е — содовой. Он, как это принято у них, взял две бутылки водки и бутылку портвейна. Пришли домой. Я, как это принято у нас, выпила сорок грамм. Он, как это принято у них — всё до дна. После чего я, как это принято у нас, предложила лечь в постель. Он, как это принято у них, предложил сходить взять ещё. И тут пришёл мой муж. Я, как это принято у нас, хотела познакомить его со своим мужем. А он, как это принято у них, выпрыгнул в окно.
========== Часть 4 ==========
В этот день Семёныч был как-то непривычно тих и угрюм. Он простым «здрасте» поприветствовал Володю и, прихватив санитара, отправился на вскрытие. Даже не услышав ответного приветствия.
Там пробыл до обеда. Куда он подевался в обед, Володя не знал, но вернувшись из секционного зала, отметил полное отсутствие Семёныча в ординаторской, а заглянув в шкаф, не увидел и его верхней одежды.
Думать о коллеге долго времени не было, его ждал второй труп, с которым он провозился ещё пару часов.
Вернувшись, увидел Семёныча за столом с сигаретой в зубах.
— Вов, ты мне скажи, ты же в паточке работал? Стёкла послеоперационные смотрел?
— Работал. Что у тебя, Семёныч? Ты чего в воду опущенный?
— Аппендицит удалили у дочки. Гангренозный с местным перитонитом. Дурочка моя таблетки глушила, боль снимала.
— У нас в «скорой» удаляли?
— В «скорой», я им сказал, что урою, если что пойдёт не так. Испужались.
— Когда делали?
— Ночью привезли и сразу на стол. Она проснулась уже к утру, с ней Вера. Кровиночка моя бедная, деточка.
— Видишь, всё хорошо. Семёныч, простой аппендицит. В себя приди, послушай диагноз — аппендицит.
— Я просил потом стёкла мне дать, ты посмотришь. Ну, чтобы не пропустили чего.
— А сам?
— Она же дочка. Кровиночка моя. Тебе смешно, Вова?
— Нет, не смешно, я понимаю. Была б моя дочка, тоже с ума бы сходил.
— Я сидел вот сейчас и думал, как мы с Веркой пропустили её состояние? Как не заметили, оно же болело, сильно болело, а она терпела. Терпела она, Вова!
Он качал головой из стороны в сторону.
— Вы работали, потом дела домашние, а как разболелось сильно, так узнали. Ну чего ты, Семёныч? Всё уже позади. Пару недель, и забудет об операции твоя дочка. Сколько ей?
— Пятнадцать. Она у меня знаешь какая красивая. Умница, отличница почти, не то, что мартышка.
— Погоди, а мартышка кто?
— Младшая! — он говорил с улыбкой, как бы вспоминая. — У меня две дочки с Веркой. Малая хулиганка, вся в меня. А старшая степенная, рассудительная, в Верку.
Он рассказывал с такой гордостью, с такой любовью. Да, балагур Семёныч был прекрасным отцом, да и мужем неплохим, с вывертами своими, конечно, но семья была для него святым чем-то.
Да и не Володе было судить его.
Володя вообще никого не судил по жизни. Принимал людей такими, какие они есть. У каждого человека были свои скелеты в шкафу, и у каждого было то, о чём лучше не вспоминать. И у него самого тоже было.
Только он вряд ли озвучит это когда-то. Даже себе.
— Тебе чаю сделать? Или, может, что покрепче хочешь? — спросил он Семёныча.
— Спирт разведи, миллилитров тридцать, не больше, мне ещё отчёт писать, надо быть трезвым, чтоб не налажать чего. И чаю покрепче, я ж не спал всю ночь, Вова.
— Так ложись, стёкла мне передай, сам опишу, а отчёт потом, там у тебя криминала нет?
— Не, инфаркт там, тампонада.
— Вот выпей и ложись, а я сам всё сделаю.
— Ты родственникам объясни, что не виноват…
Дальше он посапывал, укутавшись в одеяло. А Владимир засел за микроскоп. Отвлёкся лишь, чтобы отдать приехавшему похоронному агенту справку о смерти. И дальше описывал препараты.
Часа через два в их кабинете появилась Вера Петровна с бутербродами. Делала она их прямо здесь, в ординаторской, а не дома, потому что шла от дочери, по пути заглянув в минимаркет и прикупив хлеба, масла и колбаски. И ела она тут же, с ними, с мужем и Володей. Тоже голодная ведь, прибежавшая на минутку узнать состояние супруга, так тяжело переживавшего проблемы с девочкой.
Вова смотрел на них с завистью.
Они были семьёй, и никто из них не предал бы другого. И Семёныч Веру тоже никогда бы не предал, сколько бы ни шалил на стороне.
Интересно, она знает о его похождениях?
Ответ он себе чёткий не дал, хотя понял — да знает, но не обращает на это внимания, как на что-то, не мешающее жизни. У каждого своё хобби. А для Семёныча женщины — хобби.
Потому что любит муж только её, а остальных пользует.
Да. Чего в жизни только не бывает…
Вова отправил их домой, там младшая дожидалась. А сам сел снова за микроскоп. Надо было и свою работу выполнить, и Семёнычу подсобить.
Вечером поздно совсем позвонил сыну, поговорили. Он того, другого мужа бывшей жены, стал звать папой.
