Не так много мест соответствовало ее требованиям. Черри продемонстрировала одну, другую, презирая эту привередливую загорелую златовласку на пару лет младше ее самой. Судя по цвету ее кожи, она уже успела съездить на курорт дважды, если не трижды в этом году, а сейчас перед ней открывались все возможности, которых жаждала, но всегда была лишена Черри. Университет, самостоятельность, мать, с которой были до того близкие отношения, что они вместе искали квартиру. Ревность сдавила ей горло, и Черри хотелось наорать на девушку за то, что она такая испорченная, такая эгоцентричная, что не понимает, как ей повезло иметь полностью оплаченное жилье в Кенсингтоне, и какая, к черту, разница, черные там шкафы на кухне или белые. Но она только улыбнулась, хотя и с прохладцей, и сказала скучающим тоном, что их агентство может предложить еще одну квартиру. Она показала фотографии и на этот раз получила восторженную реакцию.
– О, мамочка, мне ужасно нравится. Смотри, какая прелестная плиточка, я могу научиться готовить!
Черри поморщилась. Ее бесило, когда взрослые люди называли родителей «мамочка» и «папочка». А прелестная плиточка была наишикарнейшим предметом, который только могли предложить магазины элитных кухонь. Мамочка благоволительно улыбнулась. Ее это явно позабавило, и Черри пришла к выводу, что ее дочь была одна из тех девиц, которые с гордостью признаются в том, что сожгли яичницу, и любые попытки научиться готовить рано или поздно сведутся к тому, какой очаровательной растяпой она будет выглядеть у плиты, а не к реальным попыткам.
– Можно мне такую, ну пожалуйста?
– Если ты обещаешь позвать нас с папочкой на ужин.
Девица взвизгнула от восторга.
Черри было тошно. Она внаглую посмотрела на часы. Какое счастье, что через десять минут можно будет уйти домой.
– Мы можем посмотреть ее прямо сейчас?
Слова матери застали Черри врасплох.
– Боюсь, это невозможно.
Ложь прозвучала неубедительно, и мать нахмурилась.
– Почему?
«Потому что я хочу домой, и от перспективы провести хоть одну минуту своего личного времени, водя вас с вашей мажористой дочкой по дому, о котором мне остается только мечтать, мне хочется опрокинуть этот стол», – хотелось ей сказать. Но она ограничилась этим:
– Мы обязаны уведомлять хозяев за сутки.
– Вы же сказали, что там никто не живет.
Черри повернулась к девице. Все-таки она слушала.
– И тем не менее, нам необходимо сначала поставить их в известность.
Недовольство на лице девицы придало Черри силы и подняло ей настроение. Ей хотелось подорвать в ней это врожденное самодовольное чувство вседозволенности и отнять у нее что-нибудь – пусть знает, каково это, не получать, чего хочешь.
– Нельзя ли позвонить им прямо сейчас?
Черри напряглась. Ей не нравилось, как они с ней разговаривали. «Тебе нужна эта работа», – быстро напомнила она себе, растягивая губы в улыбке. Она не заметила, как из кабинета вышел Нил, за которым поспевала Эмили, и направился к ней.
Сначала со своей обычной вкрадчивой галантностью он обратился к клиентам:
– Прошу меня извинить, но Эмили поможет вам решить вопрос с просмотром. Черри, не могла бы ты помочь мне кое с чем в кабинете?
Она непонимающе уставилась на Нила, но он вытянул руку, указывая в сторону кабинета, и Черри ничего не оставалось, кроме как пойти за ним. Златовласка посмотрела на Черри с издевкой, когда Эмили заняла нагретое ей место. Черри почувствовала, как за ее столом воцарилась атмосфера подобострастного исполнения чужих желаний.
– Садись, – сказал Нил в кабинете.
– Что все это значит? – спросила Черри, пытаясь сохранить хоть какое-то достоинство, но все же села.
– Я буду краток, – сказал он, – потому что, думаю, так будет лучше для всех.
Душа у Черри ушла в пятки. Какие неприятности ее ожидали?
– Твои последние комментарии о наших клиентах. Это недопустимо.
– Эта девица просто нахалка, – защищалась Черри – И капризная. И грубит мне. Но я ничего ей не говорила.
– Не она. Не конкретные клиенты. Все они, – он наклонился к ней через стол, на котором стоял включенный компьютер. – «И снова целый день в компании приезжих богатых буратин с завышенным ЧСВ, которым взбрело в голову скупить весь Лондон. Как они меня достали, швыряют миллионами и занимают все наши дома», – Нил дочитал и посмотрел на Черри. – Ты даже упомянула наше название.
Черри уставилась на него в шоке, подскочила, чтобы посмотреть на экран, и увидела, что он зачитывал ей твит – ее твит.
– Но это не я. Я этого не писала! – горячо отпиралась она.
Он задумался.
– Это твоя страница…
– Кто-то меня взломал. Это сплошь и рядом случается, об этом пишут в газетах…
– Это огромный урон репутации.
– Еще бы! Поверить не могу, что ты решил, что я могла такое написать!
– Я говорю о репутации агентства. Мы уже упустили один контракт. Бизнесмен из Китая отказался от сделки, которая должна была состояться в конце недели. Нашел дом где-то на стороне. В другом агентстве. Это нам обойдется в тридцать пять тысяч на праве собственности. И только что я полчаса провел на телефоне с клиенткой, уговаривая ее не забирать у нас две ее квартиры. Она отказала.
