Потребовалась бы кропотливая, мозаичная, до сих пор еще не проделанная работа анализа различных высказываний Чернышевского, чтобы дать полную картину его тактических приемов. Мы не можем заняться ею здесь. Но общий набросок стратегического плана и тактической установки Чернышевского здесь необходим.
Суммируя отдельные намеки в его статьях и действиях и воспоминания современников, сопоставляя этот материал с окружавшей Чернышевского обстановкой, можно, кажется, с большой долей уверенности предположить, что рассуждал он так:
«Революционный кризис неизбежен. Он надвигается. Когда он придет, неизвестно. Но ждать его придется не слишком долго. Его основным элементом должно явиться крестьянское восстание. Без крестьянского восстания ничего мало-мальски серьезного произойти не может. Взяв в свои руки дело освобождения крестьян, правительство пока успешно оттягивает его, питая крестьян ложными надеждами, Но правительство и дворянство не хотят и не могут провести дело освобождения соответственно интересам и требованиям крестьянства. Крестьянство-неорганизованно, политически малосознательно. Оно ждет результатов обещанной реформы. Получив ее, оно неизбежно убедится, что его обманули. Разоблаченный на деле, выяснившийся для самых широких, для самых отсталых и забитых масс обман послужит действительным стимулом широкого, народного, массового революционного движения. Недаром Александр II готовится к моменту объявления «воли» перевести всю Россию на осадное положение, недаром он делит Россию на округа и во главе каждого заранее ставит военных генерал-губернаторов со сверхординарными полномочиями. Недаром на докладе своего министра, оспаривавшего необходимость специальных усмирителей ссылкой на то, что народ спокоен, царь написал: «Все это так, пока народ находится в ожидании, но кто может поручиться, что когда новое положение будет приводиться в исполнение и народ увидит, что ожидания его, то есть свобода по его разумению, не сбылись, не настанет ли для него минута разочарования? Тогда уже будет поздно послать отсюда особых лиц для усмирения»{63}. Противник предусмотрителен, надо быть предусмотрительным и нам.
Александр готовит для восстания военных генерал-губернаторов. Мы должны готовить своих руководителей. Подготовленных для этого людей мало. «Крестьянофилы» из дворян, либералы типа Кавелина при первых вестях о крестьянском движении перебегут в лагерь правительства. Их надо заранее трактовать как врагов.
Разбросанное по огромной стране, неизбежно плохо организованное движение может распылиться, изойти силами в отдельных местных вспышках, если оно не будет энергично поддержано из Петербурга, если в соответствующий момент в центре страны, в средоточии правительственной власти не найдется сильной, сплоченной, знающей свои цели, с готовой программой действий, группы твердых и решительных людей, которая возглавит движение. Мы должны готовиться к этому моменту и быть готовы к нему. В стране и в Петербурге нет другой группы, готовой и способной выполнить эту задачу, кроме той, которая признает своим руководителем Николая Чернышевского. Эта группа — единственный возможный идейный и организационный центр государственного переворота, кадры революционного правительства, без организации которого победа восстания невозможна. Она не должна позволить правительству заранее ликвидировать себя и тем обезглавить движение, свести к нулю шансы победы. Она должна действовать осмотрительно, все знать, за всем наблюдать, все контролировать, все подготовлять, но не вылезать преждевременно вперед. Зато в определенный момент она должна выступить открыто, решительно, без оглядки на возможные последствия и действовать энергично и беспощадно. Когда наступит этот момент? — Вероятно, вскоре после объявления обманной «воли», может быть, впрочем, он оттянется до 1863 года, когда должно закончиться размежевание земель между помещиками и крестьянами.
Легальные возможности ценны. Публика научилась читать между строк. Среди десятка тысяч читателей «Современника», вероятно, найдется несколько сотен таких, которые смогут стать руководителями движения на местах и верными агентами революционного правительства. Но «легальных возможностей» недостаточно. Надо в известный момент перейти к «нелегальным» орудиям воздействия, апеллировать прямо к народу, заговорить с ним прокламациями на понятном ему языке. С этим нельзя опоздать».
