Он тяжело вздохнул и, вместо того чтобы направиться в сторону Ротентурмштрассе, завернул направо за угол трактира. Скоро он оказался перед конюшнями и там, прислонившись к столбу для сушки белья, огляделся.
«Вижу, Вернер так и не удосужился перекрыть крышу после взрыва петарды, — отметил он. — Интересно, продолжает ли он винить в этом меня? Скорее всего, да. Хорошо, хоть кто-то заделал пролом в изгороди от пущенного Заполи проклятого железного ядра в сорок фунтов, что потом попало в стойла, где помещались скандинавы».
Он прошел через двор к конюшням, где у задней стены обнаружилось несколько забытых соломенных тюфяков. Почти автоматически он повалился на первый, закрыл глаза и уже скоро спал. Ясно, как обычно бывает в послеполуденном сне, он увидел себя сидящим за столом напротив Ипифании. Ее волосы еще почти не были тронуты сединой, а выражение лица и жесты не утеряли юной беспечности. Хотя он и не слышал своих слов — фактически говорить он мог, только когда не прислушивался к себе, — он знал, что о чем-то очень серьезно ее просит, вернее, пытается что-то ей объяснить. Что именно пытался он объяснить тем давно ушедшим утром? О, ну конечно! Что с ее стороны будет настоящим безумием выходить за Макса Хальштада, а вместо этого ей следует выйти за Даффи. Он прервался, чтобы отхлебнуть пива, и почувствовал, что теряет нить доселе безупречного логического построения.
— О, Брайан, — воскликнула она, закатив глаза в наполовину притворном раздражении, — почему ты заговариваешь об этом, только если болен, пьян или измучен?
— Но, Ипифания! — возразил он. — Я всегда болен, пьян или измучен.
Дальше сцена померкла, и он увидел себя проталкивающимся к дверям в храм Святого Петра. Там дожидались несколько друзей Хальштада, поставленные явно для того, чтобы удержать ирландца, если он попытается проникнуть внутрь и сорвать церемонию венчания.
— Угомонись, Брайан, — произнес один. Как, бишь, его звали? Какой-то Клаус. — Здесь ты уже никому не интересен.
— Прочь с дороги, прыщавая жаба! — сказал Даффи достаточно громко, чтобы сидящие в нескольких ближайших рядах обернулись. — Хальштад! Лопни твои глаза, ты не… — Удар в живот согнул его и заставил на мгновение замолчать, но он тут же развернулся в ответ, и Клаус, отшатнувшись под невероятным углом, попятился назад и налетел на крестильную купель. Почти метровая подставка с мраморной чашей покачнулась, наклонилась, пока Клаус заваливался на бок, затем с ужасающим раскатистым грохотом рухнула на каменный пол. Святая вода выплеснулась в лица оцепеневших шаферов, осколки мрамора разлетелись по полу. Еще один приятель Хальштада схватил Даффи за руку, но ирландец легко высвободился. Он шагнул к алтарю.
— Хальштад, сын шлюхи, обнажи меч и прими вызов, если ты и в самом деле не евнух, как все думают!
Все вокруг повскакали с мест, и последнее, что он успел заметить, прежде чем крепкий алтарный служка уложил его ударом длинного железного распятия, было перекошенное ужасом лицо Ипифании. Дальше он просто кружился в водовороте давно забытых сцен и лиц, через приглушенное бормотание которых непрерывно и все более отчетливо пробивался довольный старческий смех.
Глава 18
Когда Даффи открыл глаза, он увидел, что лежит в сгустившейся тени, а стена трактира уже казалась темно-серой на фоне желтых окон.
«О господи, — вяло подумал он. — На сей раз только сон, а? В те тяжелые дни в двадцать шестом мне довелось хлебнуть достаточно, чтобы потом переживать все заново в сновидениях. Ладно, это хотя бы мои воспоминания — все лучше дюжина таких, чем один проклятый сон о лунном озере, который я рискую увидеть всякий раз, когда пью проклятое пиво. Давай, старина, переходи на вино».
Он рывком поднялся на ноги, стряхнул солому с камзола и пальцами расчесал волосы. Потом задержал дыхание, выдохнул и направился в трактир. По привычке зайдя на кухню через черный ход, он застал обутого в красные башмаки Марко вытаскивающим пирожное из буфета.
— Марко, — проговорил Даффи, останавливаясь. Помнится, он хотел о чем-то спросить мальчишку?
— Вернер мне разрешил, — быстро сказал мальчик.
— Мне что за дело до твоих чертовых пирожных! Э… да, я так понимаю, ты относишь еду Густаву Фойгелю?
— Носил одно время. Вернер сказал, больше я не должен этого делать.
— Тогда кто должен?
Марко моргнул:
— Должен что?
— Носить старику еду, дубина.
— Я почем знаю. Сам, что ли, не может выйти и порыться в мусоре, как другие? — Мальчишка улепетнул через черный ход, оставив ирландца раздосадованным и встревоженным. Новая служанка, прежде подававшая ему еду, сейчас разглядывала его из-за очага, где раскладывала по тарелкам остатки, как видно, все того же жаркого.
— Где Ипифания? — спросил Даффи.
— Она легла пораньше, — ответила девушка. — Должно быть, ей нездоровится. А вам что на кухне? Гостям…
— Тогда Анна где?
— В трапезной, вернее всего, в том конце, где распивочная. Но если вам подать ужин, то…
— Съешь его за меня, — выходя, улыбнулся ей Даффи.
