— Трупы тебя ждут, Вова, а не люди.
— Значит, знаешь. Помнишь, да?
— Я потом расскажу, всё расскажу про себя, как есть. И мы сталкивались с тобой не раз. Я запомнила. Тебя запомнила.
***
На работу он опоздал.
— Вова, у тебя часы поломались? — это была первая фраза, произнесённая Семёнычем, как только он переступил порог кабинета. — Или чувство времени попало? Выговор тебе. Ясно?
— Ясно. Простите, господин начальник.
— И что с настроением? Я ему выговор, а он лыбится.
— Выговор так выговор. Что у нас сегодня?
— Пятеро в морозильнике и один свежак на столе. Работы навалом. Сейчас ещё на пожар ехать придётся. Может, там твоё счастье поубавится? Нет, ты мне скажи, чему ты так рад с опухшей рожей? Пил?
— Нет, я не пью. От слова совсем не пью. Мне с моей энцефалопатией только пить осталось. Спать лёг поздно, спал плохо.
— Я бы тебя простил, если бы спать ты лёг не один. Прекрати зевать! Вова, второй выговор тебе.
— Есть прекратить зевать. Давай мне уже распоряжение, кого брать на вскрытие первым, данные его, и я пошёл работать. Погоди, Семёныч, не шуми, я сейчас кофейку хлебну. И пойду.
— Вова, а она красивая?
— Кто?
— Бессонница?
— А-а… Красивая, ну, симпатичная — так точно.
— Молодая?
— Ага, двадцать два года.
— Вова, ты ложись на диване, поспи чуток, а я пока одного вскрою. Потом разбужу тебя.
— Не могу я спать на работе, Семёныч. Мне начальник два выговора влепил.
— Спи, Вова. Сегодня можно. Только в следующий раз дозируй это дело. Чтоб не на всю ночь.
Володю разобрал смех.
— Ну, вот я и проснулся. Так мне в секционный зал или на пожар?
— Давай на пожар, там точно не уснёшь. Ну наконец-то, Вовка, ты бабу нашёл. Потом расскажешь со всеми подробностями.
В этот день было не до разговоров. Просто некогда. Зато спина болела жутко, столько на ногах простоял. Настроение испортилось, потому что рабочий день тянулся бесконечно. Даже поесть в обеденный перерыв не удалось, не то, что в кардиологию сбегать, навестить Марию Юрьевну. И у Оксаны номер телефона не взял. Позвонил в кардиологию, поговорил с врачом, просил бабушке привет передать. На том и ограничился.
К концу дня выжат был как лимон. До дому бы добраться — и в койку.
— Семёныч, я сдох. Лучше домой работу возьму. Там писаниной заниматься буду.
— Вова, дома ты будешь заниматься сексом.
— После такого дня я буду спать как убитый импотент, даже на секционном столе.
— Шутки шутками, а за тобой должок, рассказ про…
Дальше он не договорил, потому что в ординаторскую вошла очень эффектная шатенка. Она заговорила сразу с порога.
— Вова! Вот я тебя и поймала. Что ты тут забыл?! Фи! От тебя я такого не ожидала.
— Добрый вечер, Марина. Владимир Семёнович, познакомьтесь с Мариной Петровной, она заведующая четвёртой подстанцией «Скорой помощи».
— Очень приятно, госпожа заведующая, — произнёс Семёныч. — Идите домой Владимир Александрович. Вас такая дама пришла забрать.
— Да, Вова, я на машине, поехали к тебе. Заодно и прокатишься. Всё не в автобусе трястись.
— Мне в автобусе нормально. Я люблю ездить автобусом. Что ты хотела?
— Вова, ты страдаешь от избытка гостеприимства, бирюк совсем. Поговорить хотела. Вчерашний твой звонок был неожиданностью, но безумно приятной неожиданностью. Я заезжала вчера ночью, но тебя не застала. Эта соседская девочка тебе говорила? Как там её, Оксана.
— Нет, не говорила. Что ж ты ночью, в такую даль? Живёшь вроде в другом районе.
— Вова, поехали, время не терпит, давай к тебе, там и потолкуем. Нам с тобой есть что вспомнить. До свидания, Владимир Семёнович. Очень надеюсь Вову переманить к нам на работу.
— Надейтесь, Марина Петровна.
Они вышли из здания бюро.
— Марина, мне на автобус.
— Садись в машину. И поехали. В конце концов перед тобой женщина, а ты ведёшь себя, как…
— Хорошо, поехали. Мы поговорим, и ты уедешь к себе.
Дорогой молчали.
Потом поднялись на нужный этаж и вошли в квартиру. Володя помог даме снять пальто и повесить на вешалку. Затем пригласил в комнату.
— Вов, давай ужин приготовлю.
— Я не голоден, если хочешь чай, то поставлю, бутерброды сделаю.
— Поставь, или давай я.
— Это мой дом, а ты в гостях.
— Лена могла и что-то получше купить, всё-таки четырёхкомнатную в центре продала.
— Марина, согласись, что это дела мои с Леной. Меня всё устраивает, а вырученных денег поднять сына ей всё равно не хватит.
— Как ты живёшь?
— Нормально, ты же видишь. Послушай, тебя я не волновал до вчерашней ночи. Что изменилось?
— Вова, ты прекрасный врач, а тратишь свои силы и знания в этом гадюшнике.
