя, Художника, не имеет входа и выхода, она цельная и намертво приварена к полу. Отсюда нельзя сбежать даже при большом желании хотя бы только потому, что есть одно негласное правило: «Ни одна дверь не может быть открыта, пока не закрыта предыдущая».
Арсений молчал, уставившись в пол. Казалось, что он сейчас либо потеряет сознание от переизбытка чувств, либо просто расплачется.
— Я хочу, чтобы ты, Сеня, поверил в то, чем мы занимаемся, и чтобы твое детективное агентство стало частью организации TrickOrTreat, — смотря прямо в глаза Романову, произнес Виктор Демьянович.
— Не знаю. Мне нужно подумать, — глухо отозвался Арсений.
— Я понимаю, тебе кажется, что мы делаем что-то аморальное. Но это не так. Мы просто взяли свое будущее в свои руки. Да, многое, что мы делаем, вне закона. Но неужели ты думаешь, что правосудие когда-нибудь наказало бы этого человека?! И сколько мерзостей он еще сделал бы, пока мы бы этого ждали? Я, Миронов Виктор Демьянович, не беру на себя ответственность судьи за каждое преступление. Но эти люди… звери должны были быть пойманы! Такой я человек. Не могу спать спокойно до тех пор, пока не сделаю все, что в моих силах. Ты меня понимаешь?
— Понимаю, Виктор Демьянович. Но это не мой путь. Я не готов быть вершителем судеб.
— И не надо. Твоя задача будет просто жить и работать так, как это делают достойные и честные люди. И изредка помогать мне в моих расследованиях. Как раньше, помнишь?
Арсений улыбнулся.
— Тогда я согласен. В любом случае я теперь слишком много знаю.
— Да, и рано или поздно мне придется тебя убить… — тихо промолвил Виктор Демьянович, а потом улыбнулся и громко по-доброму расхохотался.
Сеня рассмеялся вместе с ним.
— Есть еще одна просьба, — вытирая слезы от смеха, произнес МВД.
— Слушаю, — серьезно ответил Романов.
— Дело в том, что я постепенно хочу делегировать большинство моих полномочий в TrickOrTreat и пожить спокойно, для себя. Поэтому я дерзну попросить место у тебя в агентстве. Тихо, без огласки, как тайный детектив.
— Запросто, я вам… тебе даже буду немного платить за работу.
— О как! — воскликнул Виктор Демьянович, обнял Арсения за плечо, и они оба направились к автомобилю.
— Ты теперь куда? — поинтересовался Сеня.
— Довезу тебя до города. А потом ненадолго уеду. Есть у меня еще одно маленькое дельце, — произнес МВД и прикоснулся ладонью к пиджаку. Там во внутреннем кармане лежало что-то маленькое и плотное.
Июль 20** года. 3 года назад
Виктор Демьянович не спеша двигался по федеральной трассе на стареньком дешевом автомобиле. Проехав указатель на Чудской Бор, он свернул, и дальше его дорога пролегала по проселку. Миронов никуда не торопился, но взгляд его был напряжен и уставлен куда-то вдаль. Казалось, что он даже не следит за дорогой. В этом не было большой необходимости — автомобили редко попадались на этой тропе, многие, опасаясь повредить машину, предпочитали сделать крюк, но ехать по нормальной заасфальтированной дороге. Эта трасса даже не всегда указывалась на современных картах, так как считалась нежелательной и небезопасной. Здесь не было заправок, автомастерских, магазинов и практические отсутствовали села и деревни. Эта дорога использовалась исключительно для транспортировки поваленного леса и не более того. Редкий водитель, случайно повернувший не там или желающий сократить путь на несколько десятков километров, обогнув трассу, потом еще долго жалел о своем сомнительном решении и навсегда запоминал этот путь как худший выбор из возможных.
МВД много размышлял о том, что хотел бы сейчас сделать, но лично для себя видел один выход. Ему казалось, что это низко и недостойно поведения честного человека, но его внутренний ребенок умолял все-таки пойти на сделку с совестью и провернуть эту маленькую авантюру.
Спустя полтора часа черепашьей езды Виктор Демьянович добрался до ворот секретной тюрьмы, открыл их и въехал на территорию. Миронов подъехал к большому пустырю между двух ангаров, остановил машину по центру и начал выгружать из багажника и с заднего сиденья коробки с холстами.
В это время по сигналу Андрей Евгеньевич Кравченко надел наручники на заключенного Никиту Григорьевича Домин-Ганера, вывел его из камеры — он тогда еще содержался не отдельно в клетке — и повел по коридору к выходу.
Нигредо прищурился от палящего солнца и сделал один глубокий вдох.
— Откуда такая щедрость, гражданин начальник? — с ехидной ухмылкой громко прокричал он. — Давно вы меня не баловали такими прогулками. Вернее, никогда.
Кравченко молча вел заключенного к пустырю, где их уже ждал Виктор Демьянович. Он достал из коробок все холсты с картинами и сложил их в огромную кучу. Это были те самые творения Нигредо, написанные либо красками, либо кровью детей, убитых им.
Андрей Евгеньевич, крепко придерживая палку, к которой были прицеплены наручники, подвел бывшего владельца компании DominTechnic к Миронову.
— Господа, что происходит? — с глупой улыбкой спросил Нигредо.
МВД достал из багажника канистру с бензином, облил все картины и коробки, закрыл крышку и вернул емкость обратно в багажник.
— Что вы делаете? — воскликнул Никита Григорьевич. Его голос дрожал, в нем чувствовались непонимание и боль. Он обратился к Миронову: — Ты не посмеешь все это уничтожить! Я прошу! Я умоляю! Это все, что от меня осталось! Это же мои дети! — Глаза убийцы покраснели, то ли от солнца, то ли от напряжения и слез, которые готовы были вырваться из глаз и покатиться по щекам.
Слово «дети» ударило Миронова наотмашь. Он поджег сигнальную свечу от зажигалки и бросил ее в самый центр наваленных в кучу картин. Работы художника-убийцы полыхнули как спичка — у картин не было ни единого шанса на спасение из огня.
Виктор Демьянович подошел к Нигредо и шепнул ему на ухо:
— Просто хотел, чтобы ты на это посмотрел.
Домин-Ганер простоял еще минуту, наблюдая, как его работы пожирает пламя, но не издал больше ни звука. Потом он спокойным голосом без тени сожаления произнес:
— Это все? Тогда отведите меня обратно в камеру.
Когда дверь за Нигредо закрылась, он сел на кровать и молчал минут пять. Потом вскочил, стал колотить стену ногами и руками, разбивая костяшки в кровь, и кричать:
— Сука! Сука! Я тебя достану, ублюдок! Мразь!
Миронов тихо сидел за дверью. Он слышал каждый звук, доносящийся из камеры, и ликовал. Виктор Демьянович отчасти солгал — он уничтожил не все картины, одну маленькую он оставил и теперь хранил во внутреннем кармане пиджака как дань памяти жертвам и как напоминание себе о важности того, что ему преподносит судьба. Когда истерика за стеной кончилась, МВД встал и пошел прочь.
Виктор Демьянович попрощался с Арсением и поехал на вокзал. Там он купил билет на первый поезд, который ехал хотя бы приблизительно в сторону Севастополя. Миронов