— Ах да… Так вот, «бормотушка» оченно при похмелье помогает. Могу и вас попользовать при случае… Андрей Иванович. — Старик с явной насмешкой глянул на Гукова.
— Спасибо, — спокойно сказал Андрей Иванович. — Как-нибудь воспользуюсь вашим любезным предложением. Итак, Старцев отправился за пивом…
Дед Пахом поскреб пальцами заросшую недельной щетиной щеку, потом сдвинул на глаза засаленную кепку блином, почесал затылок.
— Никуда он не успел отправиться, бедолага, — горестно вздохнул старик. — Так и умер с тяжелой головой, не опохмелившись. Уж лучше б я ему «бормотушки» налил…
— Значит, за пивом Старцев не ходил?
— Нет. А вы разве не видели в сарае стеклянную банку?
— Была такая.
— Вот ее я ему и дал. Она так и стояла там, пустая, когда увидел его… Не успел он за пивом. Пока я пробу с «бормотушки» снимал, время шло, уже и Лев Григорьевич, наш начальник, должен был подойти, а Тимофея нет, и в журнале он не расписался. Пошел я было на турбазу, а потом решил, что так негоже: и меня на станции не будет, и дежурный пропал. Смотрю, Лев Григорьевич идет. Поздоровались. Где дежурный, спрашивает. Тут, говорю, где-то. Принесите, говорит начальник, вахтенный журнал. Он, начальник, как раз по субботам его смотрит и замечания свои оставляет. Сейчас, говорю, принесу. И тут пришла мне в голову мысль: Тимофей ведь пиво принес, сидит и пьет в сарае для спасательного инвентаря. Пошел я в сарай, открываю дверь — пусто. Потом уже рассмотрел: лежит Тимофей лицом вниз, а баллон пустой в стороне валяется. Ну, думаю, дела, с пива парень упился, принял на старые дрожжи. Признаться, взъярился я на Тимофея, подскочил к нему, за плечо рванул, поворотил к себе, а у него глаза открыты, а видеть — не видит. Да… Перепугался, было дело. Оставил все как есть, сарай сообразил закрыть на замок, а сам ко Льву Григорьевичу. Шуму поднимать не стал, все сделал по субординации, доложил начальству…
— Вы правильно поступили, Федор Матвеевич, ни к чему об этом знать всем. Люди к вам на пляж отдыхать идут, незачем омрачать их такими новостями.
— Это точно, — сказал Пахомов. — У нас тут вон девица на прошлой неделе утонула, а теперь вот такое дело.
— С девицей-то все просто, — отмахнулся Гуков, — там несчастный случай, а здесь — другое. Скажите, вы не видели посторонних на территории станции, Федор Матвеевич?
— Никого не было, — твердо сказал старик. — Я б и не позволил разгуливать посторонним…
— Ну а когда вы принимали свое целебное средство, мог кто-нибудь войти сюда?
— Не доверяете, значит, старику, намекаете, значит… Ну да ладно. Вообще-то, ворота у нас закрыты, калитка тогда была на щеколде, вывеска висит: «Посторонним вход запрещен». Но войти-то могут, и в заборе дыры, денег нам на ремонт не дают. Экономят на спасении, мать их за ногу!
— Так мог кто-либо проникнуть на станцию?
— Мог, — несколько сникшим голосом сказал старик. — Мог, конечно, только прошу учесть, что дежурство я сдал… Тимофею.
— Но ведь Старцев в журнале не расписался? — усмехнулся Гуков.
— Это точно, — сокрушенно покачал головой Пахомов. — Не успел он расписаться, все торопился за пивом, голову поправить.
— Как вы думаете, Федор Матвеевич, кто мог убить Старцева?
Старик развел руками:
— Ума не приложу. Тимофей — парень добрый, врагов у него не припомню. Спортсмен хороший. В городе его ценят. Правда…
Он замолчал.
— Продолжайте, продолжайте, Федор Матвеевич, — попросил Гуков.
— А что там греха таить! — махнул рукой дед Пахом. — Бабник он был отменный, это вам всякий скажет. Ну, конечно, с такой мужской статью немудрено бабником сделаться. Бывало, по пляжу в плавках идет — ну чистый Аполлон, поверите, глаз отвести бабоньки не могут. Конечно, и обиженные могли быть среди мужиков.
— Вы кого-нибудь знаете? Из обиженных…
Дед Пахом отвернулся:
— Особого учета не вел, мне это без надобности. Только уж очень был Тимка неразборчивый кобеляка. У ближнего мог жену увести. А сказано было в древности: не пожелай жены ближнего своего. А он всех желал… Да. Вот наш Лев Григорьевич — святой человек, мухи не обидит. И справедлив! И жена у него — королева. Понятное дело, за ноги никого не держал, только видел, что и наша начальница по Тимке млела, это точно. Да и кто из ихнего слабого полу при виде его не млел!…
Гукова так и подмывало спросить старика, не знает ли тот чего-нибудь об отношениях Ирины Вагай и убитого Старцева, но Андрей Иванович понимал, что никто не должен догадываться об их интересе к «несчастному случаю», происшедшему на прошлой неделе, к той истории, которая стала уже забываться всеми, кроме тех, кого это теперь непосредственно касалось.
РАЗГОВОР СО СТОРОЖЕМ
— Подобьем бабки, Андрей Иванович? — спросил Королев.
