— О… — Он наконец успокоился. — Благодарю. Я не хотел оставлять долгов.
У кромки воды теперь покачивалась лодка, и женщина в залепленных грязью ботинках заботливо склонилась над ним.
— Наш сын убил меня, — сказал он ей, сдерживая дрожь, чтобы не клацали зубы.
— Уложите его в мою лодку, — произнесла она. — Он больше не для этого мира.
В ужасе очнулся он на жестком деревянном полу, не осмеливаясь шевельнуться, чтобы не привлечь к себе внимания неведомого. Вокруг была тьма, и рыскать в памяти ему совсем не хотелось. «Что бы ни случилось, — думал он, — где бы я ни оказался теперь, как бы ни назывался мой враг, да и я сам — лучше оставаться в неведении. Ничего не сознавать, не чувствовать, не помнить — возможно, тогда меня оставят наконец в покое и позволят заснуть». Он снова погрузился в блаженное небытие.
Глава 13
— Пьян в стельку! Точь-в-точь, как я и думал. Напился моим пивом, за которое, смею заметить, не удосужился заплатить, а?
Даффи с трудом разлепил глаза и снизу вверх посмотрел на Вернера. Попытался заговорить, но лишь издал хриплый стон, довольно уместный, ибо ничего, кроме ругательств, не подворачивалось на язык. Ирландец находил мало приятного в пробуждении на полу. Не натянешь на себя одеяло, чтобы еще немного подремать. Ты вынужден не мешкая подняться и вернуться к прозе жизни. Встать на ноги оказалось не так уж трудно, как он ожидал.
— Заткнись, Вернер, — спокойно произнес он. — Не суйся в дела, тебя не касающиеся. И вели служанке подать мне завтрак посытнее.
Вернер только таращился, гнев в нем разгорался, как пучок тлеющей соломы под ветром.
— Ты хотя бы слышал, — продолжал Даффи, — что вчера ночью кое-кто пытался разнести это заведение из осадной мортиры? Когда б не викинги на конюшне, копаться бы тебе и прочему городскому отребью здесь в груде мусора. — Пыл Вернера поутих. — Твое пиво, — презрительно добавил Даффи, плюхаясь на стул за своим столом.
Точно жертва разбойников, сидящая после в сточной канаве и проверяющая целостность зубов и ребер, ирландец осторожно пытался восстановить свои воспоминания.
«Я Брайан Даффи, — со сдержанной радостью констатировал он, — влюбленный в Ипифанию Фойгель и нанятый Аврелианом. Сейчас день после Пасхи, года 1529-го. Я Брайан Даффи, и никто иной».
Завтрак появился в одно время с Лотарио Мазертаном. Даффи сосредоточился на первом.
— Брайан, — сказал Мазертан, бросив накидку на скамью и растирая замерзшие руки, — близится час. Я вновь собираю вокруг себя своих рыцарей. И для тебя, — милостиво улыбнулся он, — найдется место за новым круглым столом. Мне ведомо про твои доблестные деяния прошедшей ночью. — Он испытующе воззрился на ирландца. — Скажи, чувствуешь ли ты что-либо, например, полузабытые отзвуки минувшего, когда я произнесу имя… Тристан?
Даффи с набитым ртом помотал головой.
— Уверен ли ты? — не отступал Мазертан, голос которого едва не прерывался от сдерживаемых чувств. — Тристан! Тристан! — Он наклонился и заорал прямо в лицо ирландцу: — Тристан, ты слышишь меня?
Даффи схватил со стола миску с молоком и выплеснул ее в лицо Мазертану.
— Хватит, Лотарио.
Оскорбленный и мокрый Мазертан поднялся на ноги.
— Я ошибался, — прошипел он. — В Камелоте нет для тебя места. Не ведаю, кем ты мог быть когда-то, сейчас же твоя душа осквернена, подобна болоту с аспидами, жалящими рассудок.
Даффи не смог рассердиться, так его душил смех.
— Богом клянусь, — выговорил он наконец, — до твоего, Лотарио, появления день обещал быть очень мрачным. Аспиды, говоришь? Хе!
Мазертан развернулся и величественно удалился. Когда Даффи уже дожевывал горбушку черного хлеба, в комнату влетел Шраб.
— Мастер Даффи, — обратился он. — Верно, что прошлой ночью случилась резня?
— Нет. По крайней мере до той поры, пока я оставался трезвым.
— Но разве турки не пытались взорвать бомбу?
— Да, пожалуй, что так. На что похож двор сегодня с утра?
— На поле битвы. Сожженная повозка торчит посредине, точно черный китовый скелет, булыжник заляпан засохшей кровью, а кожевенная лавка и склад господина Венделя разнесены по камушку. Он просто вне себя. Говорит, что обдерет Аврелиана как липку. — Образ ободранного Аврелиана явно потряс воображение Шраба.
— Ага. В остальном все в порядке?
— Да. Разве что какие-то ребятишки, по-моему, лазили по крыше. Валяли дурака.
— Ребятишки? Ты видел их?
— Нет, но черепица разрисована какими-то рожицами, а на стенах мелом написаны латинские слова и еще кресты и звезды.
— Вот что… Возьми-ка пару ребят, налейте в ведра воды, заберитесь наверх и смойте эту ерунду, где достанете. Хорошо? Полагаю…
— Нет, Шраб, не надо, — прервал Аврелиан, неслышно появившийся за спиной Даффи. — Оставь эти знаки и не позволяй никому их стирать.
— Да, сударь, — кивнул Шраб и кинулся к кухонной двери, обрадованный менее трудным заданием.
