– Всем нам иной раз приходится лукавить, – говорит здоровяк. – Твой папа, когда хотел, мог любого вокруг пальца об-вести.
– Вы его знали? – неуверенно спрашивает Дэнни, гадая, вдруг Хавьер сейчас расскажет ему о еще каком-нибудь папином недостатке.
– Si, si[50]. И тебя тоже, Дэнни. Но ты был совсем крошкой. Иди-ка взгляни. – Он ведет Дэнни в столовую с высоким потолком. Двое детишек, мальчик и девочка, не старше пяти-шести лет, заняты едой, болтая с набитым ртом.
– Мои, – гордо объявляет Хавьер. – Пако и Лучия.
Дети поднимают головы и радостно улыбаются отцу.
– Но я хотел показать тебе вот что.
На противоположной стене висит большая фотография в массивной, затейливо украшенной рамке.
– Может, узнаешь тут кого, – говорит Хавьер.
Верхняя половина изображения тонет в густой тени, а снизу выстроился ряд ярко освещенных фигур. Слева направо: еще совсем молодой Хавьер со старинной фотокамерой на треноге, смотрит прямо на зрителя, зажав в руке спусковое устройство. Рядом с ним Иззи и Беатрис – прекрасные в обычных своих страусиных перьях «черных ангелов» – присели по сторонам от маленького темноволосого мальчика не старше трех лет с виду. После воздушных гимнасток – бе-зошибочно узнаваемый майор Замора, спокойный и собранный. На него с восхищением смотрит стоящая рядом карлица. У ног мальчика свернулся пес – скорее всего, Герцог, только в шерсти у него пока еще черного больше, чем седины.
Дэнни подходит к фотографии, тянется пальцами к стеклу, к фигурке маленького мальчика. Цвет глаз ребенка разобрать невозможно, но зато пристальная внимательность взгляда не оставляет почвы для сомнений.
– Это же я, да? – негромко спраши-вает он.
Хавьер кивает:
– Восемь-девять лет назад.
– А я не помню.
В тени чуть позади стоят Роза и Джимми Торрини – оба кажутся чуть моложе, чем сейчас, – и, черным силуэтом на фоне ярко освещенного дверного проема, еще одна фигура: не то собирается присоединиться ко всем, не то уходит.
– Это по мотивам картины Веласкеса[51], – поясняет Хавьер. – На оригинале изображен испанский двор, наблюдающий, как художник пишет портрет короля с королевой. У меня целый день ушел на то, чтобы все подогнать и расставить как надо. Видишь короля с королевой? Настоящих героев картины? Я тебе подскажу…
Но Дэнни уже и сам их заметил. В глубине комнаты маячат смутно отраженные в зеркале призрачные лица мамы и папы. Оба вне картины, но в то же время и внутри ее.
– Как тебе? – спрашивает Хавьер, подходя к Дэнни и кладя руку ему на плечо.
Но Дэнни не в силах ответить. Он с трудом сдерживает эмоции. Есть во всем этом что-то такое загадочное, такое трогательное. Словно пророчество – что они уйдут, но все еще останутся где-то вокруг, будут наблюдать… Он набирает в легкие побольше воздуха, делает глубокий выдох:
– А кто та карлица?
– Гала, – отвечает голос позади него. Замора тихо подошел сзади и тоже разглядывает фотографию. – Мы одно время были вместе. Но у нас ничего не полу-чилось.
– Ее я тоже не помню.
– А ты был совсем крошкой, – похоже, Замора рад сменить тему. – А потрясающе у Хавьера вышло, no? Всегда хотел как-то воссоздать эту картину – разыграть, например. С Веласкесом в чем вся штука-то: он первым из художников стал писать нас, карликов, как обычных людей. Не как домашних животных или уродцев. Благослови его Господь.
Дэнни кивает, но взгляд его прикован к отраженным лицам родителей, улыбающимся ему из своего вечного полумрака.
– Пойдем, amigo, – ласково зовет его Замора. – Мне пора на репетицию.
В комнату с кофейником в руках входит темноволосая женщина. В стенках кофейника отражается предвечерний свет, подсвечивая проборожденные тревогой морщинки вокруг ее глаз. Она хоть и выдавливает из себя улыбку, но все же не в силах скрыть напряжения.
– А это Лопе, моя жена, – представляет Хавьер и целует ее в щеку. – Прости, cariño[52]. Нам пора уходить.
Женщина ставит кофейник на стол, вытаскивает из кармана сложенный листок бумаги и всовывает в руку Хавьеру.
– Una comunicación[53], – бормочет она, и – на кратчайший миг – Дэнни замечает в ее темных глазах проблеск страха. Хавьер бросает взгляд на записку, почти незаметно вздрагивает и прячет листок в карман.
– Если еще кто позвонит, говори – меня нет в городе.
– Но все хорошо? – спрашивает Лопе.
– Отлично, – заверяет он и снова целует ее. – Распрекрасно.
Однако ясно, что это не так – Дэнни точно уверен. Лопе крепко-крепко пожимает руку Хавьеру и торопливо отворачивается.
Лопе уходит, а вот ее взгляд так и остается с Дэнни. Такой измученный, тревожный – на миг он вытесняет у него из головы все остальное.
На лестнице мальчик поворачивается к Хавьеру:
– А вы тоже были в труппе «Мистериума»?