Пошел десятый час вечера, но за окнами гостиничного номера, где сидели они вдвоем, было еще довольно светло. Гуков заказал из ресторана ужин в номер, чем достаточно удивил администрацию. О подобном сервисе рубежанские общепитовцы знали только по иностранным кинокартинам, но заказ приезжего товарища из Москвы исполнили. Королев ел плохо, часто принимался за сигареты, налегал на местную минеральную воду, в городе от дневной жары было душно, а пива Вадим Николаевич, в отличие от Гукова, не любил.
— Ты ничего не ел, Вадим, — упрекнул начальника горотдела Андрей Иванович. — Никогда не следует связывать удачи и неудачи с собственным аппетитом.
— Завидую твоему олимпийскому спокойствию, Андрей, — сказал Королев. — Впрочем, оно и понятно. Ведь обитаешь ты как раз там, на священной горе. У нас, простых смертных, провинциалов, отсутствуют многие из ваших качеств.
— Ладно-ладно! — прервал его Гуков. — Ты повернул, как говорится, не в ту степь, и я не поверю тебе, если скажешь, что работа в Москве меня как-то изменила.
— Да вроде нет, кажется, что ты все тот же, и по-прежнему приносишь жертву Гамбринусу. — Королев кивнул в угол номера, где стояли пустые бутылки из-под пива.
— Грешен, балуюсь пивком. Кстати, для провинциального города у вас неплохое пиво.
— Спасибо и на этом. А мы-то своим никелем гордились…
— Погоди, и до никеля дойдет очередь, за тем я сюда и приехал. Не пиво ведь пить, в самом деле! Так, говоришь, подобьем бабки? Хорошо. Только подождем немного, я позвоню, чтобы убирали со стола, кажется, есть ты уже не будешь.
Стол убрали. Друзья расположились в креслах, у открытой балконной двери. Королев закурил, Андрей Иванович, поколебавшись немного, потянул из пачки сигарету тоже.
— Брось! — сказал Вадим Николаевич. — Опять начнешь.
— Не начну. Уже проверено. Выкурю с тобой одну за компанию. Ты станешь излагать?
— Могу и я. Давай посмотрим на дело с точки зрения сегодняшнего убийства. Ставим главный вопрос, который возникает при расследовании любого преступления, когда личность преступника неизвестна. Кому выгодно? Кому нужна смерть Тимофея Старцева? Рассматривать ее, эту смерть, можно с двух позиций. Или она связана с убийством Ирины Вагай, или не связана. В первом случае можно допустить, что к устранению режиссера, начавшей колебаться — это можно заключить по ее попытке написать нам разоблачающее заявление, — Старцев имеет прямое отношение. Тем более что именно Старцев поднял тревогу. Но теперь, когда судебно-медицинская экспертиза подтвердила насильственный характер смерти Вагай, эта версия не стоит и выеденного яйца. Тимофей Старцев лгал. Почему? Не он ли и утопил Ирину, выполняя чье-то задание? А теперь убрали и его самого…
— И ночной визит в дом Вагай, — напомнил Гуков.
— Конечно, и он связан с развернувшимися событиями. Но как связан? Знали ли враги, что документы находятся в квартире Вагай, или искали нечто, могущее навести нас на след? Ну, скажем, то же самое заявление, о существовании которого они могли подозревать… Может быть, стоило задержать Старцева? Уже тогда, когда стало известно, что Ирина Вагай убита.
— А что это могло дать? У тебя нет против него никаких улик.
— А ложь на допросе?
— А как доказать, что это ложь? Старцев ведь не утверждал, что скрывшимся под водой пловцом была именно Ирина Вагай.
— Вероятно, не утверждал. Но тогда в случае задержания он был бы жив.
— «Был бы»… У нас с тобой сплошные «бы», Вадим. Это все по части благих пожеланий. Сам ведь знаешь, что больше семидесяти двух часов ты не маг бы его держать, а на большее при таких уликах никакой прокурор не даст санкцию на содержание под стражей. Заключение эксперта вы получили в понедельник. В четверг или пятницу выпустили бы Старцева, а в субботу его бы зарезали, как это и произошло в действительности. И этим арестом только бы насторожили врага, показали бы, что наша фирма не верит в несчастный случай.
— Сдаюсь, — сказал Королев, шутливо поднимая вверх руки. — Железная логика у вас, товарищ представитель Центра. С первой позицией ясно. Вторая версия совсем дохлая. Ведь если смерть спортсмена не связана с Вагай, тут версий сколько угодно, и самая близкая, лежащая на поверхности, — убийство из ревности. Кому-нибудь Тимофей Старцев перешел дорогу, при его успехе у женщин это немудрено. А соперников у него…
— Имя их — легион, — улыбнулся Гуков. — Кстати, Вадим… Этот самый дед Пахом намекнул, что наш спортсмен даже жене своего начальника строил глазки.
— Уж не думаешь ли ты, что этот петушок, который и мухи, как о нем говорят, не обидит…
— А что ты думаешь? Ревность, как и любовь, прибавляет сил… По моей просьбе Вася Мелешин проверил намек сторожа. Не беспорочна супруга начальника станции. Были у нее грешки со Старцевым, увы, были.
Королев покачал головой.
— Если расследовать каждый грех этого красавца, — сказал он, — мы утонем в версиях и подозрениях.
— А что делать? Такова наша доля, Вадим. Нельзя нам ни в воде тонуть, ни в огне гореть. А тонуть в фактах — вовсе зряшное дело… Пусть твои парни займутся связями спортсмена. Забросим широкий бредень, авось что зацепим.