Даффи поднял глаза на Аврелиана, который пододвинул освободившуюся после Мазертана скамью. Старик был бледнее, чем обычно, но глаза искрились необычайной энергией, а черные одеяния сегодня лучше сидели на его тощей фигуре.
— Могу я присесть? — поинтересовался он.
— Разумеется. К чему эти рисунки на стенах?
— К чему доспехи в бою? — Он издал скрипучий смешок. — После всех злоключений, которые мы претерпели внизу, чтобы вызвать стражей, ты хочешь теперь стереть их охранные знаки? Не пренебрегай советами — если не хочешь принять вызов… созданий, коих отгоняют эти руны, чары и лики.
— О-о… — Ирландец нахмурился. — Что до этого, могу заверить, что последнее время у меня нет желания принимать чей-либо вызов.
Аврелиан снова рассмеялся, точно Даффи пошутил.
— Доедай, — сказал он. — Думаю, этим утром мы с тобой можем перевезти в город короля.
— Интересная задумка, — ответил ирландец, — боюсь только, не сегодня. Я чувствую себя неважно, к тому же я намеревался навестить старого свихнувшегося отца Ипифании.
На самом деле никаких планов на утро у него не было, и он предпочел бы любое занятие визиту к старому художнику, в особенности после видений лунного озера три дня назад, но он хотел проверить, насколько новое полученное место оставляет его независимым от Аврелиана.
— Ладно, день-другой пусть подождет, — пожал плечами старый волшебник.
Даффи был доволен. «Наконец я принадлежу самому себе», — подумал он.
— Это Густав Фойгель, не так ли? — внезапно спросил Аврелиан. — Помню его. В свое время он оказал мне большую услугу, потому теперь я взял на себя заботу о его несчастной дочери. Он по сей день рисует картины?
Даффи призадумался. Он не мог вспомнить, чтобы старый художник занимался чем-либо, кроме росписи своей стены.
— Нет… — начал он.
— Я-то считал иначе, — прервал Аврелиан, которому сегодня явно недоставало терпения для долгих бесед. — Впрочем, это неважно. Я сказал, что приготовил меч взамен рапиры, что ты сломал два дня назад, — поднимемся ко мне взглянуть на него?
— Ты не можешь принести его сюда?
Аврелиан уже был на ногах.
— Нет, — весело сказал он.
Даффи встал и начал неуверенно подниматься по лестнице вслед за стариком. Тут же он припомнил, как прошедшей ночью видел Аврелиана с Джакомо Гритти, и остановился.
— Разве в Венеции ты не сказал мне, что не говоришь по-итальянски? — с подозрением спросил он.
— Отчего ты остановился? Не знаю, может, и сказал. А в чем дело?
— В какой связи состоишь ты с Джакомо Гритти? Или Джоком, как ты зовешь его теперь. Прошлой ночью я видел, как вы болтали. На сей раз лучше сказать мне правду.
— Так ты нас видел? Он уже много лет мне служит. Кстати, его зовут вовсе не Гритти, а Тоббиа. В тех местах у меня полно агентов — Венеция, Ватикан. И я говорю по-итальянски. Если тогда я говорил, что не говорю, — значит, на то были серьезные причины. — Он поднялся еще на ступеньку.
— Не так быстро. Если он работает на тебя, зачем тогда ему с братьями было пытаться убить меня в ночь нашей встречи?
— Скажи откровенно, Брайан, ты способен мне довериться? Я велел им затеять драку, чтобы получить повод предложить тебе твою теперешнюю работу. И они совсем не собирались убивать тебя. Им было поручено обставить дело правдоподобно, но не наносить калечащих ударов. Вдобавок я знал, что ты можешь за себя постоять. Идем же.
Они поднялись еще на три ступеньки, прежде чем рука ирландца вновь опустилась на плечо старика.
— А если бы я нанес калечащий удар кому-то из них? И откуда тебе…
— Случись тебе убить кого-то из них, — нетерпеливо прервал Аврелиан, — я бы сформулировал свое предложение иначе. Вместо того чтобы восхвалять твое хладнокровие и великодушие, я отметил бы решительность и бескомпромиссность твоих действий. Какая теперь разница! Есть куда более важные…
— Для меня есть разница. И откуда тебе знать о моей способности постоять за себя? Ведь в тот вечер ты вроде бы видел меня впервые? Наконец, для чего столько хлопот с моим путешествием сюда, если в одной только Вене найдется с дюжину парней, способных куда лучше справиться с этой работой? Проклятие, мне нужны объяснения, которые не потянут цепочку новых вопросов. Я…
Аврелиан вздохнул.
— Я объясню все, когда мы пройдем в мою комнату, — сказал он.
— Все? — недоверчиво прищурился Даффи. Они продолжили подъем, и старик был, похоже, задет.
— Брайан, я человек слова.
Комната Аврелиана в трактире Циммермана очень походила на его комнату в Венеции. То же нагромождение гобеленов, книг, свитков, украшенных драгоценными камнями кинжалов, стеклянных сосудов с разноцветными жидкостями, диковинных приспособлений вроде секстантов и буфет с великолепными винами. Шторы были задернуты от яркого утреннего солнца, и комнату озарял неверный свет полудюжины свечей. Воздух был спертым и затхлым.
— Присаживайся, — предложил волшебник, указывая Даффи на единственный стул, свободный от брошенной одежды. Затем извлек из коробочки очередную сушеную змею, откусил кончик хвоста и прикурил ее от пламени свечи. Чуть позже он сидел на полу, прислонившись к этажерке с книгами и попыхивая дымом.