Кто был рядом в минуту шальную,
Кто прошел сквозь погибель запретных утех
И кто принял на сердце хмельную.
С кем-то рядом по жизни иду до сих пор,
Кто-то сгинул в просторах России,
Не поставив судьбе полноценный отпор,
Завертевшись волной энтропии.
Та драка с толпой, ночь в Твери на перроне,
Извечные споры о Черной Дыре,
И утром тем паника – в ЗАГС не готовы —
Все эти мгновенья так дороги мне.
«Одиночество…»
Одиночество,
Сон и безмолвие.
Солнце заревом дня поднимается с крыш городов.
Завтра.
Наступил новый день.
Диск огня скован трубами из ободов.
Мысли вслух,
Мимо, рядом, куда-то,
Но все же.
Пусть бегут, они нравятся сами себе,
Только шорох дождя,
Половина звезды
Над дубами
И солнце – это все погибает в сегодняшнем дне.
Миллионы
Посланцев
Идут на работу.
Каждый час для толпы —
Лишь секунда во тьме.
Они слышат и прут
К тем забытым
Основам,
Что сгорели на жарком костре.
Черно-синие мухи
Жужжат
Над водою пруда.
Утопают слова в этих серых, покрытых травою,
Окопах. В никуда
Мы бредем ежедневно
Трудясь,
Забывая прийти в ту, родную для нас, берлогу.
Подходя к берегам, затянувшихся старым плющом,
Человеку
Всегда не хватает терпенья.
Хочет сразу и все,
Не закрыв
Зло прожорливых глаз,
Доведя свое Я
До отупения.
И сгорают
В погоне сердца
За бесплотным тупым вожделеньем.
Только к цели
Придут
Единицы, с жестоким
И жутким
Похмельем.
Шуточная
По форме и в лампасах, фуражка-«котелок»,
Идет она по городу, дивный ангелок,
Ни боевого опыта, ни службы в МВД,
Лишь хвастает погонами, кичится каратэ.
На службе у народа, точнее – у страны,
Она со всеми спорит, хоть выводы ложны.
Ее мечты о праведном походе под крестом
Окончены не найденным в ее глазах бревном.
И критику не терпит, и ходит бобылем,
В системе остается безвидовым бабьём,
В глазах лишь ложь сверкает, за сердцем – пустота…
Пусть ходит при погонах, ее труды – тщета.
«Это очень…»
Это очень
Удобная
Форма —
Писать таким стилем.
И рифму
Легко подобрать,
Сдав слово с утилем.
Но!
Можно без рифмы
Писать!
Любая длина этих
Строк,
Не привязана
К мыслям
Поэта.
А значит,
Сосна!
Просто ель!
И можно пойти съесть котлету.
Немного еще порезвлюсь,
Поглумлюсь
Над такими стихами.
Я их написал,
Так что право имею!
Хотя им обидно
Без рифмы!
«Голова склонилась на грудь…»
Голова склонилась на грудь,
Тяжестью мыслей давимая к Богу,
На ногах устоять, хотя бы чуть-чуть,
Не отступая с ведущей дороги.
Муравьями кусают побитую плоть
Злые думы, неся состраданье,
И утягивать в тину протухших болот —
Их работа в момент увяданья.
Лишь златыми крестами воспрянет Душа,
Разольется под гул колокольный.
Лишь тупыми глазами осмотрит меня
Пустота под нарядом стекольным.
Не бежать, не плестись, в ногу мерно идти,
Спотыкаясь на кочках судьбины,
Вновь вставать, продолжая свой путь воплоти,
Погружаться в седые глубины.
Ты ЕРЪ была когда-то, теперь же – ТВЕРДЫЙ ЗНАК!
Двухъярусный въезд, разделенный изъяном,
Вздымался объёмом потухших огней.
Инъекция блещет съедобным тимьяном
С опавших фуражек фельдъегерей.
Съестной съёмный город ночами объедки
Швыряет на крыши подъездов чужих,
В объятия падают кости-виньетки
Раздав объявления в руки слепых.
Подъарочный съевший разъем объективный
Объелся кассетами пьяных грязнух,
Воззвавши ко всем, объегорив фиктивных,
Объясненье нашел в фотосъёмках порнух.
