— Шестому пройти за ним, — распорядился Королев, — а Пятому быть наготове изъять любую корреспонденцию, которую подаст объект. Пятый, сразу доложите, что он будет отправлять.
— Либо сообщение об окончании операции, — сказал Гуков, — либо сами материалы.
Вскоре Королеву доложили, что отправлена заказная бандероль по адресу: гор. Каменогорск, Главпочтамт, до востребования, Конторовскому Демиду Францевичу.
— Еще одна птичка в наших сетях, — заметил Королев, — хотя это может быть и непосвященный человек.
— Надо послать туда кого-нибудь для связи с каменогорцами, — сказал Гуков.
— Распорядитесь, — обратился Королев к заместителю и, кивнув Гукову, добавил: — Занимайтесь им сами, товарищи москвичи.
— Там есть кому заняться. Его уже ждут, — отозвался Андрей Иванович. — Твой работник готов выехать вместе с «корреспондентом»?
— С утра ждет команды. В одном вагоне поедет.
Сообщили, что «корреспондент» взял билет на фирменный поезд до Москвы.
— Отправление через сорок минут. Дождемся отхода, Андрей?
— Да уж проводим. Можно и на перрон выйти, поглядеть на гражданина Малахова, так сказать, в натуре.
— Останьтесь здесь, — сказал Королев вернувшемуся заместителю, — руководите операцией, а мы с Андреем Ивановичем прогуляемся на перрон.
«По существу заданных мне вопросов могу сообщить следующее. С полгода назад я был на товарищеской вечеринке, устроенной режиссером народного театра Ириной Вагай по случаю премьеры. Находясь в состоянии опьянения, я высказывал некоторые мысли, которые свидетельствовали о моем недовольстве своим положением, говорил о желании иметь много денег, чтобы жить настоящей жизнью. Как оказалось впоследствии, мои слова были записаны незаметным для меня образом на магнитофонную пленку. Спустя несколько дней я получил от Вагай приглашение навестить ее. Надо сказать, что я этому несколько удивился, так как не подозревал о ее интересе ко мне, счел этот интерес чисто женским, мне было лестно получить такое приглашение, и я не задумываясь принял его. У себя на квартире Ирина Вагай приняла меня весьма приветливо, угощала французским коньяком, хотя я и принес с собой хорошее вино и конфеты. Затем она начала разговор о том, что я живу ниже своих возможностей, а имеется случай разом вырваться из этого полунищенского существования.
Я сказал, что готов на все, если за это хорошо заплатят. Тогда безо всяких предисловий Ирина Вагай предложила мне достать материалы, раскрывающие суть открытия инженера Кравченко. Я знал о том, что лаборатория «Сигма» уже работает над этой темой, но ответил Вагай отказом. Тогда она дала мне прослушать запись моих высказываний, а затем показала листок бумаги, в котором говорилось, что я даю обязательство сотрудничать с ними, и стояла моя собственноручная подпись. Я подумал, что этого всего мало, чтоб меня шантажировать, значит, фирма, которую представляет Вагай, не солидная. Так и заявил ей… Тогда Ирина Вагай усмехнулась и показала мне фотографии, где я был снят в лесу вместе с дочкой одного из наших инженеров».
ВОПРОС. Что предосудительного было в этой фотографии?
ОТВЕТ. По ней можно было сделать вывод об интимности наших отношений, а девица эта еще училась в школе… Ирина Вагай предупредила меня, что в случав моего отказа сотрудничать с нею, эта фотография будет размножена тиражом в сотню штук и всюду разослана, включая родителей этой самой девицы и прокуратуру. Я понял тогда, что уголовной ответственности мне все равно не избежать. Одновременно Ирина Вагай назвала сумму гонорара за мою услугу, и я согласился, тем более что Ирина Вагай убедила меня, что это не обычный шпионаж, а промышленный, никакого ущерба, мол, своим я не принесу. Таким образом, я стал работать на Ирину Вагай, вернее, на тех, кто стоял за нею. Мне же она определила кличку Святой, и пароль, по которому со мной должны были связаться, минуя Вагай, если возникнет в этом необходимость.
ВОПРОС. Каким образом вы добыли секретные материалы?
ОТВЕТ. Подобраться к лаборатории «Сигма» было трудно. Я постепенно накапливал сведения, так как в качестве начальника лаборатории научной организации труда имел доступ повсюду, в том числе и в закрытую лабораторию. Но тайна секретных работ скрывалась в сейфе, которым могли пользоваться только завлаб Горшков, Кравченко и инженер Муратов. Мы решили с Ириной Вагай использовать последнего, так как известно было о его чувствах к режиссеру. Был разработан следующий план. Выбирается время, когда Горшкова и Кравченко не будет в лаборатории. Я вхожу к Муратову, затеваю разговор. И в этот момент звонит Ирина Вагай и просит Муратова срочно выйти к ней из лаборатории, для входа в которую у нее нет пропуска. Я знал, что, приходя к себе в кабинет, Муратов снимает пиджак, в котором лежат ключи, вешает на спинку стула и поверх сорочки надевает белый халат. Важно было организовать так, чтобы пиджак с ключами висел на стуле, а я находился в это время в кабинете. И нам это удалось. Не знаю, что сказала Ирина Вагай Муратову, только он выбежал после ее звонка из кабинета. Вагай обещала задержать его не менее чем на четверть часа. Этого оказалось достаточно. Я взял муратовские ключи, прошел в кабинет Горшкова. Ключ к замку у меня был подготовлен заранее — это дело несложное. Я вскрыл сейф и быстро записал то, что мне было нужно. По образованию я инженер-металлург, и мне не понадобилось долго разбираться в сути открытия Кравченко. Достаточно было взглянуть на его формулы хоть одним глазом да черкнуть для памяти в блокноте. Тем более что я заранее готовился по этой проблеме. Но тут я едва не попался, так как в момент возвращения Муратова только собирался положить ключи обратно — и не успел этого сделать. Правда, Муратов был сильно взволнован, и я, выбрав подходящую минуту, когда он отвернулся, положил ключи в карман пиджака, но не в тот, где они лежали, тут уж было не до точности! Не знаю, заметил ли это инженер Муратов…»
— Заметил, — сказал Андрей Иванович, откладывая в сторону протокол допроса Коврова. — Поздно, правда, но заметил. Мы долго тогда беседовали с Михаилом Сергеевичем во Дворце культуры. Так или иначе, но я подвел его память к этой истории, и он вспомнил про странный вызов по телефону. Тогда Ирина Вагай объявила ему, что ждет ребенка, а потом, продержав необходимое время, заявила, что пошутила… Вспомнил Муратов и про необычное поведение Коврова. Его и тогда смутило, что ключи оказались не в том кармане. Но Михаилу Сергеевичу и в голову не могло прийти подозревать Коврова.