Черри оцепенела от страха. Ей нужно было как-то достучаться до него.
– Нил, послушай меня, это не я. Ты не можешь винить меня в том, чего я не делала.
– Извини, Черри, но я не думаю, что у нас что-то получится…
– Нет…
– Я и помимо этого заметил в тебе общую перемену в отношении…
– У меня парень только что умер! А теперь ты меня увольняешь. Я подам в суд.
– Ты уйдешь тихо, и тебе выплатят зарплату за два месяца.
Подачка? Как унизительно. Черри кипела от негодования.
– За шесть.
– За три. Это мое последнее слово. Клиенты должны знать, что им здесь рады, что с нами можно сотрудничать. Думаю, для всех будет лучше, если ты заберешь свои вещи немедленно.
Черри ушла с высоко поднятой головой и шла по улице напролом, не обращая внимания на прохожих, в которых врезалась. На нее бросали неодобрительные взгляды, но ей не было дела. Кто мог так поступить с ней? Какой-то розыгрыш? Эмили или Эбигейл? Подступили слезы. Черри быстро проглотила их. В груди поднималась сильная боль. Она возвращалась в Кройдон.
33
Понедельник, 27 июля
Она проснулась как обычно, в шесть утра. Без будильника, по привычке, ставшей теперь бесполезной, когда ей некуда было спешить. Она останется в постели и будет думать. Кто это сделал? Других фальшивых публикаций не было. Черри сообщила в службу поддержки, и твит удалили, но было уже слишком поздно, так что она полежит вот так, молча, до семи, пока не уйдет мать. Черри слушала, как Венди собирается: включенный душ, глухой рев фена сквозь тонкие стены комнаты, звон ложки в кружке, и наконец – тихий стук входной двери. И даже тогда она не встала, не сразу. Она хотела удостовериться, что мать не вернется домой за чем-то забытым, успеет сесть на автобус, который отвезет ее за три мили отсюда в ее гипермаркет. Примерно в семь тридцать Черри выползла из кровати. Это была одноместная койка, подпиравшая стену тесной комнаты. Черри укрывалась тем же одеялом, розовым в цветочек, которое осталось еще со школьных лет. Вся комната была той же: бежевый шкаф из «Икеи» с потемневшими белыми дверцами, которые магазин продавал тысячами, отбросы с «е-Бэй» не дороже 99 пенсов, тиражированная фотография Нью-Йорка на стене, скорее всего, тоже из «Икеи», салфетки в «дизайнерской» упаковке, – и Черри чувствовала ту же безысходность, что и раньше, когда жила здесь. Когда ее уволили, пришлось известить хозяев квартиры в Тутинге. Черри собрала свои вещи, и теперь они были спрятаны под кроватью и в глубине шкафа в этой крошечной комнате, которая оставалась ее последним отдельным углом в этом мире. Большую часть вещей она даже не стала распаковывать. Она не видела смысла.
Когда Черри позвонила матери и, запинаясь, спросила, нельзя ли пожить у нее некоторое время, Венди не стала задавать лишних вопросов.
– Тебе всегда открыты двери, родная, – сказала она ласково, но Черри теплые слова казались приманкой для ловушки, из которой ей никогда не сбежать. Матери она сказала что-то невнятное о сокращении штата. Венди сочувственно покачала головой: «Не повезло», – и посетовала, что потерять и парня, и работу с разницей в несколько месяцев должно быть очень тяжело.
Черри жила у матери шесть недель и пока даже не начинала шевелиться в поисках новой работы и жилья. По правде сказать, она не знала, что ей делать. Целыми днями она гуляла вдоль трамвайной линии Ривз Корнер, где земля все еще была выжжена после пожаров во время бунтов, мимо маникюрных салонов и букмекерских контор, мимо магазинов «все по 99 пенсов», где с потолка свисали клетчатые хозяйственные сумки. На жаре сам асфальт как будто потел, источая кислый, липкий запах. Черри шла дальше и дальше в поисках вдохновения. Идеи, плана, знака, что ей делать дальше. Она хотела стряхнуть с себя апатию, вернуть боевой настрой и вспомнить об амбициях, которые были у нее полтора года назад, когда она устроилась работать в агентство. Она шла, в то время как ее мысли топтались на месте, мимо объявлений на входе агентств по безработице, дразня ее предложениями уровня «администратор, 7 фунтов в час». Отупляющие, беспросветные, лакейские вакансии.
Даже городская библиотека ни на что не мотивировала. Там было полно тунеядцев и бездельничающих студентов с их великими замыслами и нулевой силой воли. Черри не могла оставаться там с этими клоунами, этими неудачниками, ее место было в квартире на юго-западе Лондона, где она должна была планировать свою помолвку. Чувство несправедливости, утраты, упущенной возможности жгло ее.
Она ушла из библиотеки и беспомощно встала на улице, провожая взглядом мчащиеся мимо автобусы. Бесцельное существование угнетало ее. Она хотела пойти дальше, через Джордж-стрит и до самой станции Ист-Кройдон, но потом что? У нее не было денег на билет, да и куда ей было ехать? Она убегала только от самой себя. Черри развернулась и медленно побрела к дому.