Замора фыркает:
– Уж лучше бы был. Верно говорю, amigo? Глядишь, и не угодил бы в тюрьму.
– В тюрьму?! За что?! – поражается Дэнни.
– Да так. – Хавьер накидывает куртку на плечи. – За убийство. Помимо всего остального.
3. Почему змея проглотила свой хвост
Глубоко задумавшись, Дэнни шагает вслед за майором и его другом через парк, вверх по соборной лестнице, потом через внутренние помещения Саграды. До чего же небрежно Хавьер ввернул в разговор слово «убийство» – все равно что ничем не примечательные выходные упомянул. Мальчику бы хотелось проникнуться к Хавьеру теплыми чувствами – Хавьер ему даже нравится, – но это слово, да еще тот электрический обмен взглядами между мужем и женой словно бы подняли ставки еще выше. Новый повод для беспокойства, мрачно размышляет Дэнни, пока они пробираются по лесу каменных колонн к дальнему концу собора.
Роза ждет их. Стоит перед временной ширмой в омуте зеленого света, скрестив руки на груди и постукивая ногой по каменным плитам.
– Я сказала – до ланча! – рявкает она. – Выбиваемся из графика, Замора…
Она обрывает речь на полуслове и показывает на ногу Дэнни, на темные пятна просочившейся сквозь джинсы крови.
– Что с тобой, Bello?
– Я… э-э-э… упал, на Рамбле.
Роза тяжело вздыхает:
– Мария только что обновила аптечку. Она тебя подлатает. – Директор переводит взгляд на спутника Заморы и Дэнни. – Hola[54], Хавьер. У нас тут черт-те что творится! Господи, и зачем только я бросила курить!
Она ведет их к пластиковой занавеске, за которой начинается арена. Но Дэнни чуть приотстает и дергает Замору за рукав:
– Хавьер кого-то убил?
Карлик качает головой:
– Самозащита. Из серии «кто кого». Приговор вынесли как за непреднамеренное убийство. Хавьер хороший парень. – Замора оглядывается по сторонам. – Но знаешь, давай пока держать события этого утра – и все остальное – в тайне… Пока не выясним точно, что происходит.
Дэнни кивает. Это хорошая стратегия: посмотреть, не проявит ли кто из труппы удивления, увидев, как я вхожу, целый и невредимый. Но и спешить с суждением насчет Хавьера я не стану. До поры до времени.
Он распрямляет плечи, старается вытеснить из головы треволнения минувшего утра, проскальзывает за занавес…
…и у него перехватывает дыхание.
Декорации поражают воображение. С креплений свешиваются новые шелковые полотнища, за дальними окнами натянут старый, еще времен прежнего «Мистериума» фон. Меж тросов и канатов скользят, чуть вращаясь, крохотные огоньки, высокие столбы фиолетового света пронзают безбрежное пространство под куполом, клубы дыма и сухого льда. Внезапно прошлое подступает почти вплотную. Так и чувствуешь его, думает Дэнни. Чувствуешь, но все же не видишь. Совсем рядом…
Однако сейчас у него есть дело. Загнав нахлынувшие эмоции поглубже внутрь, он обводит взглядом труппу, высматривая малейший признак удивления, потрясения или даже злости. Большего ему и не надо.
Над ареной натянута сетка безопасности. Высоко над головой мальчика Бьорн раскачивается на трапеции, зацепившись коленями, лениво помахивая руками в воздухе. При виде Дэнни он приветственно взмахивает белой от мела ладонью, на перевернутом лице расплывается широкая улыбка.
– Ладно, начинаем, – командует Роза, хлопнув в ладоши. – Сперва номер вольтижеров. Давайте, мальчики!
Билли выдает нестройные звенящие аккорды песни «Экспресс тебе в череп». Сидящая рядом с ним Мария берется за виолончель.
– Ты мне не говорил, что поранился, – кричит Замора, перекрывая музыку.
– Да все в порядке, – отмахивается Дэнни. Ему сейчас важно отследить реакцию на его возвращение.
Он прислоняется к одной из опор, переводя взгляд с одного артиста «Мистериума» на другого. Билли и Мария с головой ушли в музыку, не замечают больше ничего вокруг. Дарко сидит на контейнере и увлеченно разговаривает по телефону, даже глаза прикрыл, чтобы лучше слышать собеседника. Фрэнки держится за канат и, задрав голову, смотрит куда-то под потолок. Единственный член труппы, выказавший к мальчику хоть какой-то интерес, это Герцог: он подбегает к Дэнни, помахивая хвостом, а потом тяжело плюхается у ног. Дэнни наклоняется потрепать косматую голову пса. Это хоть как-то унимает разошедшиеся нервы.
А что там с остальными двумя клоунами?
Аки и Джои стоят наготове на своих платформах, уверенные и собранные. Снизу они похожи на парочку хохлатых попугаев, поднятые колючими гребнями волосы сверкают в свете прожекторов. Бьорн раскачивает свою трапецию все сильнее, сильнее и вот, на очередном пике, хлопает в ладоши. Джои, стоящий наготове как раз над ним, ласточкой ныряет вниз, к сети, на миг кажется, что он падает, но время выверено безупречно и руки его в полете крепко сцепляются с руками Бьорна. Описав две широкие дуги в воздухе, он одним длинным сальто преодолевает пропасть и хватается за трапецию с другой стороны. Это сигнал для Аки.