Адъютант, торговавший урановым ломом,
Поехал в объезд, чтоб увидеть живьём
Трехъярусных псов из субъектов соломы,
Объятых желанием и забытьём.
Отъявленный жлоб по камням разъезжает
И тычет везде разъяренной толпе
Свое разъяснение, все примечая,
Чтоб предъявить свою власть в правоте…
Про «ЕРЪ» в каждой строчке есть слово-адъюнкта.
Изъятию мыслей подъём не грозит.
На камеру съёмка объекта по пунктам
Раздавит безъядерный конъюнктивит.
О, «ЕРЪ», тебе можно писать бесконечно,
Не счесть твоих слов, надъязычный ты звук,
Но только в истории óн – дЬявол вечно,
А дЪявол звучит, как отчетливый стук!
Паром
Широкая река весной бурлит, ломая льдины.
Мост не поставишь – будет унесен.
Так чтобы нам решить возможность переправы,
Мы выпустим на воды старенький паром.
Рычит, пыхтит, влачит свои железные телесы.
Вздымая пену из-под лопастей винта,
А если вдруг не хватит нам бензина,
То мы вручную перетянем старика.
Ты память наших дней, когда мы заселяли
Те берега, что омывает мутная вода.
Будь вечно молодым, рычи своим мотором,
Мы будем продлевать трудом твои года.
«Расстроен…»
Расстроен,
А стоит ли браться за это?
Творить,
чтобы забыться во мгле.
Так много всего на обычные плечи —
И удержаться на них самому.
Шестирук шестипалый —
Удóбнее и не придумать.
Так много возможностей в этой безумной среде.
И так скоротечны бывают минуты,
Как капли в весеннем дожде.
Жизнь пролетает, уже за спиною
Три раза по десять годов.
Мы с тьмы начинали и грелись на солнце,
Но только во тьму и придем.
Двое, по жизни, как в танце коллеги,
Ведут свои партии вместе и врозь.
Третьим – четвертым
И будут вместе,
Даже когда за стеною мороз.
Ну вот, легче стало.
Бумага не смеет краснеть!
Она примет все, что на ней напечатать,
И будет в столе костенеть.
«Каждый день – за последний давай проживем…»
Каждый день – за последний давай проживем,
Солнце светит над нашей семьёю.
По рекам, болотам не промокнув пройдем,
Пропетляем по лесу тропою.
И колючим кустом, и ромашкой в лугах
Мы украсим мгновения наши.
Родниковой, холодной водой питьевой
Оросим розы из златой чаши.
Любоваться закатом, восходом, дождем,
Помнить предков простые заветы,
Каждый день – за последний с тобой проживем,
Чтобы детям сиять, как комета.
Троечник в душе
Сгрызая ластик на простом карандаше,
Над курсовой корпеет троечник в душе.
Работа же не клеится, не сходится расчет,
А завтра, перед преподом, ему держать отчет.
Пересечены значения графических прямых,
Перемешались буквы в параграфах немых.
И, плача от усилия на доширак-лапше,
Мечтает о пятерке троечник в душе.
Самому себе
Я – стихоплет!
Заложник времени чумного!
Сейчас ты мнишь себя героем,
А завтра будет невдомек
Куда ушло желанье мыслить,
Творить, читать и рифмовать.
Я – рифмоплет – заложник мысли!
Удел мой – души изучать.
Скрести мазком в золе разврата,
Вдыхать зловонье папирос.
Я – отщепенец,
Я – писака,
Укрытый заревом из мака
Славянофил, Великоросс!
На длани, вытянутой к небу,
Сжигая лень, и смрад, и ложь,
Тщеславие и лесть, и жадность,
Лик Солнца
Насмехается над блефом,
Свергая труса с Поднебесной
В животрепещущую дрожь.
Знаменьем лик тот будет на тропинке.
Рифмач ведь тоже человек.
Я – виршеплет! Бумаг маратель!
Но честь и совесть не утратил.
Поэтишка быть должен гениальным,
Чтоб водвориться в зал библиотек.
«Ты мне кричала, что довольна жизнью без меня…»
Ты мне кричала, что довольна жизнью без меня,