Таков план. В его рамки укладывается вся политическая деятельность Чернышевского конца 50-х и начала 60-х годов. Мы не знаем и, вероятно, не узнаем, в какой мере был прикосновенен Чернышевский к прокламациям «Великорусса», к поездке Михайлова в Лондон для печатанья «К молодому поколению», к студенческому движению, к делам тайных типографий в Москве, к первой «Земле и воле». Он был конспиративен из принципа и осторожен из правильного политического расчета. Но нет ни одного революционного, как ни одного общественного начинания тех дней, за кулисами которого не чувствовалось бы влияние Чернышевского. Оно несомненно налицо и в студенческом движении, и в в работе тайных типографий, и в «Литературном фонде», и в «Шахматном клубе» (невинные названия для двух тогдашних попыток создать в Петербурге нечто вроде политического клуба), и в «Земле и воле». Связи его чрезвычайно разнообразны. Е.го посещают — кроме товарищей по перу, среди которых и авторы имеющих вскоре появиться прокламаций, Шелгунов и Михайлов — и руководители студентов, и наиболее видные из представителей офицеров, окончивших Военную академию (среди них будущий начальник главного штаба и один из авторов прокламации «Что надо делать войску?», Н. Н. Обручев, будущие бригадные и корпусные командиры В. М. Добровольский и Н. Д. Новицкий, тогда настроенные очень радикально, С. И. Сераковский, в будущем начальник одного из крупнейших военных отрядов в польском восстании и т. д.). Все более крупные представители будущих «Великорусса», «Земли и воли», московского революционного кружка оказываются близко известными Чернышевскому. В то же время он поддерживает (связи с либералами (Кавелин) и не отказывается взглянуть поближе на людей, вершащих крестьянское дело в правительственной среде (Н. А. Милютина, Я. А. Соловьева и т. д.). Когда это становится необходимым в целях выяснения взаимных позиций, он совершает конспиративную поездку в Лондон, к Герцену, редактору единственного тогда бесцензурного органа русской печати. Он вмешивается даже своими «Письмами без адреса» в конституционное брожение среди верхов дворянства и теми же письмами ставит на очередь вопрос о личной роли и личной ответственности царя (Александр II и есть действительный адресат «Писем без адреса»). Он не оставляет таким образом без своего воздействия ни одного фактора складывающейся политической ситуации, расценивая каждый из них с точки зрения успеха подготовляемого и и ожидаемого массового народного восстания. Иначе говоря, он планомерно выполняет тактический совет, который впоследствии, на заре широкой политической деятельности русской социал-демократии, дал ей Ленин: «итти во все классы общества», понимая эту формулу в том именно смысле и преследуя ею те же цели, которые вкладывал в нее гениальный тактический расчет Ленина. В этом специфическом смысле формула это значила: — исподволь и планомерно подготовлять условия, при которых организованная и передовая группа революционеров, связанная с массами (в первую очередь — рабочими, во времена Ленина, в первую очередь — крестьянскими, во времена Чернышевского), могла бы встать во главе общенародного революционного движения. Конкретно это обозначало, во-первых, проникать со своей революционной проповедью во все слои общества, «контролировать» их действия, изучать заранее их возможные позиции в революционный момент, во-вторых, «подталкивать» годные для этого элементы к более решительным действиям, к более точным формулировкам своих надежд и требований, в-третьих, выковывать на этой работе всесторонне осведомленную, хорошо ориентированную во всем переплете общественных отношений, твердую в своей программе и в своей тактике руководящую группу революционеров, штаб народного движения, в-четвертых, обеспечить ей условия гегемонии в общественной борьбе.
В Петербурге 1857–1862 годов Чернышевский один сознательно, систематически, упорно работал над этими задачами.
В 1857 году Чернышевский говорил своей жене:
«Ты знаешь, я держу себя осторожно… Одно может повредить тебе с Володей [сын]: перемена обстоятельств. Дела русского народа плохи. Будь что-нибудь теперь, нам с тобой еще ничего. Обо мне еще никто не позаботился бы. Но моя репутация увеличивается. Два-три года, — будут считать меня человеком с влиянием. Пока все тихо, то ничего… Но не могу не видеть, что через несколько времени»… {64}.
Спустя некоторый срок жена Чернышевского говорила общему знакомому, повторяя, конечно, лишь мысли, внушенные ей мужем: «Вы знаете, как теперь начинают думать о нем. Но его время еще не пришло, они еще не понимают его мыслей; придет его время, тогда заговорят о нем… Я хочу, чтобы о моем муже говорили когда-нибудь, что он раньше всех понимал, что нужно для пользы народа, и не жалел для пользы народа не то что себя, не жалел и меня, — и будут говорить это!»{65}
«Наше время еще не пришло» — несомненно говорил себе Чернышевский, сидя над своим трактатом об эстетике, над статьями о Пушкине, над разбором стихов графини Растопчиной, даже составляя свои «примечания к Миллю», даже работая над статьями о начатой правительством крестьянской реформе. Он правильно считал, что «его время» начнется тогда, когда миллионы на деле узнают и увидят, какую «волю» приготовили для них царско-дворянские канцелярии, когда будут реальные шансы на то, чтобы сомкнуть свою деятельность с движением этих миллионов. Этот момент стал быстро надвигаться с опубликованием «Положения 19 февраля 1861 года».