— Патологическая анатомия — удел единиц, наверно, потому, что это должен быть прекрасный врач. Так что я на своём месте. Что касается гадюшника, то в отличие от вас, у нас клиенты мёртвые. А пахнут и наши, и ваши одинаково. Марина, у меня сегодня был очень трудный и насыщенный день. Я устал, мне даже разговаривать с тобой трудно. Если ты помнишь, я инвалид. Практически железный человек, терминатор. Я хочу принять душ и лечь.
— Я могу тебе помочь?
— Да, уйти.
— Я любила тебя, но конкурировать с Леной не смогла.
— И решила занять её место?
— Вова, мы два одиноких человека, мы могли бы попробовать.
— Что?
— Создать семью, завести детей.
— Всё? Прости, но я тебя никогда не любил. Наверно, потому и выбрал Лену.
— Я пойду?
— Да, иди.
Он закрыл за ней дверь. Прошёл на кухню. Есть не хотелось, то есть уже не хотелось. Жутко болела голова и было невыносимо одиноко.
Решение пришло мгновенно. Он принял душ, надел чистую одежду и позвонил в соседскую дверь.
— Вова? Ты всё-таки вернулся?
— Да я ж только на работу уходил. Я запер свою квартиру, можно к тебе?
— Проходи.
— Давай я обниму тебя, а ты обнимешь меня в ответ, а потом…
— Давай, но Олежка ещё не спит. Смотрю, некоторые вещи входят у тебя в привычку.
— Наверно, пришла пора нам с твоим сыном познакомиться.
========== Часть 10 ==========
Вечер плавно грозился перейти в ночь.
Володя купал Олежку.
Да, они подружились, и малыш в новом взрослом товарище просто души не чаял. А Володя тоже его боготворил. Он отдавал малышу то тепло и ту нежность, которые не мог дать собственному сыну.
Вот и сегодня Олежка собрал кучу игрушек с собой в ванну и прихватил дядю Вову, пообещав не плакать, если сам дядя Вова голову ему будет мыть.
Ребёнок действительно не плакал, Володя делал ему рожки из намыленных шампунем волос и давал посмотреться в зеркало. Им обоим было ужасно весело. Правда, воды поразлили столько, что прежде чем вытащить ребёнка из ванны, пришлось вытереть пол и снять совершенно мокрую футболку. Только потом слить воду и завернуть малыша в полотенце с головой.
Вот так, с завёрнутым в огромное банное полотенце ребёнком, с голым торсом, босиком, в мокрых джинсах Володя прошлёпал в комнату Оксаны и застыл в удивлении. Оксана беседовала с какой-то женщиной. Он её помнил. Именно эту женщину.
Иногда бы и не следовало помнить всё и практически всех, с кем сталкивала жизнь, но тогда это был очередной шок от работы. Эта женщина, а не какая другая, привезла на освидетельствование свою дочь, которую избил муж.
Первый год работы в «судебке». Первая покалеченная судьба перед глазами. На «скорой» таких было много, но эта девочка не обращалась за помощью к врачам, да и на освидетельствование пришла только по настоянию матери. Он помнил только мать, а девочку бы и не узнал никогда, в памяти остались ссадины и кровоподтёки по всему телу, разбитый нос, симптом «очков», и ещё то, что она была изнасилована собственным мужем. Он потом говорил об этом случае с Семёнычем. Доказывал, что это такое же насилие, как если бы они не были мужем и женой, но тогда над ним посмеялись и коллега, и ребята из полиции. Говорили, что как только он попросит прощения, она обо всём забудет, а когда узнали, что он порекомендовал ей лечение, то вообще за головы взялись. Приводили кучу примеров таких же девочек, которые потом обвиняли даже сотрудников полиции, защищая собственных мужей.
Чем окончилась та история, узнал только сейчас, глядя на женщину в доме Оксаны — её мать.
Для начала он поздоровался.
— Ксюша, — взяв себя в руки, произнёс он, — Вот тебе человек. Держи. Голову мы помыли. Я пойду переоденусь, пол я вытер, не беспокойся.
— Володя, это моя мама.
— Я понял.
— Дядя Вова, — раздался голос из полотенца, — ты мне сказку хаскажешь?
— Да, Олежек, сейчас вернусь. Мокрым же ходить нельзя.
— А то заболеешь, — напомнил ребёнок, снимая полотенце с головы.
Все улыбнулись, напряжение ушло.
Дома он быстро снял с себя мокрые вещи, и надел сухие, тоже домашние, но получше. Всё-таки придётся знакомиться с мамой Оксаны. Как её звали он, конечно, забыл.
Около двери остановился. Подумать.
В отношения с соседкой его затягивало всё больше и больше, последние полторы недели они фактически жили вместе, ребёнок к нему привязывается и верит ему. Скоро папой звать начнёт. А между ними с Оксаной столько всего. И у него свои секреты, и у неё свои. Вот ещё один секрет раскрылся. Не была она счастлива с мужем, зачем же жила с ним?
Мать есть, бабушка. Не одинокая девочка. Он вспомнил её тогда на освидетельствовании, к горлу комок подкатил. Так её обнять захотелось и защитить. «Хорошо, что этот подонок разбился, хоть жить Оксане даст», — промелькнуло в голове.
Затем запер свою дверь и вошёл в её квартиру.
— Вов, Олежка без тебя спать ложиться не хочет, — она смотрела такими грустными глазами.
— Сейчас мы сказку почитаем, да, герой? Я скоро вернусь, — это он уже к женщинам обращался. — Ты бы хоть чай поставила, а, Ксюша?
Она подскочила выполнять, а он с Олежкой на руках вошёл в детскую. Сегодня читали Успенского — «Крокодил Гена и его друзья». Ребёнок после купания уснул быстро.