Больно, очень больно. Но что делать. Сын далеко, слишком далеко, настолько, что океан между ними.
И если он того, другого мужа своей мамы, называет папой, значит, тот заслужил. Значит, относится хорошо к его сыну. Радоваться надо.
Но не радовалось.
Ком стоял в горле. Пришлось выйти на балкон, проветриться и закурить. Одну, потом другую. И думать, и вспоминать.
Когда его бывшая нашла другого? Как долго они встречались за его спиной, он не знал, да и знать не хотел. От этого знания болело за грудиной в области сердца.
Володя был благодарен ей и за незнание тоже.
Она ухаживала за ним после аварии, так что долг выполнила, в беде не бросила. Только уехала и с сыном попрощаться не дала.
«Забыла, — сказала потом, — дел много было, не до того».
Вот так и закончилась его семейная жизнь.
Дальше было не до женщин.
Вернуться на «скорую» он не мог по состоянию здоровья. От инвалидности отказался и подался в патологическую анатомию. Выучился, попробовал работать, и даже довольно успешно. Ему предложили заняться наукой, но усилились головные боли. Пришлось науку отложить, и место на кафедре занял другой человек, более здоровый, а потому и более перспективный.
Вот тут случилось место в судебке.
Дополнительная специализация проходила тут же, на кафедре, и вот в руках новая специальность.
С Семёнычем общий язык нашли сразу, чему удивился весь коллектив. А работа, так это же просто работа. А если выполнять её с душой, то она становится интересной. А если в ней повариться как следует — то ещё и любимой.
***
Утром Семёныч был как огурчик. Дочка уже сама вставала и ходила по коридору.
— Вова, слушай анекдот. Идёт урок. Учительница спрашивает детей: «Маша, кем ты хочешь быть?» — «Балериной!» — «А ты кем хочешь быть, Витенька?» — «Космонавтом!» — «Вовочка, а ты кем хочешь быть?» — «Сексопатологом!» — «Объясни…» — «Очень просто. Посмотрите в окно. Видите, там идут две девушки и едят мороженое. Причем первая лижет, а вторая сосёт. Как вы думаете, кто из них замужем?» Учительница покраснела вся: «Ну… наверное, та которая сосёт…» — «Нет. Та, у которой кольцо на руке. А вот таких, как вы, МарьИванна, я и буду лечить». Согласись, смешно! Да, Вова?
И Семёныч задорно и заразительно рассмеялся.
========== Часть 5 ==========
В соседской квартире наконец закончили ремонт, и голоса там уже слышались другие.
Женский, приятный такой, и детский.
Володе это понравилось. Видимо, семья въехала с ребёнком.
Конечно, он не видел, как перевозили мебель, да и не слышал ничего. Но детский голосок вселял надежду на то, что рядом поселилось счастье.
У него ещё с института счастье ассоциировалось с детьми. Нет, не конкретными и не именно его, а вообще с детьми. Даже жалел, что на педиатрический факультет не поступил.
А потом понял, что с детьми работать не смог бы.
Они не всегда и не все были похожи на ангелов. Пока работал на «скорой», насмотрелся. И когда интубировать приходилось, и подключичку ставить — у крохи, без сознания. И обожжённых видел, и избитых, всяких — далеко не счастливых, а больных.
Своего сына любил безумно. Только был с ним не так часто, как хотелось. То жена мальчика к бабушке отправляла, к одной и к другой, а то он работал сутками. Теперь уже увидеть его надежды не было. Только слышать.
Вышел на балкон покурить. С некоторых пор от непрошеных мыслей хоть немного спасало.
На соседском балконе обитала женщина. Она в встроенный шкаф какие-то вещи складывала.
— Молодой человек, я бы попросила вас не курить, — она тут же повернулась к нему. — Уже который день замечаю — утро раннее, а вы уже с сигаретой. У нас ребёнок в квартире. А впечатление, что курите вы прямо в детской. Весь дым к нам идёт. Так что, пожалуйста, где-нибудь, но не на балконе.
Володя растерялся. Но учитывая очень немолодой возраст женщины, извинился и пообещал, что курить будет в пределах своей квартиры.
Сел на кухне и затянулся дымом.
А собственно говоря, соседка права. Привычки и удовольствия должны находиться в собственных стенах, а не выставляться напоказ.
Кофе показался сегодня удивительно ароматным, а бутерброд необыкновенно вкусным. Хотя всё как вчера и позавчера.
Решил, что при случае надо будет познакомиться с соседями поближе. Вон у них, бабулька пенсионного возраста, а значит, всегда или почти всегда дома. Если люди хорошие, можно ключи от квартиры доверить на всякий случай. И вообще с соседями дружить надо. С прошлой же дружил.
Вот с мыслями о соседях он на работу и отправился.
***
Семёныч был не в духе. Ему предстояло озвучить заключение в суде. Дело было скучное и понятное, жена зарезала мужа в пьяном угаре. Бутылку водки они не поделили. Но вмешались какие-то силы, требовавшие пересмотра дела и оправдания женщины, которая вину свою полностью признала, и даже нож, которым совершила преступление, собственноручно предъявила.
Он прогнал перед Володей свою речь, попросив проследить за акцентами и интонациями.
Затем, отрепетировав ответы на вопросы присяжных, начал распространяться о великой миссии судебной медицины и значении патологической анатомии в целом.