— А кому могло прийти? — проговорил Королев. — И откуда только берутся такие подонки?! На все готов за деньги… И сам ведь так заявил! Кстати, как ты думаешь, кто его сфотографировал тогда в лесу?
— Это мог сделать и Тимофей Старцев по заданию Крафта, а может быть, и дед Пахом выследил Коврова. Кстати, Святой попался и на том, что не знал как следует закона. Ирина Вагай процитировала ему статью уголовного кодекса, где говорится об ответственности за связь с лицом, не достигшим половой зрелости. А поскольку девице не было восемнадцати, Вагай подвела Коврова под эту статью. Но дело ведь не в возрасте, а в ее фактическом развитии. Мне показали юную пассию Святого. Думается, что уголовная ответственность Коврову явно не грозила.
— Да, Ковров глупо попался… Впрочем, они не случайно обратили внимание именно на него, — сказал Королев. — И Муратова вовремя нам удалось отвести от дела. Хорошо, что мы сумели установить, как мотался те два часа Михаил Сергеевич в поисках лекарства для дочери. А на Коврова мы вышли благодаря тебе, Андрей.
— Послушай, Вадим, не будем делить лавры, а?
— Не будем, — согласился Королев. — А Крафт все молчит…
— Ну, это тебе не Ковров! Правда, Святой — тоже мне ухарь купец. Захотел облапошить самого Крафта, подсунуть ему липу. А его прежде раскрыли как миленького. Крафт молчит? Ничего, заговорит в Москве. Василий Кузьмич не зря распорядился отправить Крафта и Коврова к себе. Ребята вышли через «корреспондента» Малахова прямо на Кэйта. Теперь этому дипломату хана. Объявят его персона нон грата и вышлют из страны.
— Вот и Семена Гавриловича просят приехать в Москву, — сказал Королев.
— Дынец для нас — просто находка, — заметил Андрей Иванович. — Здесь Крафт не захотел его признать… Что ж, может быть, и забыл. Хотя вряд ли забудешь такой удар по черепу. Но в Москве свидетельство Семена Гавриловича будет подкреплено документами — в наших архивах найдется кое-что о тех временах и о тогдашней деятельности Крафта. Трудно ему придется, не вывернется.
— Сегодня я отправлю всех в Москву, — сказал Королев.
РАЗРЕШЕНИЕ НА ПРОЕЗД В СПАЛЬНОМ ВАГОНЕ
И этот день в Рубежанске был жарким.
Вдоволь поплавав в теплой воде озера, Андрей Иванович и Вася Мелешин выбрались на песок и улеглись рядом, подставив спины ласковому в это лето солнцу.
— Как хорошо, — проговорил Андрей Иванович. — Тихо и мирно. Расскажи кому из тех вон, что пекутся на песочке, какие разыгрывались здесь трагедии, — ни в жизнь не поверят.
— И правильно, — сказал Василий, — пусть не верят, пусть отдыхают спокойно.
— Как вот сейчас мы с тобой, — улыбнулся Гуков.
— Я вот что хотел спросить, Андрей Иванович. В отношении Тимофея Старцева. За что его убил этот Крафт?
— Понимаешь, Вася, тут заковыристая вышла история. Ведь как бы то ни было, а Тимофей Старцев питал какие-то чувства к Ирине Вагай. Ведь Крафт молчит, и мы пока лишь можем предполагать, что Вагай заколебалась, и это насторожило резидента. Тот сразу же приказал ее убрать и поручил это Старцеву. Тимофей приказ-то выполнил, утопил Ирину, а психика у него не выдержала, нервы сдали. Вот Старцев и запил… Возможно, принялся в пьяном состоянии болтать. Короче говоря, стал опасен для Крафта. Тот его и «приголубил». Крафт — знаток своего дела. Не окажись ты рядом тогда — быть бы на этом чудесном озере третьему трупу.
— Знаете, чему я удивляюсь больше всего? — сказал Мелешин, когда они снова вышли из воды и уселись на песке. — Тому, что вы на этого деда вышли. Без малейшей зацепки, безо всяких улик почувствовали в нем врага. Уму непостижимо! Наш Вадим Николаевич любит с научной точки зрения объяснять любое яв