В трапезной, где яблоку было негде упасть, царило бесшабашное веселье, свойственное людям, которые знают, что завтра их уже может и не быть в живых. Пиво лилось рекой, и Даффи обнаружил Анну на корточках перед одним из украшенных бочонков, держащей кувшин под золотистой струей. Она подняла глаза и увидела его.
— А я думала, ты ушел.
— Нет, просто поспал на задворках. Ипифания уже легла?
— Да… Шраб! Это на стол к Алексису и Кэйси, побыстрей! Да, легла. А что? — Она исподлобья оглядела его.
— Ладно, не переживай, я не собираюсь досаждать ей своим вниманием. Просто она просила Шраба носить ее отцу еду, а…
Шраб опять был тут как тут:
— Привет, господин Даффи! Анна, еще два кувшина для Франца Альбертзарта и вон той старой леди.
— Сейчас. Ты про что, Брайан?
— Так вот, Шраб поручил это Марко, но я с ним только что столкнулся, и он сказал, что перестал это делать.
— Держи, Шраб. — Мальчик забрал кувшины и с виноватым видом удалился. — Прекратил что?
— Черт побери, выслушай меня внимательно. Никто не носит еду старому Фойгелю. Лично я не стану особо горевать, если он помрет, но вот его дочь, думаю, огорчится.
— О, дьявольщина! — негромко выругалась Анна. — Ты прав. Утром я первым делом ей скажу. — Она встала, откинула с лица волосы и взглянула на Даффи с подобием симпатии. — Брайан, что все-таки у вас случилось?
Пока Даффи подыскивал более или менее правдоподобный ответ, дверь распахнулась настежь и ввалились еще пятеро молодцов.
— Анна! — рявкнул один из них на весь зал. — Пять кувшинов, живо!
Ирландец криво усмехнулся и тихонько ткнул ее кулаком в плечо.
— Когда-нибудь расскажу, — сказал он и направился к лестнице. Обернувшись на ходу, перехватил ее взгляд. Изобразив губами имя Аврелиан, он указал наверх.
Поперек лестницы растянулся какой-то пьяница, и Даффи осторожно переступил через него, поймав себя на мысли, что осажденные города держались бы куда меньше, не будь у их защитников пива и вина, чтобы отвлекаться от мрачных мыслей. Отыскав на верхней площадке дверь в комнату Аврелиана, он уже собрался постучать, когда вспомнил, что старый волшебник договаривался с ним на девять.
«Проклятие! — подумал он. — Еще поди и восьми нет. Надо было поспать подольше и постараться перенестись в то время, когда я готовился отправиться на сражение под Мохашом».
Он на цыпочках шагнул назад, потом раздраженно фыркнул, развернулся и громко постучал. Изнутри послышался визг и встревоженный, но повелительный голос Аврелиана:
— Кто там?
— Финн МакКул.
Через мгновение дверь отворилась, и одна из горничных, пряча лицо, прошмыгнула мимо ирландца.
— Входи, Брайан, — со стоическим смирением пригласил Аврелиан.
Обстановка в комнате со времени последнего визита Даффи вполне могла поменяться, но все осталось прежним: скудно озаренное свечами нагромождение гобеленов, украшенного драгоценностями оружия, бурлящих без малейшего источника тепла склянок, громадных фолиантов, годных послужить стенами жилища маленького человечка, и застывших в невероятных позах чучел неведомых животных. Старый волшебник сидел, положив ногу на ногу, в обитом кресле. Закрывая дверь, Даффи указал пальцем в сторону ретировавшейся горничной:
— Я-то думал, такие развлечения вам, полукровкам, не на пользу.
Секунд десять Аврелиан молчал, прикрыв глаза, потом взглянул на ирландца и покачал головой:
— Годы службы наемником превратили тебя, Брайан, в неотесанного грубияна. Я лишь поинтересовался у нее, не заходил ли кто из служанок за последнее время в мою комнату, — новой девушке могли и не сказать, что входить сюда не следует. Но разве мы договаривались не на девять?
— Я подумал, что в девять мне лучше бы уже направиться в казарму. А ты разве не можешь просто запирать дверь?
— О, именно так я и стараюсь поступать, только иногда забываю и частенько теряю ключи.
— Стоит ли быть таким беспечным? — Даффи отыскал стул, сбросил с него кота и уселся. — Ведь кое-что из этого барахла для кого-то может представлять немалую ценность…
— О да, — подхватил старик. — Очень немалую, и почти все, что здесь находится. Но дело в том, что я возлагаю надежды — возможно, чрезмерные! — на иную защиту. — Он кивнул на дверь, над косяком которой в центре Даффи заметил нечто среднее между насестом для попугая и кукольным домиком. — Не желаешь ли бренди?
— Что? А, с удовольствием. — Ирландец подождал, пока волшебник налил два бокала золотистого испанского бренди и вручил ему один. — Спасибо. Так зачем ты хотел меня видеть? — Он пригубил немножко, подержал бренди во рту и сделал глоток побольше.
— Да без особой причины, просто хотел поболтать. Ведь мы не виделись уже несколько месяцев.
— Ага. Кстати, у меня тоже есть к тебе разговор. Вернер собирается выгнать Ипифанию, а эта работа теперь все, что у нее осталось. Я был бы очень благодарен, если ты скажешь ему, что она здесь на постоянном положении и лучше ее не изводить.